Марина Серова - Вперед и с песней
К моему великому удивлению, эта силачка оказалась на вес легонькой, как пушинка. Падая, Розка, по всей видимости, схватилась обеими руками за портьеру, которая еле держалась на каких-то креплениях, и при свете луны я впервые увидела ее лицо.
Господи, что же это? Розка оказалась на вид настоящей уродливой старухой лет восьмидесяти, если не ста с лишним! Какой уж тут цветочек — передо мной было давно уже абсолютно высохшее, скрюченное дерево. Баба-яга!
Нет, похоже, я что-то перепутала. Вряд ли Лепесточкин мог иметь с ней какие-то дела, а уж тем более амурные.
Но уйти «по-джентльменски» я теперь все равно не могла, потому что Розка, кое-как выбравшись из-за занавески, вдруг снова набросилась на меня из своего угла, бормоча какие-то странные проклятия в адрес милиции, налоговой полиции, пожарников и приговаривая, что всех «проверщиков поганых» она самолично будет душить голыми руками.
Пришлось мне все же применить один из приемов карате: не слишком сильно нажать бабушке на особую точку в районе солнечного сплетения, чтобы резко снизить ее активность, и повалить на кровать — так сказать, отправить на заслуженный отдых. Для ее же пользы, разумеется.
Все же человеку в ее возрасте по ночам гораздо полезнее спать, чем бросаться на людей.
Тяжело дыша, я выскочила за дверь комнатки сумасшедшей внутри сумасшедшего же дома и чуть не сбила с ног Светлану, которая, оказывается, все это время находилась за дверью и меланхолично, без каких-либо эмоций наблюдала за нашей тихой яростной схваткой, не думая возвращаться в свою палату.
Последняя дверь по коридору явно вела в туалет — это было ясно по запаху, и, к счастью, он был открыт тут круглосуточно.
Поэтому я на всякий случай нырнула туда, опасаясь, что на шум нашей возни может прибежать кто-нибудь из персонала, типа санитара или медбрата с железными бицепсами.
Вообще-то сегодня я слишком сильно рисковала и непонятно, какого черта! Если бы санитары обнаружили сейчас, что я сумела выбраться из палаты, да еще «обезвредила» бабушку, у меня был бы шанс остаток своих дней провести в этих стенах, да еще в смирительной рубашке.
Кажется, я несколько переборщила в своем рвении помочь Адаму Егоровичу, и теперь мне хотелось только одного — выбраться отсюда как можно скорее живой и невредимой и продолжать расследование снаружи, по ту сторону решетки. Но как теперь осуществить эту мечту на деле?
Дверь скрипнула, и в туалет прошмыгнула Светлана, которая тянулась за мной повсюду, как тень. Ее движения и речь по-прежнему были странно замедленными, словно она спала наяву, с открытыми глазами.
— Видела, какая она? — спросила Светлана шепотом. — Убить может запросто. Или притворяется? Но ты сама виновата. Зачем сказала, что ты с проверкой?
— Да нет, я вроде бы ни про какую проверку и не говорила. А что особенного?
— А то, что Розка больше всего на свете боится, что однажды придут какие-нибудь проверяющие и ее отсюда выселят. Она же какая-то там древняя тетка нашего главного врача и живет здесь уже несколько лет на полном гособеспечении. Вот только никто уже не поймет — то ли она здоровой была, когда сюда поселилась, то ли и правда больной? А теперь уж и вовсе понять невозможно. Наш Семен Алексеевич, главный-то, говорят, иногда припугивает ее, что вышвырнет отсюда, а она не хочет, боится…
— Кошмар какой-то! — поразилась я непроизвольно. — Да как же здесь может нравиться?
— А что такого? — несколько даже обиделась Светлана на мои слова. — Здесь у нас общение как-никак, общие интересы. Я думаю, сейчас на место Розки многие из одиноких пенсионерок-старушек хотели бы попасть, да не все рождаются родственниками главного врача, это все-таки суметь надо.
— Это уж точно! — улыбнулась я, слушая ее медленные, плавные рассуждения, которые все равно казались мне совершенно безумными. — А на улицу эта Розка, точнее — баба Роза, хоть выходит?
— Да нет! Она только по служебным помещениям, на кухню или на склад шныряет, а на улицу даже ногой ступить боится. Боится, что ее потом назад не впустят, дверь закроют. Да ей чего зря ходить? Ей и так по распоряжению главного сроду самые лучшие кусочки приносят, она только заказывает, а Семен Алексеевич еще и по ночам ее порой навещает. Поэтому Розку здесь все у нас и ненавидят.
