Григорий Глазов - Невиновных нет
- Ничего особенного, - ответил Перфильев и рассказал о телефонных звонках и о странном затягивании оформления его документов для поездки в Южную Корею. Прежде такого не случалось.
- Звонки-то ладно, может твою квартиру хотят обчистить, а может кто-то балуется. А вот с документами... Такого раньше не было. А не полететь или опоздать тебе нельзя. Несолидно... Ладно, я тут на досуге что-нибудь придумаю, - и повернувшись к Сидельникову, сказал: - Как думаешь, племянничек, с чего это Субботин волокитит документы Павла?
- А черт его знает!
- А надо бы знать. Так что прикажи радиотехнической службе от моего имени: пусть ушки навострят.
- Понятно...
Они посидели еще с полчаса, поболтали о всяких общероссийских новостях, покуда сестра, пришедшая ставить капельницу, не выставила обоих...
Вечером Перфильевы поехали в Ленком на премьеру. После спектакля Перфильев отвез жену домой, а свою "девятку" погнал в гараж. Возвращался городским транспортом. Было сыро, слякотно, предзимний ветер, словно пробуя свою силу - готов ли к зиме - дергал и выкручивал мокрые обнищавшие ветви деревьев. Перфильев миновал уже гулкую подворотню, направился было к своему подъезду, когда увидел, как из тени к нему стали приближаться фигуры. Случайности тут быть не могло, понял он сразу: уж слишком синхронно сближались, держа его между собой. Двор был пуст, никто не поможет. "Дадут обрезком трубы по голове, ограбят, разденут. Это в лучшем случае", - быстро думал он, ища решение. Взгляд его упал на припаркованные машины соседей, выделив серую "Волгу" соседа по лестничной клетке, старого полярника-гидролога. У них были очень хорошие отношения, несмотря на разницу в возрасте. Когда-то Перфильев привез ему из Парижа электронное противоугонное устройство, сам его и поставил, наладил.
Решение пришло молниеносно: сделав четыре шага навстречу одному из приближавшихся, резко отскочил вправо, подбежал к "Волге" и затряс ее за рейки багажника, укрепленного на крыше. Тотчас прерывистым криком отозвалась противоугонная сигнализация. Незнакомцы от неожиданности остолбенели, затем бросились в подворотню и выскочили на улицу. Перфильев слышал, как наверху в подъезде лязгнула дверь лифта, затем из подъезда в куртке, торопливо надетой на майку, в спортивных брюках выскочил сын гидролога сорокалетний крепыш с метровым куском свинцового кабеля в руке.
- Чего она взревела? - спросил он, заметив Перфильева.
- Меня увидела, наверное, испугалась, - отшутился Перфильев. - Иногда случается, срабатывает, может, ветер качнул...
Они вошли в лифт.
- Как отец? - спросил Перфильев.
- Ничего. Сидит по вечерам над кляссерами, раскладывает марки...
Попрощались на лестничной площадке...
Жене Перфильев ничего не стал говорит, умолчал об этом происшествии и на работе: экое событие, мало ли нынче грабят!..
Из Шереметьево Желтовский поехал к себе на дачу, где постоянно жил один. Семьи у него не было. В городской квартире он почти не бывал, там жила мать.
Переодевшись в домашние старые джинсы и теплый свитер, он с радостью сбросил туфли, содрал носки и с наслаждением босой ступил на прохладный линолеум. Сварил кофе, присел к письменному столу, закурил, закинул ноги на спинку второго кресла и включил автоответчик. Услышал голос матери: "Митенька, вернешься, позвони. У меня все в порядке. Смеситель на кухню, что ты привез, я поменяла в "Сантехнике" на другой. Слесарь ругался, что какая-то резьба не подходит. Тебе звонила Женя. Я сказала, что ты в отъезде. Просила, чтоб ты позвонил, у нее что-то интересное для тебя. Да, забыла, два дня у меня гостили Лыковы, они приезжали из Бешкека, будут покупать квартиру во Владимире. У меня кончился "дильрен", осталось всего пять капсул. Он мне лучше всего помогает. Жду твоего звонка, а еще лучше, ежели сам заявишься". Больше на кассете никаких записей не было.
Он позвонил матери:
- Ма, я уже дома. Живой, здоровый. "Дильрен" я тебе привез, хватит на год. Буду у тебя завтра в четыре... Да... Нет, хочу голубцы и чтоб запить, чашку крепкого бульона... Ничего, ничего, мне не повредит... Хорошо... Все, до завтра... Ну, ну, не серчай... Много работы...
С утра он уехал на работу, отдал кассеты на монтировку, свой отчет о поездке в Париж, обошел приятелей, поболтал, заглянул к начальству, узнал, что предстоит лететь в Чечню.
По дороге к матери вспомнил, что едет без гостинца. Купил в палатке бутылку дорогого "Киви ликера". Мать все такая же, обстоятельная, неторопливая, стол ему накрыла на кухне, но застелила свежей скатертью. Он отдал ей лекарство, несколько упаковок.
