Алистер Маклин - Шлюз
— Оба. Меньше двадцати минут назад. Тиндеман сказал, что ван Рис дома и, похоже, не собирается никуда уходить. Классен все еще на дежурстве в аэропорту. Так что пока ничего, сэр.
Ван Эффен посмотрел на часы.
— Я сейчас ухожу. Если кто-нибудь из них позвонит, обязательно свяжитесь со мной, что бы они ни сказали. Я буду в «Диккере и Тиджсе». А после девяти звоните мне домой.
Полковник ван де Грааф происходил из очень древнего и очень богатого аристократического рода и был большим поклонником традиций. Поэтому ван Эффена не удивило, что полковник появился в ресторане, переодевшись к ужину, в костюме, с черным галстуком и с красной гвоздикой в петлице. Его приближение было похоже на приближение короля: он здоровался чуть ли не со всеми, периодически останавливался и грациозно помахивал в сторону столиков, расположенных в стороне от его пути. Говорили, что де Грааф знает всех, кто что-нибудь собой представляет в этом городе. Он определенно знал всех посетителей ресторана. Не дойдя четырех шагов до столика ван Эффена, полковник остановился, словно громом пораженный.
Он потрясение смотрел на девушку, которая поднялась из-за стола, чтобы приветствовать его. Красавица оказала парализующее действие не только на де Граафа, но и на всех мужчин за ближайшими столиками. И это было вполне объяснимо. Девушка была среднего роста, с прекрасной фигурой, в длинном, доходившем ей до середины лодыжек, сером шелковом платье и без всяких украшений. Драгоценности были излишни — на них все равно бы никто не обратил внимания. Внимание привлекало классическое совершенство черт, которое только усиливалось чуть косеньким зубиком, который был виден, когда красавица улыбалась, а улыбалась она почти все время. Эта девушка не была жеманной и пустоголовой соискательницей титула «Мисс Вселенная» или стандартной красоткой, сошедшей с голливудского конвейера. Точеные черты и изящная фигура лишь подчеркивали в ней характер и интеллект. У незнакомки были блестящие рыжевато-каштановые волосы, большие золотисто-зеленые глаза и обворожительная улыбка. Так или иначе, но полковника она обворожила. Ван Эффен прочистил горло.
— Полковник де Грааф, позвольте представить вам мисс Мейджер. Мисс Анну Мейджер.
— Очень приятно, очень приятно. — Де Грааф схватил ее протянутую руку в обе своих и энергично затряс. — Мой мальчик, тебя можно поздравить. Где только ты нашел это поразительное создание?
— Нет ничего проще, сэр. Достаточно просто выйти на темные улицы Амстердама, протянуть руку — и вот она!
— Да, да, конечно. Естественно. — Полковник сам не знал, что он говорит.
Наконец де Грааф понял, что, не сознавая того, непростительно долго держит руку девушки. Полковник неохотно отпустил руку красавицы.
— Замечательно. Совершенно замечательно. — Он не сказал, что именно находит замечательным. — Не может быть, чтобы вы жили в этом городе. Лишь немногое, моя дорогая, ускользает от глаз шефа полиции. Если бы вы здесь жили, я бы не мог вас не знать.
— Я из Роттердама.
— Ну, это не ваша вина. Питер, я не колеблясь скажу, что в Амстердаме нет более потрясающей красавицы. — Он заговорил тише. — Мне следовало бы сказать, что эта юная леди самая красивая женщина в этом городе, но у меня есть жена и дочери, а в этих ресторанах столько ушей. Вы, должно быть, одного возраста с одной из моих дочерей. Могу я спросить, сколько вам лет?
— Ты уж извини полковника, — вмешался ван Эффен. — Полицейские обожают задавать вопросы. Некоторые вообще не могут остановиться.
Пока ван Эффен говорил, девушка улыбалась де Граафу и не обращала внимания на слова лейтенанта. Можно было подумать, что он обращается к стене.
— Двадцать семь, — ответила она.
— Двадцать семь — это возраст моей старшей дочери. И все еще мисс Анна Мейджер. Юное поколение голландцев заслуживает презрения — они убогие, отсталые, непредприимчивые. — Де Грааф посмотрел на ван Эффена с таким видом, словно тот символизировал все убожество юного поколения голландцев, потом снова посмотрел на девушку. — Странно. Я никогда вас не видел, но ваш голос кажется мне смутно знакомым.
Полковник посмотрел на ван Эффена и слегка нахмурился.
— Я с нетерпением жду нашего совместного ужина, но… Питер, нам нужно обсудить пару дел наедине.
— Конечно, сэр. Но когда вы предлагали встретиться в семь часов, вы не говорили, что мне нельзя будет присутствовать при вашем разговоре.
