Вера Колочкова - Алиби — надежда, алиби — любовь
Вскоре припарковались у аккуратного одноэтажного строеньица, больше смахивающего на уютное кафе, чем на обувную мастерскую. И даже название для кафе больше подходящее — «Комфорт». Хотя если иметь в виду комфорт не гастрономический, а обувной, то вполне даже приемлемое. Бывают случаи, когда обувной комфорт оказывается гораздо важнее гастрономического. А что? Когда ноги не в нем, не в этом как раз комфорте пребывают, то не только желудок, а и весь остальной организм скромно о своих капризах да потребностях помалкивает. Вот ей, например, совершенно точно сейчас ничего уже не хочется…
Надежда по-царски протянула руку в открытую Александром дверь, ступила уверенно на целый каблук и, стараясь не хромать, прошествовала до круглого крылечка заведения. Каблук она держала в руке, словно демонстрируя прохожим причину своей неловкой походки. Александр галантно распахнул перед ней красивую стеклянную дверь, повел под локоток куда-то мимо приемной стойки, вглубь помещения. Надежда даже успела поймать на себе несколько неодобрительных взглядов из небольшой, очень аккуратной очереди, расположившейся у стойки — вроде как все мы тут в одинаковом положении оказались, а девушку вот мимо ведут…
Приятель Александра поднялся им навстречу из-за стола, тоже глянул на Надежду неодобрительно, как и клиенты его заведения, сгрудившиеся в приемном зале. Однако неодобрение его было совсем другого рода, никак не связанное со сломанным каблуком и стремлением его обратно присобачить. Ей показалось даже, что оно прямиком только в ее сторону и направлено было, просто по факту одного уже ее здесь присутствия. Непонятно было только, чего он вдруг на нее так вызверился откровенно, этот приятель обувной-элитный…
— Пит, познакомься, это Надежда! — радостно представил ее Александр. — Чего ты встал, как колосс Родосский? Подойди, пожми даме ручку. Не бойся, она не кусается. По моим наблюдениям, она другим способом членовредительствует…
Осторожно дотронувшись до шишки на лбу, он повернулся к Надежде и улыбнулся коротко и быстро. Улыбка ему, надо заметить, очень шла — делала лицо еще более привлекательным. Вот Витя никогда так улыбаться не умел. Все у него выходила не улыбка, а ухмылочка какая-то, хилая да кривоватенькая. А этот не улыбается, этот через улыбку будто частичку себя выбрызгивает. Раз — и сверкнуло. Красиво. Надо будет тоже так поучиться потом перед зеркалом.
— Очень приятно. Пит. — Горделиво поднял подбородок приятель Александра, однако подходить поближе и пожимать ручку вовсе не поторопился.
— Пит — это Петр, надо полагать? — миролюбиво спросила Надежда.
— Ну да. Можно и так. Только я к Питу уже с детства привык. Что у вас там, Надежда? Давайте, я посмотрю. Каблук сломался?
Он как-то разом выдвинулся из-за стола, покатился к ней на маленьких кривых и толстых ножках. «И в самом деле, Пит…» — удивленно подумалось Надежде. Короткое это смешное имя подходило ему до чрезвычайности, вмещало в себя и маленький рост, и женскую округлость тела, и толстые розовые щечки, и даже крайнее недовольство ее здесь внезапным появлением оно в себя каким-то образом вмещало. «Он, наверное, себя стесняется, потому и сердитый такой», — успела она найти подходящее объяснение этой неприязни, пока Пит катился к ней через свой кабинет. — «Наверное, надо поддержать его как-то, чтоб не очень стеснялся…» Сбросив с ноги вторую туфлю и даже слегка втянув голову в плечи, она уменьшила по возможности себя в росте, но все равно взгляд на подошедшего вплотную к ней Пита упал сверху вниз — ну не на коленки же ей было перед ним становиться, ей богу! Пит выхватил из ее руки туфлю с оборванным каблуком, рассмотрел внимательно. Потом наклонился, поднял с пола и вторую, целую, махнул ею неопределенно в сторону обтянутого коричневой кожей дивана — располагайтесь, мол, — и выкатился из кабинета.
— Однако не очень любезный у вас приятель, Александр! — садясь в уголок дивана, проворчала Надежда. — Так смотрит, будто я у него сто долларов давно заняла и никак не отдаю…
— Не обращайте внимания. Вообще-то он добрый. Просто ситуацию неправильно понял.
— Какую ситуацию?
— По-моему, он принял вас за мою… как бы это сказать…
— Любовницу-подругу, что ли?
— Ну, вроде того.
— А ему какое дело? Если б даже и впрямь я вашей любовницей вдруг оказалась? Он что — ваша ходячая мужская совесть по совместительству?
— Нет, он не совесть. Он друг семьи. Вернее, был им месяц назад…
— А потом что — перестал?
