Марина Серова - Взрывное лето
— Расплатимся окончательно, они сами исчезнут. Им около нас крутиться тоже интереса нет.
— А если они опять какую-нибудь стрельбу устроят?
— Да ладно тебе, объяснили же они, что когда увидели его у входа, то растерялись, запаниковали. Он их знает, брал уже. И немалый срок им тогда припаяли. Вот, придурки, и подумали, что снова попались.
— Вот-вот, растерялись, запаниковали… А ты еще говоришь — профессионалы. Нечего было в казино соваться, если профессионалы! И вообще, Леля, как у них автомат в машине оказался, они ведь не на разбой ехали, а в казино?
— Так они же самые настоящие бандиты. Этот дебил, который все время хихикает, с автоматом не расстается. Он, наверно, и спит с ним. А второй все время нож с собой таскает. Здоровенный такой ножище, человека насквозь проткнуть можно.
— Дернул тебя черт с убийцами связаться!
— А с кем, по-твоему, мне надо было связываться, с гимназистами? Да и поздно теперь об этом говорить. И вообще, если ты такой умный, убирал бы Барина сам.
— Еще раз тебе говорю: я с самого начала был против!
— Ладно, Косачев, — в голосе Елены Викторовны послышалась явная усталость. — Это в конце концов тоже дела минувшие. Возвращаемся к тому же вопросу — что теперь делать будем?
— А что нам делать? Не дергаться, жить по-прежнему. Даже если менты что-то подозревают, доказать-то никто ничего не может.
— А Иванова?
— Что Иванова? Кто такая Иванова? Имела ты полное право выгнать ее из офиса? Имела. Здесь все в порядке. Киллерам этим недоделанным запретили на улице показываться? Обеспечить их водкой, закуской, и пусть дома сидят, идиоты. Не сегодня-завтра получаем деньги и расплачиваемся. Они тут же исчезают — и все! Ничего и не было, так, кошмарный сон привиделся.
— Господи, как не вовремя эти твои банковские заморочки. Если бы деньги не задержались…
— Леля, я тебя прошу! Не пытайся меня обвинить во всех глупостях, которые делают другие. Если бы они сидели тихо, а не таскались по казино, то тогда, действительно, никаких проблем не было бы!
— Хорошо, хорошо, ты прав. А эту Иванову, значит, покупаем?
— Самое разумное — купить. А вот если она не возьмет, тогда дело хуже.
— Если она такая идиотка, что не возьмет, то я ее и близко к офису не подпущу.
— И поступишь очень даже неразумно. Я бы предложил не только пускать, а быть очень любезной, старательно отвечать на вопросы, изо всех сил помогать следствию и, может быть, даже подружиться с ней… Но ты ведь так не сумеешь?
— Нет, не сумею, — судя по голосу, предложение подружиться со мной вызвало у нее глубокое отвращение. — Купить запросто, а подружиться не смогу.
— А вот я ей понравился, — вклинившись, гадким голосом прокомментировал запись Андрей. — Хороший вкус у женщины, сразу видно.
— Жаль, конечно, — Косачев иллюзий в отношении бывшей супруги не питал, — могла бы быть в курсе всех дел. Но что уж теперь, тебя не переделаешь.
— Я могу от другой стороны все узнавать, — оживилась Елена Викторовна.
— От какой другой стороны?
— Пойду в больницу к этому, как его фамилия? Простая какая-то, на букву «В», кажется?
— Кажется. Мельников он, Андрей Николаевич.
— Ну вот, к этому Андрею Николаевичу и пойду. Скажу, что услышала об этом ужасном происшествии, подружусь с ним. С ним-то я смогу подружиться, я же могу быть обаятельной. Он ранен, так я буду ему нежной сестрой и вообще «родной матерью»… Он мне все и расскажет.
— Расскажешь, Мельников? — теперь вклинилась я, усмехаясь.
— А как же! — расплылся он в ответ.
— Ну что ж, пожалуй, годится, — сомнений в способности Елены Викторовны подружиться с Мельниковым у Косачева не было.
— Ты узнай, что он любит. Персики там или, может, апельсины? — развивала свою гениальную идею мадам Косачева. — Буду его закармливать, чтобы добрее стал и разговорчивее.
— Хорошо, узнаю.
Тут я даже пленку остановила. Такое я пропустить не могла.
— Слышал, Мельников, какие возможности перед тобой открываюся? Смотри не продешеви, — и я улыбнулась насколько могла ехидно.
— Не сомневайся, задешево я не дамся, — этого верзилу твердокаменного разве проймешь ехидной улыбкой. — Ты давай запись включай, может быть, она обо мне еще что-нибудь хорошее скажет.
Я снова включила запись.
— А Иванову, — продолжал Косачев, — если даже не купишь, всячески ублажай, но к документации не подпускай.
— Если не купим, то, по-моему, лучше от нее просто избавиться.
— Леля! Опять? Мало тебе Кондратова?