- Это тебе на год хватит. А это ликерчик тебе привез, прямо из Парижа, - соврал он. - Попивай по рюмочке с тетей Женей по вечерам. Очень вкусный, слабенький, всего двадцать градусов, - говорил он, глядя, как мать вертит бутылку, рассматривая красивую этикетку. Он знал, что она любит пестрые заграничные этикетки, наклейки, говорит своим подружкам небрежно: "Это Митька из заграницы мне привез..." "Тетя Женя" была подругой матери - Евгения Францевна Скорино, Желтовского знала с детства. Он шутя называл ее "товарищ из инстанции". Рано овдовев, не заведя детей, всю себя посвятила службе. Работала в Совмине, в разных министерствах, Госкомитетах и завканцеляриями, и секретарем, и помощником у министров и у замминистров, у председателей Госкомитетов. Работником слыла безукоризненным, была строга, бескомпромиссна, прямолинейна, полутонов не признавала, для нее мир существовал в двух красках - черной и белой. На пенсию ушла с должности секретаря какого-то министра...
Он с удовольствием наворачивал голубцы, затем выпил полную широкую чашку наваристого говяжьего бульона.
После еды, отяжелев, поспал, а к сумеркам уехал к себе на дачу, вечером начиналось его любимое и самое продуктивное рабочее время. Он проявил и отпечатал снимки, сделанные в Париже, затем рылся в большом железном ящике, который всегда запирал, замок не имел ключа, только хитроумный буквенный и цифровой код. Замок он купил когда-то в Дюссельдорфе. В ящике лежали большие толстые блокноты. Он любил их, потому что писал быстро, размашисто, порой одной страницы хватало всего на 10-15 строк его почерка. Он знал, что многие хотели бы добраться до этих блокнотов, чтоб уничтожить их, кое-кто и заплатил бы хорошо, согласись он сжечь блокноты в их присутствии. Здесь же в ящике сберегал он аудиои видеокассеты с записями, которые сделал в командировках по стране и за рубежом, но утаивал, на работе не отдавал. Это был его главный заработок он продавал анонимно или под псевдонимом эти записи-сенсации зарубежным агентствам или телекомпаниям, редакциям. Это была гремучая смесь, способная взорвать и уничтожить многие судьбы и карьеры...
"Итак, что на очереди? Вернее, кто? Анатолий Иванович Фита! Попали вы, любезный, под мою веселую рубрику "Что бы это значило? - рассуждал, посмеиваясь, Желтовский, роясь в больших черных конвертах из-под фотобумаги, в которых лежали негативы и фотографии сделанные с них. - А вот и вы!" - он вытащил из конверта с десяток снимков, сделанных на даче Фиты, где было запечатлено семейство Фиты так сказать в быту: жена в легком сарафане в кресле-качалке на лужайке читает книгу, _с_а_м_ в шортах и футболке с граблями на грядке, сын с невесткой моют машину, их детишки мальчик и девочка, погодки, - копаются в песочнице. И так далее. Идилия.
Отложив эти снимки, он принес из фотолаборатории два высохших уже снимка, сделанных в парижской гостинице, где Фита уже в другой компании. Желтовский сунул их в те, дачные, и все вместе вложил в пустой черный конверт.
Повозившись еще в своих архивах, он лег на тахту и закинув руки за голову, уставился в потолок. Он думал. Затем встал, отыскал в специальном маленьком альбомчике для визитных карточек визитку Фиты и позвонил тому домой. Телефон не ответил. Позвонил на дачу. Жена сказала, что Анатолий Иванович еще на работе. В приемной секретарша сказала: "Анатолий Иванович занят. Что передать? Кто звонит?" - "Скажите, Желтовский, но мне на две минуты Анатолий Иванович нужен сейчас. Он ждет моего звонка". "Хорошо, попробую соединить вас, если он снимет трубку". Трубку Фита снял:
- Привет, привет, - заворковал дружелюбно. - Какие срочные заботы?
- Да у меня ничего срочного. Рылся в архивах, нашел снимки, которые давно обещал. Завтра могу подвезти. Потом меня опять может завертеть надолго, - сказал Желтовский.
- Что ж, давайте завтра. В двенадцать тридцать вас устраивает?
- Вполне...
Дом, в котором жили Перфильевы, был огромен, двенадцать подъездов, являл собой незамкнутый с одной стороны прямоугольник, три стороны выходили на разные улицы, четвертая - к парку, вдоль которого тротуар, дорога, трамвайная колея. Большущий двор. В цокольных этажах дома располагалась парикмахерская, магазины - хлебный, овощной, молочный. Поэтому во дворе всегда было полно фургонов, грузовиков, с которых в подсобки таскали хлебные ящики, коробки, сетчатые металлические ящики с овощами. Стоял крик и ругань грузчиков, шоферов, продавщиц...
