Элизабет Джордж - Всего одно злое дело
Сальваторе не пошевелился, чтобы отвести Гарибальди в комнату, где находился Бруно. Напротив, он приказал, чтобы Бруно привели к ним. Это было не по правилам, но Барбара была готова подождать, чтобы увидеть, как ситуация будет развиваться дальше. Она ничего не смогла понять, когда, не более чем через пять минут беседы, Гарибальди сделал Сальваторе формальный поклон и произнес «grazie mille», после чего они с Бруно, рука об руку, покинули помещение. Все произошло так быстро, что Барбара никак не успела на это среагировать. Она просто повернулась к итальянцу и закричала: «Какого черта?!» – на что Сальваторе опять улыбнулся и пожал плечами в своей итальянской манере.
Хейверс продолжала кричать:
– Вы зачем их отпустили? Зачем показали им фильм? Зачем рассказали о «ДАРБА Италия»? Вы зачем дали ему… Ну, хорошо, я понимаю, что все это он и так бы увидел и узнал, то есть я предполагаю, что так должно было произойти, потому что, честное слово, я ни черта не понимаю, что происходит в этой стране. Но, ради всего святого, вы могли хотя бы притвориться… вы могли бы предложить… А теперь он знает весь ваш расклад – который, скажем честно, очень слаб, – и все, что он должен сделать, это сказать Бруно, чтобы тот держал рот на замке и ни в чем не сознавался. Ведь все, что у нас есть, это только подозрения, и если только вы, ребята, не используете здесь какую-то совсем уж специфическую судебную систему, ни один человек не может попасть в тюрьму просто на основе подозрений, включая и Даниэле Бруно. Черт возьми, Сальваторе, ну почему вы не говорите по-английски?
Во время этого монолога Сальваторе продолжал сочувственно кивать. В какой-то момент Барбара подумала, что он что-то понял – не слова, конечно, но интонации. Но затем Ло Бьянко опять повторил свое «aspetti, Barbara» которое сводило ее с ума, и с улыбкой предложил:
– Vorrebe un caffe?
– Нет, я не хочу вашего долбаного кофе, – она почти кричала на него.
На это он улыбнулся и радостно произнес:
– Lei capisce! Va bene!
Она пожала плечами и спросила:
– Просто скажите мне, почему вы его отпустили? Ведь теперь он может связаться с Лоренцо Мурой, и всему конец. Вы хоть это понимаете?
Сальваторе смотрел на нее, как будто хотел прочитать что-то в ее глазах. Под этим взглядом ей стало не по себе. Наконец она сказала: «Да пошло все в задницу», достала сигареты из сумки и, взяв одну, предложила пачку ему.
– Все… в задницу, – мягко повторил итальянец.
Когда они закурили, он кивнул на окно кабинета. Барбара подумала, что Сальваторе хочет, чтобы дым уходил в окно. Но тот сказал «guardi» и показал на тротуар под окнами. На него только что вышли Гарибальди и Бруно и медленными шагами направились прочь от questura.
– И что, это должно вселить в меня уверенность? – сыронизировала Барбара.
– Un attimo, Barbara. Eccolo[393].
Она проследила за его взглядом и увидела мужчину в оранжевой бейсболке, который следовал за ними на расстоянии тридцати ярдов.
– Джорджио Симионе, – проговорил Сальваторе. – Giorgio mi dirà dovunque andranno[394].
Барбара испытала хоть какое-то облегчение, увидев, что за двумя мужчинами кто-то следит, хотя все, что они должны были сделать, это запрыгнуть в машину и – прости-прощай, инспектор Ло Бьянко. Им ничего не стоило связаться таким образом с Лоренцо Мурой. Но Сальваторе был абсолютно спокоен; казалось, что все идет в соответствии с каким-то планом, который он для себя наметил. Барбара, наконец, решила, что ей ничего не остается, как довериться этому человеку, хотя ей этого и не хотелось.
Полчаса прошли в ожидании. Сальваторе куда-то звонил, говоря очень тихим голосом. Барбара только поняла, что он позвонил маме, потом какой-то Биргит, а потом какой-то Цинции. «Настоящий ловелас, – подумала Барбара. – Это, наверное, все из-за его непроницаемых глаз».
Когда Рокко Гарибальди вновь появился на пороге кабинета Ло Бьянко, Барбара почувствовала и облегчение, и удивление. Адвокат появился один, что вызвало у нее сильные опасения, но в этот раз, заговорив с Сальваторе, он проявил милосердие и объяснил Барбаре, о чем идет речь.
