Илья Шульман - Человека преследует тень
Милиционер не обратил внимания на сутулого человека с двумя чемоданами.
Возле первой освещенной парадной он остановился, вытер пот.
— Приезжий, верно?
Серегин испуганно обернулся. Перед ним стоял невысокий, просто одетый парень в ушанке.
— Давай помогу…
Парень подхватил один из чемоданов и весело зашагал рядом.
— Хорошо, что в наш город приехал! Нужны у нас люди: вон как город растет!
Он с гордостью кивнул на леса какой-то видневшейся неподалеку стройки.
— Новый театр строим. Ишь, какая красота! — И, обернувшись к Серегину, спросил: — Вам, верно, в гостиницу? Она за углом.
Он поставил на землю чемодан, протянул Александру руку и пошел через улицу широким упругим шагом.
«Мне бы вот так…» — подумал Серегин и с тоской посмотрел вслед этому уверенному парню.
Пока было безлюдно, Александр бродил по городу, изредка заходя в парадные, чтобы погреться. Но вот улицы стали наполняться людьми в брезентовых куртках и поношенных ватниках, все чаще и чаще встречались женщины с кошелками и авоськами.
«Когда-то и у меня было в жизни все решительно хорошо и удачно, — рассуждал Александр, — и я был нум^ен людям. А сейчас…»
Дежурный по управлению милиции очень удивился, увидев перед собой небрежно одетого, заросшего мужчину, который чуть ли не по-военному отрапортовал:
— Прибыл в ваше распоряжение…
Дежурный пожал плечами, бросил взгляд на чемоданы и пошутил:
— Так ведь у нас не гостиница. Ошиблись, товарищ.
— Нет, не ошибся!
Мужчина с трудом перевел дух, снял шапку и сел на стул.
— Вор я!.. Вор…
На суде преждевременно постаревший Серегин держался просто, без рисовки.
— Граждане судьи! Я виноват перед законом, перед обществом и перед семьей, которую я бросил. Любое наказание приму безропотно. В моем падении не виноват никто. Люди всегда хотели мне помочь, но я не нашел в себе ни воли, ни разума, чтобы стать человеком. Горько сожалею, что погряз в пьяном болоте…
После долгого перерыва, во время которого Серегин так и не решился посмотреть на сидящих в зале людей, вновь раздалось сурово-торжественное: «Суд идет!» Густой баритон председательствующего огласил приговор:
«Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики… Серегина Александра… учитывая чистосердечное признание и явку с повинной… Считать меру наказания условной…»
«Условно… Как же это так?» — недоуменно опрашивал себя Серегин.
— Вы свободны, — сказал, обращаясь к нему, судья. — Свободны! Можете ехать к жене, устраиваться на работу.
Серегин все понял. По его лицу потекли слезы.
Через два месяца в народный суд пришло письмо Александра Серегина.
«Уважаемый товарищ судья! (Извините, что не знаю вашей фамилии, имени и отчества). Я виноват, что еще не написал вам ни разу с тех пор, как мы встретились с вами при таких печальных для меня обстоятельствах. Примите величайшее спасибо лично от меня и от моей семьи, которой вы вернули мужа и отца. Спасибо за то, что вы поступили так гуманно и поверили в доброе, что заложено в душе каждого человека. Я стремлюсь оправдать ваше доверие.
Работаю на кирпичном заводе, воспитываю сына и берегу жену, у которой отнял столько радости и здоровья. Живем в хорошем доме, любим друг друга, и мир кажется нам огромным и прекрасным. Спасибо от спасенного вами человека».
Да, Александр Серегин не лгал. Разыскав в одном из далеких северных поселков жену и сына, он обрел потерянную когда-то радость. Каждую свободную минуту отдавал семье.
Несчастье пришло внезапно. В ясный весенний день умерла жена.
Серегин — по-прежнему работал на заводе, жил тихо, сторонился людей, целиком отдавая себя сыну. Тайком он стал снова пить. Пил чаще всего по ночам, когда сын спал. После таких ночей приходил на работу обрюзгший, злой, будто все вокруг, а не он сам были повинны в его неудачах.
Как-то в столовой одного из приисков, куда Серегина занесли служебные дела, к его столу подсел человек с удивительно знакомым лицом. Александр силился вспомнить, где видел этого человека. Незнакомец напомнил сам:
— В «гостинице» вместе были. В предвариловке… Артист ты, я помню.
У Серегина защемило сердце, стало мучительно больно и обидно.
— Кирпичи я теперь делаю, — только и выговорил он.
Человек, назвавший себя Полевым, стал говорить о загубленных талантах, людской несправедливости и зависти человеческой.
