Ирина Градова - Забытая клятва Гиппократа
– Я пока не могу вам сказать ничего определенного, но мне очень нужно узнать, не было ли в окружении Юлии подозрительных личностей.
– Вы имеете в виду кроме Егора?
– Да, каких-нибудь еще… Например, коллега имел на нее зуб или, скажем, пациентка разозлилась за что-то?
– Нет, – покачал головой Анатолий после недолгого раздумья. – В нашей больнице у Юли проблем не возникало. А вот в прошлой было дело.
– А где она работала раньше?
– В «тройке». Десять лет почти там отгорбатилась, а потом ее попросили – по собственному желанию. Правда, я считаю, Юле услугу оказали, а она злилась!
– Так что там случилось-то?
– Юля едва под статью о причинении смерти по неосторожности не загремела, вот что! У нее умерла женщина на тридцать восьмой неделе беременности. Согласно заключению комиссионного судебно-медицинского исследования основной причиной смерти явилось то, что у пациентки оказался грипп. Над Юлей повисло обвинение в том, что она своевременно не произвела кесарево сечение. При наличии показаний к оперативному родоразрешению она якобы выжидала, вместо того чтобы оказать своевременную помощь роженице, что привело к гипоксии плода, гипоксии беременной, развитию осложнений и, наконец, смерти больной.
– Значит, комиссию назначали? И Юле позволили уволиться по собственному желанию?
– Она была на хорошем счету, а заведующая отделением – ее близкая подруга, – пояснил Анатолий. – Кроме того, больница тоже ведь скандал не приветствовала, поэтому тут же нашлись объяснения тому, почему Юля эту пациентку не прокесарила, и дело зашло в тупик. Она тихонько перешла работать к нам, но отец женщины успокаиваться не желал. Он ходил по инстанциям, требовал открытия уголовного дела. Ему везде отказали, и тогда он стал слать ей письма…
– Письма? – насторожилась я. – Откуда вы знаете, что это был именно он?
– Так некому ж больше!
– А какого содержания письма? – спросила я. – Что именно он писал? Угрожал?
– Да ведь я, знаете ли, не читал, – растерянно моргая, проговорил заключенный. – То есть при мне Юля одну такую писульку получила – ничего, только посмеялась и выкинула. А потом я уже переехал. Но вот пока она еще на старом месте дорабатывала, этот мужик частенько ее у проходной караулил. Как увидит, вскакивает и давай орать, что она убийца, что ее-де отмазывают, покрывают, что в нашей стране справедливости не добьешься.
Он замолчал.
– Ну, а вы-то сами как считаете? – спросила я, поняв, что продолжать Анатолий не собирается. – В смысле Юлиной вины?
– А что тут скажешь? – пожал плечами мужчина. – Меня там не было… Однако, думаю, она все же виновата, случай ведь даже не тяжелый… В общем, зря девчонка померла, я так скажу. И мужик этот, папаша ее, в чем-то прав. Юля, конечно, не хотела ее смерти – да кто в здравом уме этого пожелал бы? Но факт остается фактом, сами понимаете…
– Вы не припомните, как звали этого человека… или хотя бы его дочь?
– Да что вы, я никогда и не знал! Но в «тройке» должны знать, наверное?
Я тоже так думала, правда, существовала опасность того, что из заведующей отделением придется выцарапывать документы с боем. Что ж, сдаваться я не собираюсь: в конце концов, на кону свобода Анатолия Устименко, а это немало. Чем дальше, тем больше я убеждалась в том, что мужик сидит совершенно беспричинно, отбывая чей-то чужой срок. Как могло получиться, что следователь не выяснил того, что узнала я, ведь это могло иметь непосредственное отношение к гибели Юлии! Меня внезапно посетила мысль о том, сколько, должно быть, человек вот так же, как Анатолий, сидят по тюрьмам и колониям по всей стране только потому, что у какого-то следователя не хватило терпения опросить всех свидетелей, выяснить все обстоятельства до конца, – даже подумать страшно!
* * *Леонид полагал, что ему крупно повезло: погибший патологоанатом Родион Кудрявцев работал в той же больнице, где когда-то начинал он сам. Скорее всего, старые связи должны помочь ему в наведении справок. Перед визитом он звякнул Илье Гольдштейну, который дослужился до заведующего патолого-анатомическим отделением. Леонид не слишком заботился о том, чтобы поддерживать старые связи. К его удивлению, это с ним старались не терять контакта те, кто его знал, и только поэтому в жизни патологоанатома еще оставались старые приятели, к которым можно обратиться в случае чего. Леонид понятия не имел, почему так получается. С женщинами дела обстояли похожим образом: он, казалось, притягивал их как магнит, не прилагая для этого ни малейших усилий. Они приходили к нему легко и охотно, а уходили незаметно, очевидно, так и не получив того, на что рассчитывали.
