Джеймс Кейн - Почтальон всегда звонит дважды
Он помолчал, продолжая улыбаться.
– Что было дальше?
– У меня все это еще стоит перед глазами. Я все еще вижу физиономию Саккета, когда представитель «Объединенной страховой» сегодня объявил в суде, что результаты расследования убедили его – никакого преступления не было и его компания выплатит страховку в полном размере. Чемберс, вы можете себе такое представить? Заставить парня раскрыться, а потом врезать ему в челюсть? С этим ощущением ничто на свете не сравнится.
– Одного я все еще не понимаю. Почему этот тип снова давал показания?
– Она предстала перед судом для вынесения приговора. Суд обычно хочет после признания вины выслушать дополнительные показания, чтобы понять причины преступления. Еще до того, как вынести приговор. А Саккет потребовал крови. Ну, наш Саккет очень кровожадный парень. Это одна из причин, почему я с ним все время воюю. Он в самом деле верит, что творит бог весть какое добро, когда призывает повесить каждого несчастного. Играть против Саккета – значит играть на вас. Он снова вызвал на скамью свидетелей того страховщика. Но на этот раз это уже не был его человек, после ночного совещания это был мой человек, только Саккет об этом не знал. Как он рвал и метал, когда понял это. Однако было уже поздно. Если даже страховая компания не верила в ее вину, то как в нее могли поверить присяжные? Шанс на ее осуждение в этом случае был меньше нуля. А потом я заставил Саккета все это проглотить. Я встал и произнес речь, обращаясь к суду. Очень осторожную, с оглядкой. Сказал им, что моя клиентка с самого начала утверждала, что невиновна. Сказал, что я сам ей не верил. Сказал, что все доказательства против нее я считал неопровержимыми, вполне достаточными для того, чтобы она была осуждена любым судом, и что я сам был уверен, что поступаю в ее интересах, когда решился признать ее виновной и сдать на милость правосудия. Но... Можете себе представить, Чемберс, как я обсасывал это «но»? Но в свете только что выслушанных свидетельских показаний мне не остается ничего другого, как отозвать признание вины и оставить все на усмотрение суда. Саккет не пискнул, потому что я действовал в пределах восьми дней, отведенных на защиту. Я знал, что он в ловушке. Согласившись с обвинением в неумышленном убийстве, суд сам выслушал остальных свидетелей, дал ей шесть месяцев условно, а практически извинился и за это. Обвинение в покушении на убийство мы аннулировали. Это было ключом ко всей истории, и мы об этом чуть не забыли.
Раздался стук в дверь. Кеннеди ввел Кору, положил перед Кацем какие-то бумаги и исчез.
– Так, вот оно, Чемберс. Подпишите, пожалуйста. Этим вы отказываетесь от возмещения за понесенные вами увечья. Считайте это проявлением благодарности за их любезность.
Я подписал.
– Тебя отвезти домой, Кора?
– Пожалуй, да.
– Минуточку, минуточку. Не так быстро. Остается еще одна мелочь. Те десять тысяч долларов, которые вы получили, устранив грека.
Она взглянула на меня, я – на нее. Он же разглядывал чек:
– Знаете, это была бы не идеальная карта, если бы с нее Кацу ничего не перепало. Я забыл вам сказать. Но я не буду свиньей. Обычно я беру все, но в этом случае удовлетворюсь половиной. Миссис Пападакис, выпишите мне чек на пять тысяч долларов, а этот я переведу на вас, зайду в банк и оба их депонирую. Давайте. Здесь как раз есть пустой чек.
Она села и начала писать, но тут же запнулась, как будто не понимая, о чем, собственно, речь. Он вдруг встал, забрал незаполненный чек и разорвал его:
– Черт возьми. Такое бывает раз в жизни. Бросьте все. Не нужны мне ваши десять тысяч. У меня есть свои. Вот что главное!
Он открыл бумажник, достал из него листок бумаги и показал мне. Это был чек Саккета на сто долларов.
– Вы думаете, я его предъявлю к оплате? Ни в коем случае. Я его в рамку вставлю. И повешу вон там, над письменным столом.
Глава 12
Мы кое-как убрались оттуда и взяли такси, потому что я еле ковылял. Сначала мы заехали в банк и депонировали чек, потом – в цветочный магазин, где купили два больших букета, а потом – на похороны грека. Было странно, что его хоронили уже на второй день. Панихида проходила в маленькой греческой церкви, было полно людей, некоторые из них греки, которые иногда заходили к нему. Они тупо смотрели на нее, когда мы вошли, и усадили ее аж в третий ряд. Я видел, как на нас косятся, и начал прикидывать, что буду делать, если с нами решат посчитаться. Это были его друзья, не наши. Но через минуту я увидел, как передают друг другу вечернюю газету, большой заголовок в которой возвещал, что она невиновна, и, увидев это, распорядитель прибежал и пересадил нас в первый ряд. Человек, произносивший прощальное слово, начал с бестактных намеков на смерть грека, но к нему подошел какой-то юноша, что-то прошептал и показал газету, которая дошла до него, и оратор начал речь заново, на этот раз без намеков, и еще добавил несколько слов о безутешной вдове и друзьях. Все согласно кивали головами. Когда мы двинулись на кладбище, где была приготовлена могила, двое мужчин взяли ее под руки и повели, поддерживая, а еще двое – помогали мне. Когда его опускали в могилу, я растрогался. Слова молитвы всегда размягчают людей, особенно если речь идет о прощании с человеком, которого любишь так, как я любил грека. Наконец они запели мелодию, которую я слышал в его исполнении сотни раз, и это меня добило. Хватило меня только на то, чтобы положить наши цветы.