— Со здешними цветками мне теперь более-менее понятно, — сказала я задумчиво. — Непонятно вот только, как теперь отсюда выбираться…
— А что тут непонятного? — в свою очередь удивилась моей тупости Светлана. — Тут решетка изнутри открывается. Вылезай, если хочешь.
— Где?
— Да прямо здесь же, в туалете… — и она подняла решетку, которая действительно спокойно открывалась, давая выход на улицу.
На свободу, на свежий воздух!
— Правда, здесь второй этаж, высоко! Но девчонка одна у нас лежала как-то лихая, так та по водосточной трубе ночью туда-обратно лазила, в коммерческий ларек за сигаретами — так приперло. Говорила, что без курева совсем помрет.
— И вы все знаете, как отсюда можно удрать? Так почему же не сбегаете? — что-то совсем никак не могла понять я загадочной логики Светланы.
Или после укола я все еще плоховато соображала?
— А к чему нам сбегать? Больные мы, разве непонятно? Значит, тут нам и место. Я когда дома бываю, так порой даже днем спать перестаю, а тут мне все же получше. Да и другим тоже. Про эту дырку врачи тоже знают, да только все равно держат открытой. Надеются, вдруг кто сам убежит, место освободит? Да только дураков нету. А тебе если надо — ты и лезь, — сказала Светлана недовольно.
— Адью! Мне — точно надо, — ответила я ей убежденно, примеряясь к трубе.
Да что там труба! Чтобы сбежать из этого заведения, я не то что со второго этажа, но и с крыши смогла бы сигануть — не зря ж я в свое время заставила себя научиться прыгать с парашютом, чтобы преодолеть страх высоты! И научилась прыгать с верхотуры так, чтобы как можно меньше шансов было подвернуть при этом ногу, отбить внутренности или копчик.
Но, к моей великой радости, цирковых трюков или кульбитов в воздухе мне делать на этот раз не пришлось — водосточная труба держалась на стене достаточно крепко, и спускаться по ней было гораздо удобнее, чем кувыркаться в воздухе.
— Спасибо тебе, — тихо сказала на прощание Светлана.
— Это за что же? — удивилась я. — Наоборот, тебе…
— Хоть одну ночь не очень скучно было. А то я все сижу, все сижу, в окно гляжу…Может, ты к нам еще как-нибудь придешь?
— Не обещаю, — ответила я ей честно.
Признаться, я немного все же побаивалась, что вот-вот меня кто-нибудь заметит из больничного персонала, вот-вот окликнет, и тогда придется снова драпать со всех ног…
Но спуск прошел совершенно благополучно, без приключений. Уже стоя на земле, я увидела, как Светлана старательно поставила решетку на место, махнула мне рукой и тенью плавно исчезла из оконного проема — отправилась в одиночестве коротать бессонную ночь.
Прощай, странный желтый домик! Нет, какого черта меня сюда занесло? Или — не напрасно, и этот эпизод все же понадобится мне в дальнейшем расследовании?
Но сейчас думать о подобных вещах было некогда.
Больше всего на свете теперь мне хотелось попасть домой, принять душ, чтобы отмыться от больничного запаха, хотя бы немного поспать в своей замечательной белой постельке и прийти в себя.
Сейчас на заднем дворе психоневрологического диспансера мне и самой казалось совершенно нереальным, что еще предыдущую ночь я провела не только в условиях идеального комфорта, но еще к тому же в страстных ласках и объятиях мужчины, как какая-то… Розалинда, черт бы ее побрал!
«Ну уж хватит, цветочная тема закрыта, — сказала я сама себе, пробираясь задним двором поближе к проезжей части улицы. — Никаких пока больше цветочков — ни роз, ни лилий, ни даже лепесточков. Завтра утром нужно будет как следует сосредоточиться и постараться придумать какой-нибудь здравый ключ к расследованию. А то куда это меня занесло под впечатлением от знакомства с чокнутым Адамом Егоровичем? Но все будет только завтра. Ради бога, дайте мне немного времени очухаться…»
И все же… И все же… Что-то мне не слишком улыбалась перспектива бежать по ночному Тарасову в больничной робе, да еще по направлению от психушки к центру. Девяносто процентов, что по дороге меня может подхватить какая-нибудь милицейская машина, с ветерком отправить обратно, и тогда уже, возможно, надолго. Вот Светлана-то обрадуется, снова увидев на койке мое бесчувственное тело!
Можно было, конечно, попытаться остановить такси или какого-нибудь частного ночного извозчика, но остановится ли он, увидев на дороге девушку в больничной пижаме?
Невооруженным взглядом видно, что в кармане у этой девушки нет ни копейки денег, а рассчитывать на доброго дядю как-то не приходится.