Его клиент, Даниэле Бруно, вернулся в комнату для допросов. Он жаждал рассказать инспектору Ло Бьянко все, что ему известно по поводу расследуемого дела, поскольку глубоко потрясен смертью невинной женщины, которая носила ребенка под сердцем. То, что его клиент сейчас согласился говорить, никак не связано с тем, что он боится за себя, и он особо потребовал, чтобы Гарибальди донес эту мысль до полиции. Он расскажет все, что знает, и все, что сделал, потому что не имел представления, каким образом Лоренцо Мура планировал использовать кишечную палочку, которую он ему передал. Если инспектор Ло Бьянко обещает, что согласится с этим пунктом, они могут продолжить. Но информация будет предоставлена в обмен на немедленное освобождение синьора Бруно, так же как и снятие с него всех обвинений.
Как показалось Барбаре, Сальваторе очень долго обдумывал эти условия. Он сделал несколько заметок в блокноте, а затем отошел к окну, где куда-то позвонил и переговорил с кем-то полузадушенным голосом. Барбаре показалось, что старший инспектор звонит, чтобы заказать доставку китайской еды в офис, а когда он, наконец, закончил разговор, его вид говорил о том, что она была недалека от истины.
Опять последовал обмен быстрыми фразами на итальянском, во время которого Хейверс десятки раз слышала повторяющиеся слова E. coli и magistrate. И имя Лоренцо Муры. И имена Бруно, и Анжелины Упман. Из всего этого она смогла понять только, что сделка состоялась. Гарибальди объяснил ей, что они достигли понимания, а затем встал и пожал руку Ло Бьянко. Что это было за понимание, оставалось тайной до тех пор, пока Сальваторе не сделал еще один телефонный звонок, а затем не прошел в комнату, где находился Даниэле Бруно. Последний с непроницаемым лицом сидел за столом, ожидая новостей о том, состоялась сделка или нет.
Характер сделки стал понятен очень скоро. Стук в дверь объявил о прибытии техника, который принес с собой большой пластиковый контейнер с электронным оборудованием. Он стал раскладывать его на столе, а остальные внимательно за ним наблюдали.
Он начал подробно объяснять Бруно, что это было за оборудование и для чего оно предназначалось, но здесь Барбаре перевод был не нужен. Она узнала оборудование и поняла, какую сделку заключили Ло Бьянко и Гарибальди.
Даниэле Бруно все им расскажет. Это было абсолютно ясно. Но, кроме того, он встретится с Лоренцо Мурой, и придет он на эту встречу, «заряженный» микрофоном.
Лукка, Тоскана
Когда вечером они вернулись в Торре Ло Бьянко, их встретили крики: «Папа! Папочка!» и звуки бегущих детских ножек. Маленькая девочка бежала из кухни, за ней вылетел мальчик ненамного старше, а затем уже появилась Хадия. Маленькая девочка, которую Сальваторе называл Бьянка, тарахтела, не переставая, и Барбаре показалось, что она говорит о ней, о сержанте Хейверс. Свой монолог девочка завершила тем, что подошла к Барбаре и обратилась к ней напрямую:
– Mi piacciono le Sue scarpe rosse[395].
На что Сальваторе сказал ей любящим голосом:
– La signora non parla italiano, Bianca.
Бьянка хихикнула, прикрыв рот ладошкой, и сказала Барбаре:
– Мне нравиться красный башмаки тебя.
Хадия рассмеялась и исправила ее:
– Нет! Надо говорить «мне нравятся твои ботинки». – После этого она рассказала Барбаре: – Ее мамочка говорит по-английски, но иногда Бьянка путается, потому что она еще и по-шведски говорит.
– Нет проблем, детка, – ответила Барбара. – Ее английский просто великолепен по сравнению с моим итальянским. – И, обернувшись к Сальваторе, она добавила: – Ведь правда?
Ло Бьянко улыбнулся и сказал: «Certo», а затем жестом пригласил ее на кухню. Здесь он поприветствовал свою маму, которая была занята приготовлением обеда.
Было впечатление, что к трапезе она ожидает роту пехоты. На столах были расставлены большие противни с подсыхающей пастой, на плите булькал громадный котелок с соусом, из печки доносился запах жарящегося мяса, посередине стола стояла миска с салатом, а в мойке располагалась зеленая фасоль. Сальваторе поцеловал свою маму и сказал: «Buonasera, Mamma», на что она просто отмахнулась. Но взгляд, который она на него бросила, был полон обожания, и Барбаре она сказала: «Spero che abbia fame»[396], кивнув в сторону еды.
«Fame?» – подумала Барбара. Знаменитость? Нет, это не то. А затем ее как током ударило – оголодавший[397]. И она ответила:
– Вот это совершенно точно.
– Совершенно точно, – повторил Сальваторе, а потом пояснил маме: – Si, Barbara ha fame. E anch’io Mama[398].
Мамочка яростно закивала головой. С ее миром все было в порядке, пока люди, приходившие к ней на кухню, испытывали голод.
