Линдон Стейси - Шесть к одному – против
— Конечно, каждой девочке хочется, чтобы ее папочка был там! — воскликнула Пиппа. — И не забывай хлопать со всеми.
— Буду хлопать, куда ж я денусь, — улыбнулся ей Ллойд. — Только не говори никому, а то меня станут принимать за мягкотелого добряка.
Гидеон почувствовал, что с него хватит.
— Ладно, я, пожалуй, посмотрю на своего старого приятеля, — сказал он, отодвигая стул и поднимаясь. — Ева ждет меня к шести, а еще надо успеть причесаться и постричь ногти.
Вечерняя выставка прошла, можно сказать, успешно — он говорил то, что от него ожидали, и получил заказ написать трех золотистых ретриверов для отставного полковника и его супруги, — но удовольствия, сказать по правде, не доставила.
Зато Ева была в своей стихии и выглядела потрясающе в широком шелковом платье цвета олова и с внушительным перламутровым ожерельем на шее.
— Перебор, да? — отозвалась она, когда Гидеон заметил, что ничего подобного еще не видел. — Но, видишь ли, именно этого люди от меня и ждут. Им нужно о чем-то говорить, кого-то обсуждать, и к тому же быть торговой маркой не так и плохо. По-моему, кое-кто из дам приходит в галерею только за тем, чтобы посмотреть, что же я надену. Не хочется их разочаровывать.
Днем галерея — переоборудованный с помощью стекла и дубовых балок сарай — притягивала и отражала свет, создавая эффект свечения, а с наступлением темноты окна превращались в громадные черные зеркала, и хитро подсвеченные картины загадочно мерцали. Гидеон весь вечер развлекал гостей, пил вино и мечтал поскорее добраться домой и склонить больную голову на подушку.
— Спасибо, что пришел, — сказала Ева, обнимая его, когда они уже вышли из галереи. — Я же знаю, что это не твое.
— Ничего, все в порядке. Мне понравилось. — От нее исходил соблазнительный, какой-то экзотически пряный аромат, и он притянул ее к себе, представляя, как шелк соскальзывает с гладких золотистых плеч.
— Врунишка. Ты же едва высидел.
— Верно, но зато получил заказ, так что жаловаться не буду.
Ева слегка отклонилась.
— Об этом я и хотела тебя спросить. Цена, которую ты назвал… я не ослышалась?
— А ты видела, в какой машине они приехали?
— Знаешь, ты бесчестный и порочный! — сказала Ева, наклоняясь и касаясь его щеки своей. — Мне нравятся плохие парни. Поедем ко мне?
— Не могу. Извини, но мне нужно выгулять Зебеди. Он, наверно, уже сидит, поджав лапки.
Ева вздохнула.
— Я люблю животных, но заводить их никогда не стану; они связывают, а мне нравится быть свободной. Что ж, в таком случае мне придется поехать с тобой.
— Я, конечно, буду только рад, но должен предупредить, что во мне сегодня собрались все головные боли.
— Не очень оригинально, — пробормотала она и тут же добавила, уже резче: — Ах, да, голова! А я и забыла. А почему ты ничего не сказал?
— Процесс был постепенный.
Она посмотрела ему в лицо с некоторой долей озабоченности.
— Может быть, стоит показаться врачу?
— Нет, — твердо ответил Гидеон. — Не стоит. Головная боль в моем случае естественный результат злоупотребления спиртным, пустой болтовней и натужными улыбками. Полагаю, к утру станет легче.
— Обещаешь, что если легче не станет, обратишься к врачу? Боже, вы только послушайте — я уже разговариваю с тобой, как твоя мамочка!
— Вообще-то, — сказал он, удивляясь, что не замечал этого раньше, — ты даже больше напоминаешь мою мамочку, чем она сама. Понимаешь, о чем я? Она тоже художница и в работу уходит с головой. Ей ничего не стоило забыть покормить нас с сестрой, так что нам с раннего возраста пришлось учиться самостоятельности и самодостаточности. Но в любом случае спасибо — ты очень любезна.
Она еще раз взглянула на него испытующе.
— Все будет в порядке? Уверен?
— Абсолютно.
— Ладно. Раз так, то я, пожалуй, оставлю тебя в покое. Завтра рано открываться, а я уже сейчас едва стою на ногах. Позвони мне утром, хорошо?
— Чтобы ты знала, что я пережил эту ночь? А если не переживу, ты не опоздаешь?
— Ох, не говори так!
Он рассмеялся, обнял ее крепче и, чмокнув, проводил до машины.
Движения на дороге почти не было, и Гидеон возвращался домой с открытым окном, чтобы не уснуть. Ночной воздух освежал, и он пожалел — уже не в первый раз, — что едет не на мотоцикле. С тех пор, как он разбил свой драгоценный «нортон», врезавшись — пусть и не по своей вине — в дерево, прошло два года, и все это время Гидеон пользовался «лендровером», который подарили Джайлс и Пиппа. Поначалу ему нравились комфорт и удобства нового транспортного средства, но зов двухколесного друга звучал в душе, становясь постепенно все сильнее и сильнее.