Потом они долго пили в маленькой комнатушке. На прощанье Полев сказал:
— Ладно, артист, помогу тебе. Вернешься ты на сцену. Будут у тебя деньги. Не все еще потеряно…
И вот они — деньги! Целых тридцать тысяч! Правда, принадлежат они не ему, Серегину. Кто-то должен за ними прийти. Потом эти тридцать превратятся в триста, и Серегин, получив свою треть, уедет с сыном из глухомани в большой город, а там… Что будет «там», Александр не мог себе представить.
Но шли недели, а за деньгами никто не приходил. Они лежали под бочкой, зажатые кирпичами, и не приносили ему никакой радости.
И Серегин ждал…
Глава четырнадцатая
Было уже поздно, когда Павел зашел в столовую. Он купил папиросы, конфеты и постоял еще несколько минут, разглядывая небогатую витрину буфета. Он надеялся увидеть заведующего.
Но Ковача не было. Опрашивать о нем Павел не решился и, выйдя на улицу, стал прогуливаться возле столовой. С минуты на минуту столовая должна была закрыться, а Ковач не появлялся.
Ждать дальше не имело смысла, и Павел пошел через весь поселок к домику Степана Гудова. Еще издали он увидел, что в доме старателя нет света.
— Вот те на! — удивился Павел, — Неужто никого нет?
В самом деле на дверях гудовского дома висел большой замок.
Первым желанием Павла было бежать к Ильичеву. До районного центра недалеко… А вдруг Ковач следит за ним?
«Нельзя!» — твердо решил Павел и пошел в общежитие. Взяв книгу и поудобнее устроившись, стал читать. Спать не хотелось: давало знать нервное напряжение последних дней. Во втором часу ночи под окном послышались чьи-то шаги. Человек остановился и тотчас же стекло тоненько зазвенело от легкого стука.
— Кто там?
Молчание.
— Кто стучит?
Никакого ответа.
Павел распахнул дверь и вышел на крыльцо.
— Не шуми, свои, — услышал он чей-то шепот. — Кто у тебя в хате есть?
— Никого! Ребята сегодня на участке ночуют. Да кто это, никак не пойму?
Из темноты вышел Ковач. От него пахло спиртом, губы подергивались, дрожали.
«От волнения или от страха? — подумал Павел и с удовольствием решил: — От страха».
— Идем в дом. Свет потуши, — пробормотал Ковач. — Не застукали бы нас…
В комнате он тяжело опустился на кровать.
.— Доигрались мы… Свеча пропал. Что, если взяли?
Готовый к этому, Павел ахнул:
— Как же он?
— Тебя нужно спросить. Вчера вы с ним куда-то ушли, с тех пор только я его и видел.
Обычно веселый, подвижной, Ковач был угрюм. Он тревожно глядел в темноту, дышал громко, с хрипом, говорил отрывистыми, короткими фразами.
— Ты что, домой не ходил? — спросил Павел.
— Нет. Нюрка к Гудову убежала. Поговорили мы с ней. Она как рехнулась.
— А она… знает?
— Кое-что знает. От Гудова два раза золото приносила. И про мою судимость ей известно. Может сгоряча дров наломать. Баба стихийная! Проболтается Гудову, что Свеча ее увезти хочет, тогда беда…
А Павел в этот момент думал:
«Уйдет сейчас Ковач, где его тогда искать? Как же я на глаза Романову появлюсь?»
Он зажег свет и спокойно сказал Ковачу:
— Зря мы с тобой паникуем и прячемся зря. Обвел нас Свеча, деньги забрал и — ау!
— Пропади он с деньгами!
— Появился тут один покупатель. Не то из Ростова, не то из Одессы. Весь товар он у Свечи забрать хочет. Вот мы и поехали к нему вчера, да по дороге меня застава ссадила: паспорта не взял. Может, продал Свеча золото да и махнул на «материк».
Ковач повеселел.
— Тогда другой разговор! Лишь бы его не сцапали, а то и нас заложит.
— Разве такие, как Свеча, закладывают?
— Все хороши… Ну ладно, парень! Пойду в столовую. А то хватятся, что меня нет, шум поднимут.
Ковач ушел. Павел подошел к окну и увидел лицо Романова. Он весело подмигнул и показал Павлу кулак с отогнутым большим пальцем.
Лицо и кулак Романова исчезли в темноте так же внезапно, как и появились.
«Теперь не уйдет Ковач, — облегченно подумал Алешкин. — Такая гниль в темноте светится!» '
Он разобрал постель, умылся и лег спать.
А Романову и Ильичеву было не до сна. Проводив Ковача до дома Гудова и оставив для наблюдения одного из работников, они вернулись в отдел.
Их с нетерпением ожидал Доронов. Был он чем-то взволнован, и это не ускользнуло от зоркого взгляда Ильичева.