— Ну да. Автоматически. Семьи не состоялось, и дружба его, стало быть, в воздухе повисла. Не знает теперь, бедная, куда ей и пристроиться. Плохо это, когда дружба твоя никому не нужна…
— И вам не нужна, что ли?
— Да мне-то как раз нужна! Только он привык, знаете ли, к роли друга-оберёга семейного, влез в нее по уши, даже что-то вроде ответственности за все это хозяйство в себе вырастил-прочувствовал. Вот и сердится теперь на нас с Алисой, что мы очаг порушили, у которого он тоже грелся. В самую душу, говорит, плюнули…
— Алиса — это ваша жена?
— Ну да.
— Бывшая?
— Выходит, что бывшая…
— А вот перипетии своей семейной жизни я бы на твоем месте ни с кем обсуждать не стал! Тем более с другой женщиной! — Прозвучал от двери резкий высокий голос Пита. Они и не заметили, как он тихо прокрался в свой кабинет. Молчали пристыженно, будто и впрямь уличенные в стремительно произошедшем только что пошлом прелюбодеянии, следили глазами, как он плюхается сердито в кресло напротив дивана. И не плюхается даже, а слегка в него запрыгивает, смешно приподнимая толстый бабий зад.
— Пит, это не другая женщина. Ты не понял просто. Это Надежда. Та самая Надежда, моя спасительница.
— Да-а-а-а? — заинтересованно повернулся к ней Пит. — Так это вы его, значит, скалкой…
— Да, это была я! — сердито подтвердила Надежда. — Именно я огрела вашего дорогого приятеля скалкой в тот злополучный вечер! А еще именно ко мне ваш приятель приперся на следующий же день и заявил прямо при муже, что он у меня в квартире всю ночь провел! И семья моя тоже после этого напрочь распалась! Еще вопросы есть?
— Нет, вопросов больше нет… — улыбнулся ей сочувствующе Пит. — Значит, наш Сашка и в вашей жизни успел потоптаться порядочно. Такой вот он у нас — топтун по чужим жизням…
«… Бедоносец», — хотела вставить Надежда, да передумала почему-то. Будто кто за язык поймал — погоди ярлыки клеить. Тут, похоже, и без тебя этих наклейщиков хватает…
— Мне вот интересно, Сашка, как ты там, в тех дворах оказался-то? Чего тебя туда понесло? Я же машину поймал, до дому тебя в тот вечер довез, у подъезда специально высадил. И время было не позднее, светло еще было…
— Я не помню, Пит. Ей богу, не помню. Меня уж и так и этак потом в милиции спрашивали — ну ничего не помню! Очнулся в темноте, лежал между урной и скамейкой какой-то, как бомжик несчастный… А потом встал и пошел. В голове ужасное что-то творилось, и пред глазами все прыгало. Помню, наизнанку еще выворачивало периодически, прошу прощения за подробности… А потом вижу — мой же дом стоит! И двор вроде бы мой, все такое знакомое… Ну, я с радости и поднялся на третий этаж, и ключи достал…
— … И получил вдобавок скалкой по голове! — закончила его рассказ Надежда. — Только я не поняла — вы в тот вечер вместе были, что ли?
— Да вместе, вместе… — досадно отмахнулся от нее Пит. — Подумаешь, посидели слегка по-мужски. Мы и выпили-то вроде умеренно. Только я в тот вечер спокойно домой приехал и ночевал в своей постели, а вот Сашку почему-то к вам принесло… Вы, Надежда, абсолютно уверены, что не были знакомы с ним раньше? Может, он бывал у вас все-таки?
— Прекрати, Пит! — сердито поднял на него глаза Саша. — И ты туда же! Еще скажи, что Надежда моя тайная подруга и просто устроила мне это алиби…
— Да ничего такого я вовсе сказать не хотел! — так же сердито ответил ему Пит, поелозив по креслу толстым задом. — Просто все странно как-то получается… Вот скажи, откуда рядом с дедом твоя куртка взялась? Ты можешь это объяснить? А бутылка разбитая с отпечатками твоих пальцев?
— Подбросил кто-то… — тихо подсказала из своего угла Надежда. — Кто-то очень хотел, чтобы у Саши были большие неприятности, и растянулись они минимум как лет на восемь-десять… А кто-нибудь видел еще в тот вечер, что вы «слегка пьянствовали»?
— Да все кафе видело… — развел короткие ручки в стороны Пит. — А все ты, Сашка, со своими фантазиями… Ну вот что, что тебе такое взбрело в голову, скажи? Ну подумаешь, Алиса деда обманывала! Да что от него, убыло, что ли? Она же в принципе для тебя и старалась! И вообще, из-за таких пустяков семьи не рушатся! Глупо это все… Она любит тебя, а ты… Из-за денег этих дурацких…
— Не из-за денег, Пит. Ни при чем тут дедовы деньги. И давай больше к этому разговору возвращаться не будем. И Надежде он вовсе не интересен.
