Анна и Сергей Литвиновы - Ревность волхвов
– Что-нибудь случилось?
– Случилось, – с серьезной миной кивнула она.
У меня на языке вертелось восклицание: «И у вас тоже?!» – однако я, конечно, собрался рассказать ей о разговоре Иннокентия с Вадимом, но позже. Может, предварительно поинтриговав ее. Я ответил вопросом, и в моем голосе невольно прозвучало волнение:
– С тобой все в порядке?
– В порядке, в порядке, – отмахнулась она и спросила: – Ты ведь у нас, кажется, энергетик?
– Да, – кивнул я, – а что, лампочку вкрутить некому?
– Почти, – усмехнулась Леся и потянула меня: – Пойдем. Только тихо.
Мы завернули за угол их коттеджа и, утопая в снегу почти по колено, доковыляли до распределительного щитка, который здесь (о, святая финская простота!) был установлен снаружи. Мало того – он располагался с тылу, со стороны, противоположной крыльцу. При полном отсутствии заборов любому злоумышленнику открывался свободный доступ к электрическому счетчику и предохранителям: воруй не хочу.
Девушка указала мне жестом на снег: смотри, мол. Я пригляделся. И увидел, в неверном свете заполярного дня, что из леса к дому тянутся странные следы. Девственную целину пересекала мощная борозда в полметра шириной. Создавалось впечатление, будто какой-то зверь, вроде кабана, взрывая носом снег, пришел из леса ровно по направлению к распределительному щитку, а потом тем же путем ретировался. Но откуда за Полярным кругом кабаны? И что им здесь искать под снегом? Скорее, подумал я, из леса пришел все-таки человек – а потом тем же маршрутом ретировался. И на обратном пути хорошенько помахал лопатой – с тем, чтобы превратить свои следы в перепаханную дорожку. Но кое-где он схалтурил, и в насте отчетливо там и сям виднелись несколько глубоких отпечатков человечьих ног.
– Ничего себе! – вырвалось у меня.
Леся отчаянно приложила палец к губам: тихо, мол! А потом указала решительным жестом на распредщиток: дескать, открой и глянь, что там внутри.
О, эти женщины! Меня смешит и умиляет их почти суеверная боязнь электричества. Залезть внутрь щитка Леся вполне могла безо всякой моей помощи. Но, с другой стороны, если дамы все смогут делать сами – зачем тогда будем нужны им мы, мужчины?
Щит оказался заперт на ключ-трехгранник – однако (опять остается помянуть позитивную, наивную финскую веру в человеческую честность) ключ-трехгранник висел рядом с распредустройством на гвоздике. Я снял его, вставил в отверстие, повернул и распахнул железную дверцу. Леся из-под моей руки напряженно всматривалась внутрь. Ничего особенного я там не увидел. Счетчик, весьма щеголеватого вида, медленно накручивал киловатт-часы. Рядом в своих гнездах размещались три мощных фарфоровых изолятора, каждый ампер на сорок-пятьдесят. Однако… Еще в щитке имелась маленькая, чуть больше спичечного коробка, пластмассовая коробочка, предназначения которой я понять не мог. Совершенно она была там ни к селу, ни к городу. Раз уж Леся не хотела разговаривать вслух (что за странная паранойя!), я тыкнул в коробочку указательным пальцем и выразительно развел руками, сделав преувеличенно недоуменный вид: непонятно, дескать, что сие и откуда. Девушка решительно оттеснила меня от шкафчика и принялась со всех сторон рассматривать коробочку, чуть ли не нюхать ее. Даже достала из кармана небольшой светодиодный фонарик и принялась освещать ее со всех сторон. Потом вздохнула и махнула мне рукой: закрывай, мол! Я запер щиток, и мы, снова по бедра в снегу, вернулись по своим собственным следам к фасаду коттеджа. Леся преувеличенно громко сказала:
– Сейчас я возьму лыжи, и мы с тобой пойдем кататься, о’кей?
– Буду рад, – улыбнулся я.
Когда мы прицепили лыжи (я застегнул свои и помог ей) и немного отъехали от коттеджа, я спросил:
– Что это было?
– Давай потом, а? – улыбнулась Леся. – Мне нужно подумать, да и световой день кончается, хочется покататься успеть.
Ну, пожалуйста – у меня ведь тоже появилась своя тайна: разборка Вадима с Иннокентием.
Леся предложила сегодня доехать-таки до оленьей фермы, но другим маршрутом.
– Красная трасса, всего восемь кэмэ туда, восемь назад.
Не помню, писал ли я, но дороги для равнинных лыж здесь тоже делились по уровню сложности: синие – совсем плоские, без горок и поворотов; красные – с изрядными подъемами и зигзагами; ну, а на черных, говорят, требовалось кое-где отстегивать лыжи и карабкаться с ними на плечах (но таких трасс я старался избегать). Карты местности имелись на всех развилках с непременной пометкой «YOU ARE HERE» [14]. А рядом – куча указателей на местные достопримечательности, верстовые столбы… Словом, даже захочешь заблудиться – не заблудишься. Я уж не говорю о состоянии трасс, сплошь нарезанных… Оставалось лишь с тоской вспоминать разбитые лыжни где-нибудь в Лосином Острове, на которых в солнечный воскресный денек пыхтят десятки людей, мешаясь друг другу.