По мере того, как перспективы финансового подъема, связанного с заказами на портреты, вырисовывались все яснее, идея покупки другого мотоцикла не только пустила корни, но и расцвела пышным цветом, и к тому моменту, как он достиг Сторожки, единственной из нерешенных проблем остался выбор марки.
Зебеди приветствовал хозяина с обычным неуемным восторгом, демонстрируя широкий набор прыжков и кувырков, которым и был обязан своей кличкой. Гидеон пытался отучить его от этой привычки, но не преуспел, а поскольку пес не прыгал больше на людей, а лишь скакал на месте, махнул на него рукой и оставил все, как есть. В конце концов то было всего лишь безобидное выражение радости, а Гидеон всегда отстаивал индивидуальность.
Закрыв дверь, он поискал глазами Эльзу, но не нашел, что было не совсем обычно. Большую часть времени она проводила на кухонной плите «ага» и почти всегда выходила встречать его, когда он возвращался домой. Пожав плечами, Гидеон успокоил Зебеди и отправился в кухню — приготовить последнюю чашку кофе. Голова почти не болела, а потому он отказался от таблеток и, окликнув пару раз кошку, выпустил пса на пять минут во двор, потом выключил свет и поднялся наверх с надеждой увидеть Эльзу на кровати.
Ее там не было.
Гидеон нахмурился и, оставив кружку на прикроватной тумбочке, приступил к поискам. Кроме спальни, на втором этаже помещались лишь еще одна спальня и ванная. Обе двери были закрыты, но он все-таки заглянул в комнаты на тот случай, если Эльза каким-то образом оказалась запертой. Ни в спальне, ни в ванной ее не оказалось.
Обеспокоенный ее отсутствием уже всерьез, Гидеон спустился вниз, включил свет, переступил через Зебеди, улегшегося на привычном месте у подножия лестницы, и вышел в гостиную. Пес поднял голову и сонно повилял хвостом.
— Эльза?
Ничего и никого.
— И куда же, черт возьми, ты подевалась, — пробормотал он, возвращаясь в холл и открывая дверь в студию. Еще одно разочарование.
А где он видел ее в последний раз?
В холле, когда уходил из дому в половине шестого. Эльза сидела у двери в кухню и смотрела на него укоризненно, как всегда, когда он куда-то собирался. Окна и двери закрыты, следовательно, она должна быть в доме.
Предавшись размышлениям, Гидеон не сразу услышал повизгивание, а услышав, понял, что Зебеди рядом нет. Обычно, когда он был дома, пес следовал за ним тенью. Звук доносился из гостиной, и Гидеон, вернувшись туда, увидел, что Зебеди стоит на коврике перед дровяной печью, подняв уши и склонив на бок голову, и пристально смотрит на стену у камина.
— Ты что задумал, Зеб? — поинтересовался Гидеон. — Или что-то нашел?
Он подошел к камину и, опершись рукой о дубовый ригель, наклонился и заглянул во тьму.
Там, на пыльном, затянутом паутиной выступе, сидела, съежившись, Эльза.
— Привет, малышка, — мягко сказал он и услышал в ответ протяжное и жалобное «мяу».
Когда Гидеон протянул руку, чтобы вытащить котенка из убежища, тот попытался отпрянуть, но выступ был слишком короткий и узкий, и через несколько секунд, после короткой схватки, Эльза оказалась в его руках. Он отнес кошку в кухню и положил на ее излюбленное место — на плиту. Потом, сняв с паутину и смахнув пыль с гладкой пятнистой шерстки, открыл баночку сардин и налил в блюдце молока. Интересно, что могло так напугать животное, заставить его прятаться? Не Зебеди же ее обидел? Прежде пес такого рода склонностей не проявлял, а если бы и провинился в его отсутствие, то уже попытался бы так или иначе оправдаться. Зебеди не раз признавался в мелких проступках, причем, еще до того, как они становились очевидными самому Гидеону.
Съев две истолченные рыбинки и выпив почти все молоко, Эльза устроилась на сложенном одеяльце и принялась умываться, довольно урча. Гидеон выключил свет и поднялся к себе в спальню к остывшей чашке кофе.
На следующее утро Гидеон встал поздно и, неспешно позавтракав, занялся сложенной на столе в студии корреспонденцией. Предыдущий подход к ней, случившийся несколько дней назад, закончился тем, что он рассортировал письма по степени срочности: те, что ждали ответа более месяца, лежали сверху, те, что пришли за последнюю неделю, внизу. Все вместе они сложились в высоченную стопку, опасно балансировавшую на краю стола и грозившую обрушиться на пол.
