Роберт Кемпбелл - Волшебник Хуливуда
Произнеся это, Свистун логически подчеркнул, что людей без водительских прав в Калифорнии не водится.
Мэри выхватила у него из рук опись и вернула ее Форстмену.
– Здесь перечислены все личные вещи вашего кузена, мистер Форстмен. И, как вы видите, среди них нет ничего ценного.
– Кроме тридцати двух долларов, – в порядке полупредположения сказал Форстмен.
– Если вы хотите подать жалобу, то можно будет подумать о возмещении ущерба, – сказала Мэри.
– Нет-нет. Я просто подумал вслух. Кому придет в голову красть тридцать два доллара восемнадцать центов. Господи, как представишь, что такие люди все же находятся… – Он посмотрел на Свистуна, посмотрел с неожиданной остротой и проницательностью. – Если вас не обидит мой вопрос, скажите пожалуйста, кто вы? Вы представитель здешней службы безопасности, не так ли?
– Я друг вашего друга, который приходил сюда проведать вашего кузена…
– Кузена моей жены!
– … и как раз у него на глазах умер мистер Гоч.
– … троюродного кузена! Седьмая вода на киселе! Ну, так что же?
– И вот наш с вами общий друг…
– Майк Риальто, – сказал Форстмен.
– … разволновался из-за того, что на него попала кровь мистера Гоча.
– Что ж, понятно.
Разумеется, Форстмен ничего не понял, но ему стало страшно даже спросить о том, каким образом кровь Кении попала на Майка Риальто.
– Вот почему я пришел. Майк попросил меня кое-что разузнать. Получить ответ на кое-какие вопросы.
– А сам-то он получил ответ на свои вопросы? – спросил Форстмен.
– Майк сказал мне, что ваш родственник умер, так и не сказав ни слова.
В зале ожидания повисла в воздухе некая общая растерянность: как будто люди собрались на совещание, а внезапно выяснилось, что им всем нечего сказать.
– Не хотите ли вы, чтобы я съездил с вами на квартиру к вашему кузену? – спросил Свистун. -Чтобы мы смогли осмотреться на месте.
– Я даже не знаю, где он живет, – ответил Форстмен. – И никакой он мне не кузен. Он свояк моей жены, седьмая вода на киселе, и не более того. Вы меня понимаете? Мы с Кении даже не были в приятельских отношениях.
– Его адрес в «шапке» указан. Вам надо съездить и осмотреться на месте.
– Да уж. Пожалуй, я так и сделаю.
– Вот я и предлагаю вам свою помощь. Как наверняка поступил бы на моем месте Майк.
– Я не в состоянии оплатить ваши услуги.
– А я ведь, мистер Форстмен, ни слова не сказал об оплате.
– Добрый самаритянин? Так, что ли?
– А почему бы и нет? Такое случается.
– И как же вас зовут?
– Все называют меня Свистуном.
– Вот как, Свистуном! А вы, случайно, не в шоу-бизнесе?
Глава десятая
По дороге к берегу, Килрой позволил своим мыслям поблуждать в рассеянности, переходя от одного зыбкого образа к другому и давая тем самым возможность мозгу отдохнуть. Выехав на Тихоокеанское шоссе, он сел прямее, положил обе руки на баранку и сосредоточился на дороге. Сколько раз ни доводилось ему в прошлом выбираться на дорогу, ведущую к «Люциферу», опасность прозевать неприметную развилку оставалась.
С одной стороны, из дальнего ряда маленький и полустертый знак был виден только сзади. А с другой, если прозеваешь его, то, прежде чем получишь возможность развернуться, придется проехать приличное расстояние. А ведь грязная тропа меж скал и дюн, ведущая к океану, на берегу которого неприметно стоит крайне дорогой клуб-ресторан, в который пускают только членов клуба, все равно никуда не денется.
Подъехав к стоянке у ресторана, Килрой сбавил скорость. Отсюда ему была видна лишь часть застекленной веранды, тогда как сам «Люцифер» терялся за склоном холма.
Слева от него забиралась вверх по граниту другая тропка, упирающаяся в тяжелые чугунные ворота, вроде тех, что высились перед входом в Кса-наду – экзотический замок из кинокартины "Гражданин Кейн". Ворота были ржавые, двух-трех прутьев недоставало, благодаря чему уже от входа в огромный дом веяло запустением и распадом.
Однако левая половина ворот – достаточно широкая, чтобы в створ могла проехать машина любой марки, – функционировала исправно. Он вышел из машины, отворил ворота, вернулся за руль и поехал дальше.
Одиноко стоящий на вершине утеса особняк был построен матерью гуру-ребенка из Индии (строго говоря, из Гонолулу), а этот ребенок был первосвященником культа Кали. Кали же представляет собой яростную и устрашающую ипостась богини Дэви – верховной богини индуистского пантеона. В некоторых воплощениях Дэви ласкова и любвеобильна, но Кали изображают ведьмой, с ног до головы залитой чужой кровью, носящей ожерелье из человеческих черепов и набедренную повязку из отрубленных рук, тогда как она сама, будучи четверорукой, сжимает в руках меч, щит, петлю-удавку и руку некоего исполина.
