Дарья Калинина - Делай все наоборот
Нас с Маришей его слова заставили призадуматься, так как у Елизара нам сказали прямо обратную вещь. Стало быть, кто-то лгал, и было очень похоже, что лгали люди Елизара, а также густо нарумяненная особа, которой полагалось быть его женой. Ирин муж производил впечатление оскорбленного в лучших чувствах человека, которому поведение жены нанесло удар в самое сердце, и ему не терпится поделиться своим горем с любым даже самым неподходящим слушателем.
К сожалению, он стал повторяться в своих обвинениях и жалобах, и слушать его было не столь занимательно, как вначале. Поэтому мы с Маришей поторопились откланяться и оставили его наедине с бабушкой, которой, кажется, было что ему сказать. Ее голос разносился по всей округе. Как глуховатый человек, она говорила излишне громко, и последние ее слова мы услышали уже, когда свернули за поворот.
– Напрасно ты про Иру говоришь, у них горе случилось, человека убили, а вот эти девочки видели, как его убивают, и тех, кто убивает, тоже видели. Они теперь их ищут.
– Представляешь, что делается, – говорила мне Мариша на обратном пути, который мы проделали в недавно и явно неудачно реанимированном автобусе. – Про нас теперь все знают благодаря стараниям Ириной бабушки. Надо рассчитывать на визит убийц, вряд ли они станут ждать нашего следующего шага. А твоя Ирка не простая штучка, надо было сразу же в нее вцепляться, а так – где ее теперь искать? Чего ты сразу не выложила, что она знала Стася?
– А ты мне дала хоть рот раскрыть? – возмутилась я, болезненно морщась от дребезжания автобуса, отдававшегося в моей голове так, что мне казалось, будто я чувствую все неровности дороги, а их – видит бог – было немало. – Ты на меня налетела со своим жаргоном да еще бутылкой с вином перед носом размахивала. Распространяла, одним словом, аромат порока, не говоря уж про запах бензина. Тебе надо быть более сдержанной, девушку, говорят, это красит.
За время обратной дороги до нашего, а точней, Игорева дома мне удалось внушить Марише правильный взгляд на случившееся, и, выходя из автобуса, она соглашалась со мной, что виновата исключительно сама в том, что нам не удалось побеседовать по душам с Ирой, когда такая возможность предоставлялась.
– Но кто мог знать, что эта твоя Ирка окажется такой важной особой, – посетовала вконец расстроенная Мариша, подходя к дому.
Настроение у нас так и не улучшилось, решительно сегодняшний день сделал все, чтобы вынудить нас расплачиваться за ошибки прошлого. Возле дома нас встречал Игорь, и его нельзя было, даже с натяжкой, назвать приветливым.
– Явились, – мрачно пробурчал он так, словно это вовсе и не он не показывался дома в течение двух дней, о чем мне было доподлинно известно со слов Мариши, которая две последние ночи, пока я валялась в больнице, баррикадировала мебелью двери и спала в страшной духоте при закрытых окнах, чтобы не оказаться посреди ночи наедине с Игорем, жаждущим объяснений. Но она могла бы и не дергаться, так как Игорь не появлялся.
– Я должен за вами бегать? – возмущался Игорь.
Бывают же такие люди, что всю душу из вас вынут, если у них плохое настроение. Игорь припомнил нам все наши прегрешения, не забыл ни одного пустяка, ни одной самой мелкой неприятности, которые он имел по нашей милости. Про угон своей драгоценной машины почему-то молчал, мы не сомневались, что он приберегает это на десерт, поэтому обед прошел в напряженном внимании. Мы ждали возложения на наши головы венца позора и жестокого приговора, но Игорь не торопился.
– До вечера из дома не выходить, – проинструктировал он нас.
Мы взвыли в один голос. Жара, сказали мы, жуткая, а машину свою он все равно получил обратно в целости и сохранности, так нельзя ли смягчить?
– Хорошо, – пробурчал Игорь. – Только в сад и под присмотром хозяйки.
При создавшейся ситуации это было по-божески, поэтому мы не рискнули спорить и пошли загорать под деревьями в садике. Там мы провели остаток дня, потом ужинали, потом кормили кур и смотрели, как хозяйка доит корову, потом снова ужинали. Поэтому в нашу комнату мы пришли, когда совсем уже стемнело.
– Приятно иногда разнообразия ради провести одну или две ночки мирно и в своей кровати, – выразила Мариша нашу общую мысль.