– Ну, ты даешь – ОМР! – хохотнул Илья, крепко пожимая руку Леониду и провожая его в свой кабинет. – Знаем-знаем, как же! А ты здорово изменился, знаешь? Помнишь, какими мы были, когда работали здесь?
– Молодыми? – рискнул предположить Кадреску, не вполне понимая, что имеет в виду старый приятель.
– Не просто молодыми – совсем зелеными, тощими, как проволока! Слушай, как ты умудрился сохранить такую потрясающую форму? Я вот, как видишь, распустился совсем, – Гольдштейн со смехом указал на свой явно обозначавшийся под халатом живот гурмана и любителя пива. – Жена периодически сажает на диету, но я добираю кило в местном буфете!
Леонид не испытывал презрения к людям, пренебрегавшим собственным здоровьем. Скорее он жалел их, жалел тела, погребенные под слоем жира, дряблые мышцы, не получавшие должной тренировки, расплывчатые черты лица, испорченные двойными подбородками, нездоровым цветом и мешками под глазами. Сам Кадреску посещал бассейн четыре раза в неделю – благо он находился прямо в больнице. Приходя еще до открытия, он имел в своем распоряжении сорок минут чистого времени, которые посвящал беспрерывному плаванию от одного борта до другого, засекая время по секундомеру. Кроме того, он бегал каждое утро в парке по часу или около того и, несмотря на это, никто не сказал бы по свежему лицу Кадреску, что он поднимается ежедневно не позже пяти. Занятия карате, которые он начал в девятнадцать лет, не прекращались до сих пор, хотя находить время для тренировок становилось все труднее. Зато результат всего этого приносил Леониду ожидаемое удовлетворение: зеркало улыбалось ему по утрам, отражая безупречный торс, которому позавидовал бы любой глянцевый журнал.
Сочтя вопрос Ильи риторическим, Кадреску сразу перешел к делу.
– Родька Кудрявцев? – наморщив лоб, переспросил Гольдштейн. – А что именно тебя интересует? Да-а, дело неприятное… Я имею в виду, никого из моих знакомых, а уж тем более коллег до сих пор не убивали! Ужас, правда? Ну, я хочу сказать, могли бы просто ограбить, взять, что хотели, – душегубствовать-то зачем?
– Разве это было ограбление? – удивился Леонид.
– А что, нет?
– Ты в курсе, как именно это произошло?
– Ты об инъекции? Да, это, конечно, странно выглядит – для ограбления…
– В деле написано, что при нем не обнаружили бумажника, зато золотой перстень-печатка и цепь с крестом остались на трупе.
– Верно-верно, – закивал Илья. – Странно говорить о Родьке как о «трупе»! Этих сволочей ведь так и не нашли, верно?
– Нет, но, может, ты вспомнишь кого-то, кто мог иметь зуб на Кудрявцева?
Неожиданно Гольдштейн расхохотался, схватившись за толстые бока.
– Ну, ты даешь! – просипел он, закончив и пытаясь отдышаться. – Зуб – на Родьку? Кто – наши «клиенты», что ли? Так они, как видишь, совершенно безвредны, лежат себе под простынками, стынут и своей очереди дожидаются!
Леонид едва заметно поморщился. В отличие от большинства своих коллег он не любил шуток над покойниками. Своих «клиентов» Кадреску называл не иначе как «пациентами» и полагал, что они имеют право на соответствующее отношение тех, кто ими занимается.
– Естественно, я не имел в виду мертвых, – сказал Леонид. – А как насчет живых?
– Помилуй, Леня, ну какие могут быть враги у патологоанатома?! – развел руками Илья. – Хотя…
– Хотя?
– Ну, не знаю, не знаю… Может, зря только парня подставлю?
– Какого парня, Илья?
– У Родьки был ассистент-ординатор, Семен Суворов. Он его опекал – уж не знаю почему. Даже странно, понимаешь, ведь Родька не любил возиться с молодежью…
– И что с этим ассистентом? – поторопил Кадреску.
– Да выгнал он его, вот что! Вернее, просто так, конечно, Родька его выгнать не мог, но заставил искать себе место в другой больнице.
– А мотив?
– Говорил, что не сработались. Я, конечно, удивился, ведь до этого вроде бы прямо душа в душу… Но я тогда не был заведующим, а потому всей этой канители не знал: парень просто испарился в один прекрасный день.
– Думаешь, он мог затаить обиду?
– Мог? Не знаю.
– Еще кого-нибудь помнишь?
Илья отрицательно помотал головой.
– Ладно, тогда мне бы телефон и адресок этого Семена. Сделаешь?