* * *Таксист нашел нам человека, который сдал нам «форд» за пятнадцать долларов в неделю, и мы пересели в него.
Машину вела она. За городом мы проехали мимо строящегося дома и всю дорогу говорили о том, как в последнее время мало строят, но как только дела улучшатся, нужно бы построить здесь целый квартал. Когда мы приехали домой, она помогла мне войти, отогнала машину, и мы прошли внутрь. Все было так, как мы оставили, включая стаканы в раковине, из которых мы с греком пили вино, и его гитара, которую он не убрал, потому что был пьян.
Она убрала гитару в футляр, вымыла стаканы и пошла наверх. Я тут же пошел за ней.
* * *Она сидела у окна в своей спальне и смотрела на дорогу.
– Ну и что?
Она не ответила. Я повернул назад.
– Я не сказала, чтобы ты уходил.
Я сел снова. Прошло немало времени, прежде чем она нарушила молчание:
– Ты меня предал, Фрэнк.
– Нет, не предал. Я был у него в руках, Кора, и вынужден был подписать эту бумагу. Не сделай я этого, он бы понял, как все произошло. Я не предал тебя. Просто я встал на его сторону, чтобы выяснить, как идут дела.
– Ты меня предал. Я узнала это по твоим глазам.
– Твоя правда, Кора, я тебя предал. Просто я сломался, и все. Я этого не хотел. Я был против. Но он поставил меня на колени. Я сдался.
– Я знаю.
– Понимаешь, я ужасно страдаю от этого.
– А я предала тебя, Фрэнк.
– Тебя заставили. Ты этого не хотела. Тебя поймали в ловушку.
– Я сама так хотела. В ту минуту я тебя ненавидела.
– Все нормально. Ты отплатила мне за то, чего я в действительности не делал. Теперь ты знаешь, как все было.
– Нет. Я ненавидела тебя за то, что ты действительно сделал.
– Я к тебе ненависти не чувствовал, Кора. Я ненавидел сам себя.
– Теперь у меня нет к тебе ненависти. Ненавижу Саккета. И Каца. Почему нас не оставили в покое? Почему нас не оставили, чтобы мы из этого выкарабкивались сами? Мне бы это не помешало. Не помешало, даже если бы значило... сам знаешь что. У нас осталась бы наша любовь. Единственное, что у нас было. Но ты меня предал, едва они начали свои грязные дела.
– А ты предала меня, не забывай.
– Это ужасно. Я предала тебя. Мы предали друг друга.
– Но теперь мы квиты, ты не думаешь?
– Мы квиты, но посмотри теперь на нас. Мы достигли вершины. Мы были так высоко, Фрэнк. У нас было все, в ту ночь, там. Я и не думала, что способна на такое чувство. И мы скрепили это поцелуем, чтобы это длилось вечно, пусть будет что будет. Никогда на свете два человека не испытывали того, что мы. А потом мы рухнули вниз. Вначале ты, потом я. Да, мы квиты. Теперь мы здесь, внизу, вместе. Но нам уже не подняться. Наша великолепная вершина исчезла.
– Ты с ума сошла? Мы же вместе.
– Возможно. Но я много передумала, Фрэнк. Вчера ночью. О тебе и обо мне, и о том, почему я провалилась в кино, и об этом заведении, и о твоих скитаниях, и почему ты их так любишь. Мы просто два неудачника, Фрэнк. В ту ночь Господь Бог ниспослал на нас благодать. Дал нам все, что только двое могут достигнуть в жизни. Но мы не из тех, кому это может пойти на пользу. Нам досталась вся любовь мира, но мы сломались под ней. Чтобы взлететь за облака, добраться до вершины, нужен большой самолетный мотор. Но поставь его на «форд», и он рассыплется на мелкие кусочки. Вот так же и мы, Фрэнк, как поношенные «форды». Господь Бог там, наверху, смеется над нами.
– Глупости. Мы ведь тоже смеемся над ним. Он включил нам красный свет, а мы взяли и проехали на него. И что случилось? Проклял нас навеки? Ничего подобного. Вышли мы из этого чистенькими и еще за так получили десять тысяч долларов. Так что нас Господь Бог еще раз удостоил своей благодати, тебе не кажется? А потом к нам в постель забрался дьявол, и верь мне, девочка, у него крепкий сон.