Я от души согласилась с ней и с блаженным вздохом забралась к себе под одеяло, протянула руку к тумбочке, на которой лежала моя книга, которую я уже целую неделю намеревалась прочесть, но времени все не хватало. Должно быть, с ней что-то было не в порядке, заклятие там какое-нибудь или нечто вроде того, препятствующее мне читать именно эту книгу. Потому что, стоило мне взять ее в руки, как бабочкой выпорхнул белый конверт и, кружась, опустился на пол. Томимая каким-то нехорошим чувством, я нагнулась под пристальным взглядом Мариши, подняла его, распечатала и достала из него бумажку. Она была исписана неровными строчками так, словно над ее составлением трудился сильно спешащий человек или у него не было под рукой подходящих письменных принадлежностей. Записка гласила:
«Даша, будь сегодня ближе к полуночи на городском кладбище. В милицию ни в коем случае не сообщайте. Объясню все при встрече. Это очень важно, я узнала, кто виноват в гибели Стася. Ира».
– Ну, что ты скажешь? – прервала Мариша затянувшееся молчание.
С тяжелым вздохом, и это было значительно безопаснее, чем как-то реагировать на ее вопрос, я все-таки ответила:
– Похоже, нам не удастся спокойно поспать этой ночью.
– Кто бы сомневался! – воскликнула Мариша. – Но я спрашиваю, что конкретно мы предпримем? Как тебе кажется, это письмо написала Ира? Это ее почерк? Ведь тут может быть ловушка, если написала не она.
– Откуда я могу знать, ее это почерк или нет, если ее саму я видела один раз и, сама понимаешь, никакой оживленной переписки мы не вели. И потом, ловушкой это может оказаться даже в том случае, если письмо написала она. Во-первых, ее могли вынудить написать его, а во-вторых, повторяю, я видела ее только один раз, а личная симпатия в таких делах не играет ровно никакой роли. Но я рада, что ты осознаешь опасность, возможно, это поможет тебе хоть на сей раз быть благоразумной девочкой. Надеюсь, ты не попрешься на кладбище к назначенному сроку?
Робкая надежда, прозвучавшая в моих словах, развеялась как дым при одном взгляде на пылающую опасным энтузиазмом Маришу. Мне было слишком хорошо знакомо это ее состояние, чтобы заранее не предсказать, что ничем хорошим для нас оно кончиться просто не может. Поэтому, решив предпринять все доступные мне шаги для собственного спасения, я сказала:
– Мы должны показать эту записку Никитину. Все-таки он профессионал и лучше разбирается во всяких таких делах.
– Ты что, не понимаешь, – заголосила Мариша, перекрывая надрывающихся южноамериканских страдалиц в соседней комнате, – у нас не получится по времени. Чтобы найти Никитина, втолковать ему, в чем дело, и вернуться обратно, у нас уйдет куда больше часа, а сейчас уже и так ближе к полуночи, то есть сейчас самое время отправляться на кладбище.
Я в корне была с ней не согласна. На мой взгляд, время для прогулок по кладбищу было самое неподходящее. Ладно бы еще мое родное кладбище, я имею в виду то, где покоятся мои любимые бабушки и дедушки. Тогда еще можно было бы как-то оправдать свою безумную ночную вылазку тем, что меня внезапно потянуло на их милые могилки, а так как человек я компанейский, то захватила с собой и подружку. Но шататься среди могил, в которых лежат совершенно посторонние покойники, которые вряд ли будут рады нашему визиту, просто верх неприличия. И это еще если не принимать во внимание, что на кладбище нас будет поджидать засада из невероятно расплодившихся в этих краях наркоманов, жаждущих покончить с нами раз и навсегда. Нет, ни о каких ночных визитах без санкции на то Никитина и речи быть не может.
Только я собралась довести свои соображения до слуха Мариши и даже открыла для этого рот, как обнаружилась странная вещь. Мариши в комнате не было! Мгновение назад была, а теперь пропала, растворилась, и, стало быть, свое мнение я преспокойно могла оставить при себе. Меня это почему-то не обрадовало, и я стремительно бросилась за ней следом. Догнала уже во дворе, где она стягивала с веревки белые в мелкий горошек хозяйские простыни.
– Что ты делаешь? – спросила я, будучи в полной прострации от того, что в начале двенадцатого ночи Мариша решила заняться хозяйственными хлопотами, которыми она даже в более спокойные времена безжалостно пренебрегала. – Зачем тебе эти простыни, они же не первой молодости.
– Ты что, вообразила, что я их ворую? – искренне возмутилась Мариша. – Они для маскировки.
– Белые? – в полном отчаянии простонала я. – На дворе-то ночь.
– И очень хорошо, – авторитетно заметила Мариша. – Кто, по-твоему, может бродить ночами по кладбищу?
У меня были кое-какие соображения на этот счет, но я сочла возможным придержать их при себе.