Согласно преданию, Кали полюбила вкус крови, когда ей приказали умертвить демона Рактавиджу, тысячекратно размножавшегося в ходе схватки, потому что из каждой капли пролитой им крови, которая падала наземь, рождался новый точно такой же демон. Поэтому Кали пронзила его копьем, взметнула в воздух и высосала из его тела всю кровь, чтобы вниз не успело вытечь ни единой капли.
В храмах Кали, в том числе в знаменитом Кали-фате в Калькутте, в жертву ей ежедневно приносят козлов.
Индуизм и вообще-то не самая миролюбивая из религий, но поклонение богине Кали в том виде, в котором практиковал его юный гуру, было – или, во всяком случае, – слыло весьма либеральным: вместо живых козлов богине здесь приносили в жертву овечьи головы, купленные у местного мясника. Правда, началось это только после того, как забойщика козлов, а родом он был из Арканзаса, упрятали за решетку.
И все же, наряду с этим, поговаривали и о некоем секретном зале, представляющем собой грот, высеченный в песчанике, чуть в сторонке от ресторана, – поговаривали и о том, что в этом зале выполняют иные, значительно менее невинные обряды и ритуалы, в ходе которых бесследно исчезают бездомные дети и другие бродяги, потому что – так гласила молва – для свершения своих таинств убийцам и утонченным извращенцам одиночество нужно ничуть не в меньшей мере, нежели поэтам и влюбленным парочкам.
Таким образом здешние места уже пользовались дурной славой к тому времени, как юный гуру подрос и, по достижении восемнадцатилетнего возраста, женился на стюардессе вдвое себя старше.
Теперь в особняке вроде бы никто не жил: мать гуру перебралась в Нью-Йорк, где возглавила рок-группу под названием «Камасутра», гуру с женой (и об этом в ресторане порой в ходе какого-нибудь торжественного ужина говорили вслух) вернулись в Гонолулу, где возглавили заведение, представляющее собой нечто среднее между духовной обителью и публичным домом.
Члены клуба «Люцифер» купили стоящий без дела и ветшающий особняк на имя некоей анонимной корпорации, потому что, будучи все без исключения людьми умными, сообразили, что необходимо держаться подальше от владения недвижимостью, которая, не исключено, может когда-нибудь – по воле случая или в результате злого умысла – попасть в эпицентр общественного скандала.
У Килроя имелся свой ключ: он был здесь постоянным посетителем, а в этом году еще и директором-распорядителем балов с использованием ритуалов, почерпнутых из целой дюжины различных культур. Истинный простор для интеллектуального дизайна!
Он вставил ключ в хорошо смазанный замок, снаружи искусно замаскированный хуливудским специалистом по трюкам и спецэффектам под ржавую и никому не нужную погремушку.
Глава одиннадцатая
Квартира Кении Гоча была над гаражом на заднем дворе дома в трех кварталах от Сансет Стрип. Поднявшись вслед за Эбом Форстменом по скрипучей деревянной лестнице, Свистун сразу же понял, что проникнуть в квартиру не составит ни малейшего труда. Уже стоя внизу, он заметил, что двери хлипкой французской веранды откроются, стоит к ним прислониться плечом. Не тот был район, не такой дом и, понятно, не такая квартирка, чтобы случайный взломщик, будь он даже готовым ничем не побрезговать наркоманом, мог бы здесь чем-нибудь поживиться, так что и заботиться о надежном замке и о крепкой двери не стоило, даже имейся на то у жильца (или хозяина) необходимые средства.
Как выяснилось, и прислоняться к двери плечом было не обязательно: она оказалась уже приоткрыта.
Форстмен замешкался на пороге, обнаружив, что дверь не заперта, так что Свистун, выскользнув у него из-за плеча, проник в жилище Гоча первым. Или сюда уже наведывались с обыском (не обязательно из полиции), или Кении Гоч привык жить в еще большем бардаке, чем, по мнению Мэри Бакет, сам Свистун.
Одна из самых крошечных квартир, в какие Свистун когда-либо попадал, – даже здесь, в Голливуде, где за любую каморку дерут по четыре сотни в месяц. В гостиной – продавленная кушетка, строго говоря, даже не кушетка, а несколько диванных подушек на деревянной станине, ободранная оттоманка, обтянутая драным кожзаменителем, табуретка и туалетный столик, который здесь, судя по всему, использовали и как обеденный и на котором, к тому же, стоял телевизор с тринадцатидюймовой диагональю. В комнате тяжко пахло свечным воском: черные свечи стояли возле телевизора, а белые в красных бокалах, используемых как подсвечники, были расставлены по подоконнику.
