Марина Серова - Рыбка в мутной воде
Рашпиль сразу будто ожил. Усевшись поудобнее на мешок, который он подложил себе под зад, соорудив таким образом что-то вроде козел, он откашлялся и громким приятным голосом затянул:
Степь да степь кругом.
Путь далек лежит.
В той степи глухой
Замерзал ямщик.
Песня его разносилась на всю округу, но его это, видно, нисколько не смущало. Он продолжал распевать, помогая себе в пении руками. Казалось, он хотел обхватить эту самую степь — объять необъятное.
Лошадка, подбадриваемая пением хозяина, еще быстрее затрусила в сторону показавшегося уже села. А Рашпиль продолжал вокальные упражнения, затянув следующую песню:
Полюшко-поле, полюшко — широко поле…
Я слушала пение Рашпиля и вспомнила, как однажды где-то слышала очень верное выражение. Звучало оно примерно так: «Плохо, когда человек, не одаренный музыкальным слухом, не поет. Еще хуже, когда, имея слух, человек не имеет возможности им воспользоваться. Все должны петь».
Голос у Рашпиля был сильный и приятный. Он без труда брал самые высокие ноты и уверенно доводил их до логического конца. Казалось, пение дается ему без особого труда. Песня лилась широко, раздольно, как та самая степь, о которой шла речь в песне.
Я подумала о том, сколько же в нашей стране вот таких самородков. Но, к сожалению, их прекрасное пение не могут услышать и оценить по достоинству миллионы поклонников и знатоков музыки. И будут вот такие Рашпили радовать своим пением лишь российские просторы, о которых они поют. Да разве что немногочисленное население села может послушать и оценить голосистого певца во время концерта местной художественной самодеятельности. Слушая в данный момент Рашпиля, любуясь красотами природы, я и сама вдруг захотела присоединиться к моему извозчику и стала ему подтягивать:
Ой, да степь широкая,
Степь раздольная…
Тем временем лошадка подъехала к первому строению села Ивановка, завернула за угол сарая и, видимо, точно зная, куда они держали путь, остановилась.
Рашпиль слез с повозки, потянулся. Снял с головы фуражку, провел ею по лицу, обтирая пот, высоко поднял голову вверх, сказал:
— Ну вот и приехали. Тебя ждать? Или сама назад доберешься?
— Нет, нет, — заторопилась я. — Конечно, ждать. Я ненадолго.
— А чево тебе вообще-то тут надо? — вдруг запоздало поинтересовался Рашпиль. — В гости, что ли, к кому?
— Мне нужно найти Вано, — посмотрев на него, ответила я. — У меня к нему есть вопросы.
— А чего его искать? — ответил мой знакомый с усмешкой. — Вот он и сам, собственной персоной, — он указал рукой на двух мужчин, только что вышедших из большого строения, возле которого остановилась наша лошадка.
Мужчины были все белые. Не только их руки и лица, но и вся одежда была присыпана мукой с головы до ног. Сейчас они напоминали двух снеговиков, вылепленных детьми зимой.
— Здорово, мужики! — поздоровался с ними Рашпиль.
— Здорово, коль не шутишь, — ответили те.
— А я вот, Вано, к тебе эту красавицу доставил, — обратился он к одному из них.
Вано, как уже поняла я, получше разглядев мужчину под толстым мучным слоем, действительно был тем, кого я искала. Вернее, мог им быть наверняка. Так как под слоем муки угадывался молодой мужчина-кавказец.
— Да-а, — протянул он. — И зачем я ей понадобился? — практически без акцента спросил он.
— Меня зовут Татьяна Александровна Иванова. Я частный детектив, — вступила в разговор я, обрадовавшись, что не придется задерживаться здесь слишком уж надолго. — У меня к вам несколько вопросов. Вы позволите?
— Тогда пошли, — не церемонясь, заявил Вано и повернулся ко мне спиной.
Он завернул за угол строения. Я следовала за ним. Здесь стояла большая деревянная лавка, грубо сколоченная из неоструганных досок. Вано расположился на ней. Я присела чуть поодаль, не желая запачкаться мукой.
— Ну, чего там у тебя? — спросил он меня с тяжелым вздохом. — У меня пятнадцать минут свободных, не больше.
Я попыталась объяснить ему причину своего визита как можно короче:
— Дело в том, что я ищу пропавшего Ивана Михеева, и мне стало известно, что вы были с ним знакомы и даже часто пили вместе. Также мне сказали, что вы иногда похаживали к его жене, то есть сожительнице, и он об этом знал…
Вано посмотрел на меня внимательно. При этом я заметила большое сходство во взглядах Ибрагима и Вано. Взгляд был внимательным и даже, я бы сказала, цепким. От него, от этого взгляда, сразу становилось как-то неловко.