Мы в полном одиночестве мчались с Лесей по широкой, тихой трассе. Справа и слева от нас застыли деревья. Ветви елок и карликовых сосен завалены снегом, со стволов свисает мох: еще одно свидетельство удивительной чистоты этих мест. И тишина вокруг, такая всеобъемлющая, всепоглощающая тишина, что уши кажутся забитыми ватой… И слышно, как идет с неба снег, как он сваливается порой с веток… Правильно писал о заполярных краях Джек Лондон: «Белое безмолвие». Именно белое, и именно безмолвие. Беззвучная белизна. И нервы, истерзанные московскими стрессами и гомоном, сами собой размякают, успокаиваются…
…Впрочем, Леська – вот что значит сибирячка, говорят, они там с лыжами на ногах рождаются! – задала такой темп, что вскоре я перестал наслаждаться отсутствием звуков и красок. Девушка упорно лезла в горки, лихо съезжала с них, еще и придавая себе ускорение палками, а на равнине работала ритмично и даже щеголевато. Техника у нее оказалась что надо. Я, несмотря на свой разряд, из последних сил тянулся за ней и даже пару раз замечал (увы для моего самолюбия!), что девушка сбавляет обороты, чтобы я не отставал.
Впрочем, самоуверенность никого и нигде до добра не доводит. Не пощадила она и Леську. Стоило ей возгордиться своим умением и стилем (не знаю, по каким признакам в ее беге, но я это заметил), как норовистая судьба мгновенно сбросила ее носом в грязь (то есть в нашем случае, конечно, в белейший, чистейший снег). Мы подъехали к спуску с резким правым поворотом (на обочине даже помещался специальный знак – такой же, как на автодорогах: «крутой поворот»). Леся кинулась первой, однако не удержала лыжи в лыжне и выскочила из нее, отчаянно попыталась восстановить равновесие, но не смогла, грохнулась и кубарем отлетела аж к противоположной стороне трассы, прямо к подножию елки – и замерла на снегу в неудобной позе. Сердце у меня упало. Я бросился к ней.
В тот момент, когда я затормозил у распростертого тела, она, слава богу, подняла голову.
– Ты в порядке? – выкрикнул я.
(Сейчас, вечером, описывая события дня, когда улеглось волнение от случившегося, не могу не отметить, как незаметно, но широко вошла в нашу речь калька с английского: «Ты в порядке?» – «Are u OK?» – вопрос, который любят задавать герои американских боевиков после серии зубодробительных ударов или падения с двухсотметровой скалы.) Вот и я, как дурак, спросил в тот момент Лесю, о’кей она или не о’кей. Девушка потрясла милой своей головкой, подвигала, лежа на снегу, руками и ногами, улыбнулась и сказала: «Кажется, да». Я нагнулся к ней, подхватил под мышки и осторожно помог встать. Когда она поднялась, я не отпустил ее, а, напротив, прижал к себе.
– Ты что? – сухо проговорила она.
– Жалею тебя.
– Совершенно не нужно. Отпусти.
Я не отпускал. Довольно глупо получалось. Объятия на лыжах, ха-ха-ха.
– Я ведь не просто так, – попытался объясниться я. Кажется, место и время я выбрал далеко не самое удачное. – Ты милая, красивая, умная. Ты мне очень нравишься.
– Лыжной палкой по голове хочешь? – по-прежнему сурово молвила она. – Она острая. Не доводи до греха, отойди.
На меня подействовали не Лесины угрозы, но ее тон. Я выпустил ее и отъехал на три шага.
Белое заполярное безмолвие окутало нас.
– Не надо больше подобных приступов, – проговорила Леся. Лицо ее приобрело решительное и даже мрачное выражение.
– Почему? – прикинулся дебилом я.
– По кочану.
– А все-таки?
– Послушай, Ваня!.. Почему я тебе должна объяснять? Ты и сам все прекрасно понимаешь.
– Не понимаю, – я продолжал играть в недоумка.
Она вздохнула, словно была преподавательницей лесной школы для детей с задержанным развитием. Похоже, моя линия ухаживания оказалась не самой удачной.
– У тебя нет девушки, – промолвила она. – Во всяком случае, здесь и сейчас, в Лапландии. Я вроде бы тоже свободна – здесь. Вот ты для себя и решил: а почему бы не завести интрижку? Прекрасно могу понять. Но, знаешь ли, мне этого совершенно не надо. Извини. – Леся покусала губу. – Ты хороший друг. Умный, чуткий, веселый, внимательный. Мне приятно твое общество. Но, Вань, прости, ничего большего между нами быть не может. Для большего ведь какая-то особая химия нужна, колдовство. А любви я к тебе не испытываю. Да и, самое главное, ты ко мне – тоже.