— А в чем дело? Можно на этот раз не взрывать, а устроить обыкновенный несчастный случай. Автомобильная авария или нападение хулиганов… Наверняка она по ночам одна ходит, сыщица. А деньги получим, расплатимся сразу за двоих.
— Ну что это! Ты какая-то стала… кровожадная. Просто будь аккуратна с ней, и все будет хорошо.
— Конечно. А если убрать ее, то все будет прекрасно!
— Я запрещаю снова ввязываться в убийства!
— Да? И с каких пор твой голос стал решающим?
— Леля, но пойми же ты, наконец… Впрочем, о чем я говорю! Ладно, езжай сейчас домой, сиди тихо. Я сам все скажу.
— Не забудь мое особое мнение, что эту слишком шуструю сыскарку надо убрать.
— Забудешь тут… Иди. И будь дома, никуда не ходи, никому не звони. Я вечером все расскажу.
— Почему только вечером? Позвони сразу.
— А тебе не приходит в голову, что эта, как ты выразилась, шустрая сыскарка, если уж на тебя нацелилась, вполне могла жучка на наш телефонный кабель посадить?
Андрей вопросительно взглянул на меня, я отрицательно покачала головой и развела руками — не такая уж я и шустрая, оказывается.
— А что, разве можно прямо на кабель, не заходя в дом? — наивно удивилась Косачева.
— Ох, Леля… Как финансовые документы крутить, тут у тебя светлая голова, а что касается обыкновенных, житейских вещей, тут ты, прости меня, дура-дурой. Езжай домой, и я тебя прошу, хоть раз в жизни сделай, как я говорю.
Запись кончилась. Я выключила магнитофон.
— После этого она вернулась в машину и поехала прямо домой, нигде не останавливаясь. Во дворе тоже ни с кем не разговаривала, зашла сразу в подъезд. Так что, очевидно, раз в жизни она своего муженька послушалась. А правда, милый штрих, что жучка на телефонном кабеле Косачев считает житейской мелочью? В подъезде тоже никого не было, я потом заходила. Магнитофон прицепила на площадке, за трубой мусоропровода.
— А микрофон где?
— В сумочку воткнула.
Андрей недовольно скривился.
— Сама знаю, что не лучший вариант, а куда? Лето ведь, на ней сарафанчик такой, что туда с лишней булавкой не сунешься. Да, домой к себе она меня теперь не пустит, а жаль…
Дверь в палату открылась, и вошел Самойлов.
— Привет начальству! Таня, ты уже здесь? Вот и хорошо! — Витя прямо-таки бурлил весельем. Ярославцев, вошедший за ним, был привычно сдержан.
— Ничего себе «уже». Мы и поболтали, и пленочку прослушали. А что это ты такой довольный?
— С Шуриком твоим пообщался. Милейшее создание!
— Он не мой, он Андрея.
— Какие мелочи, Танюша, пусть будет Андрея. Короче, он очень уверенно опознал на фотороботе тех двоих, которые пили у него за упокой Барина, разве плохо?
— А не врет? — усомнилась я. — Этот богомольный бармен уж очень милиции боится. Кого та захочет, того он и узнает. И еще крест целовать будет.
— Это у Шурика есть, — согласился Андрей.
— На этот раз не врет, — стоял на своем Витя. — Есть подтверждение экспертизы.
— Эксперты проверяли, врет Шурик или нет, на детекторе лжи? — не смогла я удержаться. — А где приборчик достали, добрый дядя из Америки прислал?
— А шуточки твои, Татьяна, совершенно неуместны, — Витя сделал вид, что обиделся. — Мы только что получили официальную бумагу из лаборатории. Почерк у них ужасный, сплошные закорючки и понять ничего нельзя. Но мы с Венькой проявили настойчивость, упорство и еще что-то там такое, не помню что, и прочли. Так вот, эксперты сообщают, что машина Кондратова и синий «Москвич» взорваны одним типом взрывчатки, с применением одних и тех же детонаторов. В одной манере сработано.
— И получается, что Шурик правду сказал.
— Вот именно. Криминалисты подтверждают. А они люди умные и в целом принципиальные. Им можно верить на все сто процентов. Таким образом, мы имеем теперь следующее: стреляли в тебя, Андрюша, именно те, кто взорвал Кондратова.
— Сразу было видно, что это одна и та же пара, — не утерпела я.
— Ты, Таня, типичный субъективный идеалист, — Витя, оказывается, еще что-то помнил из лекций по философии, — и делаешь заключения, основываясь на явлениях совершенно нематериальных: внутренний голос, интуиция, гадания твои. Я, конечно, тебе в таких случаях доверяю, но это, — он торжественно помахал передо мной двуми мелко исписанными листками, — это официальные документы. Знаешь, почему они так называются? Потому что в них все официально и документально зафиксировано. Кстати, что это за пленочку вы здесь слушали? Я так понимаю, это не последний хит Земфиры, а что-то более актуальное?