— Простите, не понял? Девушка сказала:
— Полковник!
— Да, моя дорогая?
— Вы действительно считаете, что я развратная щлюха, ведьмам и представляю собой отвратительное зрелище? Или вы просто не доверяете мне и поэтому хотите поговорить с Питером наедине?
Полковник сделал шаг вперед, схватил девушку за плечи, потом одной* рукой махнул проходившему официанту.
— Джин, пожалуйста. Большую порцию.
— Сию минуту, полковник!
Де Грааф снова сжал плечи девушки. Он пристально вглядывался в ее лицо, вероятно, пытался сопоставить ее с тем существом, которое он встретил в «Ла Караче». Потом покачал головой, что-то пробормотал о каком-то языческом божестве и рухнул на ближайший стул.
Ван Эффен сочувственно обратился к нему:
— Я знаю, сэр, это просто шок. Со мной в первый раз было то же самое. Великолепная актриса! Блестяще владеет гримом, не правда ли? Я не собираюсь вас утешать, но один раз она меня тоже обманула. Однако сейчас на ней нет ничего искусственного — она просто вымыта и причесана. Лейтенант задумчиво посмотрел на девушку. — Но, конечно, она довольно привлекательна.
— Привлекательна! Ха! — Де Грааф взял у официанта джин и залпом выпил половину рюмки. — Это потрясение. В моем возрасте организм уже нельзя подвергать такому стрессу. Анна? Аннемари? Как мне вас называть?
— Как угодно.
— Анна, моя дорогая, я говорил о вас такие ужасные вещи. Просто невероятно!
— Конечно. Я не поверила, когда Питер передал мне ваши слова.
Ван Эффен махнул рукой.
— Ну, можно сказать, что это был вольный перевод.
— Очень вольный. — Де Грааф благоразумно не стал развивать эту тему. — А почему, черт возьми, девушка вроде вас занимается подобной работой?
— Мне казалось, что это благородная профессия?
— Да, конечно, но я имел в виду другое… Ну…
— Полковник имел в виду, — вмешался ван Эффен, — что ты могла бы стать всемирно известной актрисой или кинозвездой, могла бы стоять во главе парижского салона, могла выйти замуж за американского миллионера или миллиардера, если тебе так больше нравится. Ну, в крайнем случае, за английского графа. Ты слишком красива, вот в чем беда. Не так ли, полковник?
— Я сам не смог бы лучше выразить эту мысль!
— Господи! — улыбнулась Анна. — Вы не очень высокого мнения об амстердамских девушках! Вы что же, принимаете на работу только уродливых девушек?
Де Грааф улыбнулся впервые за весь вечер.
— Меня не так легко провести. Шеф полиции славится своей проницательностью. Но вы… среди этих жутких кракеров! Одетая, как…
— Как шлюха? Как распутница?
— Если хотите, да. — Он накрыл рукой ее руку. — Это не место для девушки вроде вас. Вы должны бросить это дело. Полиция — не место для вас.
— Но надо же зарабатывать на жизнь, сэр.
— Вам? Вам не нужно зарабатывать на жизнь. Это комплимент.
— Мне нравится то, что я делаю. Казалось, де Грааф ее не слышал. Он смотрел куда-то вдаль. Ван Эффен сказал, обращаясь к девушке:
— Посмотри на полковника. Впадая в транс, он всегда замышляет что-то особенно хитрое.
— Я вовсе не в трансе, — холодно заметил полковник, — как, вы сказали, ваша фамилия?
— Мейджер.
— У вас есть семья?
— О да. Родители, сестры, два брата.
— Братья и сестры разделяют ваш интерес к закону и правопорядку?
— Вы хотите сказать, к полиции? Нет.
— А ваш отец?
— Разделяет ли он мой интерес к полиции? — Девушка улыбнулась так, как мы улыбаемся, вспоминая дорогого нам человека. — Не думаю. Он занимается строительным бизнесом…
— И ваш отец знает, чем вы занимаетесь? Она нерешительно ответила:
— Ну, нет.
— Что вы имеете в виду, говоря «ну, нет»? Он об этом не знает? А почему?
— Почему? — Девушка приготовилась защищаться. — Ему нравится, когда его дети независимы.
— Как вы считаете, ваш папа одобрил бы то, что вы делаете? Одобрил бы, если бы знал, что его любимая дочь общается с кракерами?
— Так вот что такое допрос с пристрастием, да сэр? Я сделала что-то не так?
— Разумеется! Так одобрил бы вас ваш отец?
— Нет.
— Вы ставите меня в затруднительное положение. Мне не нравится, что вы этим занимаетесь. Вам это нравится. А вашему отцу это очень бы не понравилось. Так кого я должен слушать — вас или вашего отца?