— Ну и что с того? — спросил мужчина не особенно дружелюбно.
Я не рискнула напрямую спросить у него, он ли убил Михеева, тем более что понимала — он все равно мне не скажет правду, — а задала обычный вопрос:
— Я хотела узнать, может, вы знаете или догадываетесь, куда исчез Михеев? Вы ведь были его приятелем, а значит, можете предположить, действительно ли его убили и кто убил. Вот бабушка Фекла, к примеру, утверждает, что ее сына убила Татьяна. А вы как думаете?
Выслушав меня, Вано снял с головы шапку, обтряс с нее муку, снова нацепил и сказал:
— Тут я тебе ничем не могу помочь. Не знаю я, где он, Ванька-то. Это у его бабенки, Таньки Курилки, надо спрашивать, она поболее небось знает.
Вано встал со своего места, выпрямился, сказал «пока» и снова исчез за углом строения. Должно быть, его свободное время закончилось и он должен был приступить к работе.
Мне ничего не оставалось другого, как сидеть и ждать, когда Рашпиль закончит молоть муку, погрузит мешки на телегу и мы сможем тронуться в обратный путь.
Чтобы как-то скоротать время, я стала разглядывать округу, насколько это было возможно. Всей деревни мне не было видно. Лишь несколько добротных сельских домов поблизости да пара садов с яблонями и грушами. Вот, пожалуй, и все.
Я встала с лавочки, медленно пошла вокруг сарая. Этот большой сарай, видимо, когда-то служивший для скота, теперь был переоборудован под мини-мельницу. Видимо, предприимчивый фермер решил не только выращивать хлеб, но и наладить небольшое перерабатывающее производство, обеспечивая местное население мукой. Сюда же стекались и жители соседних деревень. Все, кому необходимо было перемолоть зерно на муку. Кроме того, появились новые рабочие места, где сельские мужчины, вроде Вано, могли при желании подработать. Правда, как пояснил мне по дороге сюда Рашпиль, постоянных работников на мельнице немного — в основном это родственники фермера, хозяина этого строения. А при необходимости здесь подрабатывают любители горячительного, которые, получив незамедлительно расчет, здесь же все и пропивают.
«Видимо, Вано, который, как сказал Ибрагим, не является исключением из общего правила выпивох, тоже периодически заглядывает на мельницу, дабы подзаработать на очередную выпивку», — сделала для себя вывод я.
Из строения доносился шум работающих машин. Изо всех щелей мельницы просачивались тонкие белые струйки мельчайших частиц муки. Вся территория около мельницы была припорошена ими, точно первым снегом. Буквально через несколько шагов моя обувь стала белой.
Я снова вернулась к лавочке и уселась на нее, дожидаясь, когда Рашпиль закончит свое дело. Я сожалела, что и эта встреча не принесла мне ничего нового — Вано не хотел общаться, а заставить его это делать у меня не было никакой возможности. Нет, я, конечно, могла попробовать его припугнуть, сказав, будто знаю, что это он убил Михеева. Да только вряд ли бы он «повелся» на такие мои слова: кавказцы — народ от русских отличный, они, даже когда их вина бывает доказана, до последнего продолжают отпираться. Видела я уже такое, и не раз. Так что пока сама не докажу, что Вано виновен, таскаться за ним нет смысла.
* * *Обратный путь в Сухую Рельню оказался менее романтичным, чем когда мы следовали в Ивановку. Когда Рашпиль — весь белый — вышел из здания мельницы, неся первые два мешка муки, чтобы погрузить их на телегу, я с ужасом поняла, что и мне не избежать сей участи. Похоже, в свою «гостиницу» я вернусь такая же бело-мучная, как и все мужчины, которые крутились здесь.
Наконец, забросив последний мешок на повозку, Рашпиль скомандовал:
— Кто до Сухой Рельни, по коням!
Я, стараясь как можно меньше испачкаться об мешки, аккуратно забралась на телегу. Но мои усилия были напрасны. Вся моя одежда тут же превратилась в одежду мельника. Все попытки привести ее в хоть какое-то подобие порядка результата не дали. Когда я поднимала одну ногу, чтобы отряхнуть ее, оказывалось, что в то же время эта самая мука, отлетая от моей руки или ноги, опускается на другую ногу. И я прекратила тщетные попытки привести себя в порядок, оставив это занятие до того времени, когда мы вернемся в поселок.
Но и на этом приключениям не суждено было закончиться. Сначала лошадка, похоже, набравшаяся сил, пока стояла в ожидании своего хозяина около мельницы, уверенно шла по дороге. Но, когда мы подъехали к небольшому овражку, который я даже не приметила по пути сюда, она, достигнув его основания, никак не могла вытянуть телегу, груженную мукой.
