Анна Литвинова - Заговор небес
– Я-то – получила. А вот ты-то – нет!
Муж ничего не ответил, резко встал и принялся собирать со стола грязную посуду. Было видно, что он разозлился.
Можно продолжить ссору и дальше, довести ее до точки кипения, до взрыва – но Катюша вдруг снова ощутила, как она за сегодня устала. Андрей ополаскивал под краном тарелки и с грохотом составлял их в посудомоечную машину. Занимался он этим с явным отвращением. Кажется, отвращение он испытывает ко всему, кроме науки, кулинарии и преподавания. И еще – секса.
– Спасибо тебе за ужин, – примиряюще сказала Катя. – Все было очень вкусно.
Андрей промолчал.
– Андрюш, – сказала, слегка подлизываясь, Катя, – как ты думаешь, а почему мы с тобой каждый год на Рождество ругаемся? И каждый раз – у меня в Рождество такое плохое настроение…
– Ты – крещеная? – спросил, выпрямляясь от посудомоечной машины, Андрей.
– Не-а.
– И я – нет. И не постимся мы. И в храм не ходим. И не молимся… А откуда, скажи пожалуйста, у тебя – и у меня! – будет в душе радость, если до этого ни труда никакого, ни страдания, ни лишений – у нас не было?
– То есть ты хочешь сказать, что бог нас в Рождество наказывает за неверие?
– Не бог. Нужны мы богу!.. Мы сами себя наказываем.
Катюша грустно улыбнулась.
Вот таким она любила своего Андрея: умным, ярким, умеющим просто объяснить даже самый сложный вопрос.
«Нет, – подумала она, – он еще совсем не реализовал себя. У него еще все впереди… Будем надеяться, что все впереди».
Андрей включил посудомоечную машину.
– Пойду-ка спать, – объявил он. – Устал чего-то. Душ я уже принял, так что ванная – твоя.
– Хорошо, – откликнулась Катя. – Я тоже помоюсь – и баиньки.
…Когда Катя, завернувшись в махровый халат, вышла из душа, Андрей уже спал. Ночник не погасил, завернулся в одеяло, свернулся клубком, только нос торчит. Спящее лицо без привычных очков выглядит беззащитно. Катя подошла к окну, приоткрыла портьеру, глянула на улицу. «Фиат» сиротливо стоял под ртутно-белым фонарем. Его уже слегка занесло снегом.
Несмотря на длинный, трудный день, а может быть, именно поэтому, спать Кате совсем не хотелось. В каком-то отупении она прошлась по квартире. Взяла с полки в кабинете читаную-перечитаную «The Catcher in the Rye»[6] в оригинале. С этой книги Катя когда-то начинала учить английский. «Над пропастью во ржи» ее всегда успокаивала. Катя прилегла прямо в халате на супружеское ложе. Включила свой ночник. Открыла книжку наугад. Попыталась читать. Но буквы плясали перед глазами, смысл давно знакомых предложений не доходил до нее, приходилось по два раза – как когда-то – перечитывать каждую фразу, с разгону бросаться на новый абзац. Совсем не читалось. «Может, выпить снотворное? – подумала Катя. – Нет, после вина нельзя. Да и завтра тогда голова будет та-ак болеть…»
Но что же делать? Заснуть ей явно не удавалось.
За приоткрытой форточкой дышала ночная Москва. Народ веселился – стояла Ночь перед Рождеством.
Во двор въезжали машины. Орали магнитолы, шумели приехавшие поддавшие компании. А в соседней квартире собрался девичник. Судя по взрывам смеха, там предавались гаданиям.
Андрей завозился под одеялом, пробурчал сквозь сон: «Достали уже!» Накрыл ухо подушкой. А Катя продолжала прислушиваться.
Девчонки из соседней квартиры всей кодлой высыпали на балкон. Они собирались кидать башмачок и шумно обсуждали, не украдут ли, если выбросить вместо старой тапки хорошую туфлю.
«Дождетесь – Агафон какой-нибудь поднимет», – беззлобно подумала Катя. На минуту ей вдруг стало очень грустно. Девчонки – молодые, беззаботные – веселятся. Гадают… А она смирно лежит в супружеской кровати. Как бабуля какая-то, ей-богу… Хоть бы Андрей не дрых, было бы с кем поговорить…
Но будить его она не стала. Бесшумно выбралась из кровати, прошла на кухню. Придется вместо – или в качестве? – снотворного выпить еще вина. И заодно еще раз отпраздновать Рождество.
Катя налила себе немного душистого «Божоле» и устроилась на кухонном диванчике.
«Это тебе за Настю», – в очередной раз услышала она голос стрелявшего в нее человека. На сердце было тяжко. Настька, Настена – грубоватая, резкая, жесткая… И такая родная.
Прошлое бродило рядом, бередило старые раны…
Она сделала глоток и отставила бокал. Нахлынули воспоминания – живые, яркие. И образы ее подруг – те, десятилетней давности, образы – предстали перед нею…
Глава 4
Весна на лету
…Француз в наушниках излагал историю строительства Tour d'Eiffel[7]. Диктор гордился своей страной: грандиозно!.. Монументально!.. Визитная карточка Парижа!.. Вникайте, господа студенты!
Катюша изо всех сил старалась проникнуться французовой горячностью. Действительно, давно пора вникать – в новую тематическую лексику и в употребление глаголов.
Но мысли были непослушны. В пыльное окно лингафонного класса врывалось наглое весеннее солнце. Просматривалось небо – чистое-чистое. И ярко-голубое, каким оно бывает только в предчувствии весны.
«Погодка-то прыжковая», – вертится в голове у студентки Кати Калашниковой. Не снимая наушников, она оглядывается. На лицах у многих однокурсников тоже блуждают блаженные весенние улыбки – какой уж тут французский. Студенты мечтают о поцелуйчиках на февральском ветру и вечерней институтской дискотеке. Но Катя не с ними. Катя – сама по себе. В другой – ох, насколько другой! – жизни.
Она представляет себя в кабине вертолета, на штурманском месте. Когда штурман пьян и летчику приходится летать самостоятельно, Кате всегда удается проникать в кабину. Пилот Леша Демкин симпатизирует Катюше и оставляет для нее место рядом с собой.
Летчик легко отрывает громаду «Ми-8» от земли, вертолет взлетает, вихри снежинок разносятся внизу и медленно оседают на летном поле. Мелькают аэродромные постройки, голые зимние леса, квадраты полей. Катя восхищенно, как в первый раз, смотрит по сторонам, в застекленное со всех сторон окно кабины. Какое все сверху маленькое, несерьезное… Как хорошо чувствовать себя выше – в самом прямом смысле! – выше мелких земных дел.
За это летчик Катюшу, кажется, и любит: она не устает восхищаться. Каждый взлет искренне восторгается: и небом, и высотой, и красотой оставшейся внизу земли, и мастерством пилота…
Вот они уже на трех тысячах метров. Пилот выходит «на боевую» – траекторию выброски парашютистов. Катя внимательно наблюдает за ним. Наконец он поднимает большой палец. Катюша – в реакции ей не откажешь! – тут же жмет на «выбросную кнопку»: дает сигнал к прыжку. Приготовился – пошел!
Она знает, что в кабине загорается желтая лампа. Ее сопровождают противные гудки сирены. Повинуясь команде, парашютисты – из Катиной кабины они кажутся маленькими и беззащитными – один за другим исчезают в морозной синеве.
Аэродромный красавец Гоша прыгает вместе с Катиной подругой Валентиной. Валька в дверях замешкалась – и они вместо красивого, слаженного прыжка вываливаются кубарем. Катя фыркает. Дядя Леша отвечает ей понимающей улыбкой: «Любовь, мол, – что поделаешь».
Потом настает черед двоих мрачноватых «афганцев». Они покидают самолет идеально, синхронно, но у Кати в голове мелькает мысль: «Интересно, зачем им прыгать вдвоем»? Когда вертолет вместе покидают девушка и юноша – с этими все ясно, будут в свободном падении целоваться, невзирая на февральский мороз. А зачем прыгать вдвоем мужикам? Может, они «голубые»?!
Последним, точнее, «крайним» – слово «последний» на аэродроме пользуется дурной репутацией и не употребляется ни в каких контекстах, – вертолет покидает аэродромный чудила Никита. Он долго стоит у двери, вглядываясь в бездну. «Трус несчастный», – мелькает в голове у Катюши. Дядя Леша еще раз сам жмет на кнопку выброски, подгоняет Никиту. Наконец тот решается. Выпрыгивает, споткнувшись о порог вертолета.
– Раскоряка! – рявкает дядя Леша.
Катя понимает: Никита опять вывалился кубарем и не махнул летчику на прощанье. А дядя Леша любит, когда спортсмены делают ему ручкой…
Вертолет идет на второй заход. Летчик показывает Кате на термометр – за бортом минус сорок два. Ничего не слышно, но Катя угадывает в шуме мотора по его губам: «Оставайся со мной! Холодно!»
Она мотает головой. Застегивает шлем, натягивает очки, надевает перчатки. Чмокает пилота в задубелую щеку. Пора! Второй заход! Выпускающий инструктор на секунду засовывается в кабину пилота и гаркает Кате:
– Пойдешь за мной!
Она радостно кивает – обожает прыгать после всех, когда остается один на один с небом, вертолетом и опасностью. Катя выжидает ровно четыре секунды после того, как инструктор отделился от борта вертолета. Она разбегается и бесстрашно, разве что на долю секунды притормозив у порога – «последней черты», – падает в раскрытую дверь. В лицо ударяет колкий ледяной воздух. Катя успевает развернуться лицом к кабине пилота и послать ему воздушный поцелуй. Она знает: дядя Леша обязательно проводит ее взглядом и будет тревожно посматривать в зеркало до тех пор, пока не увидит розовый прямоугольник ее открывшегося парашюта.
