Анна и Сергей Литвиновы - Три последних дня
– Валерочка тебя тоже любил, – буркнула Татьяна.
– Ну, Валерочка! – снисходительно бросила Юлия Николаевна. – Он мне цветы дарил раз в год, на Восьмое марта, – если бывал в стране, конечно. Но почему-то у него всегда командировки на праздник выпадали!
– В общем, что тогда, сто лет назад, что сейчас, – подытожила Таня. – Волшебный воздух свободы сыграл с профессором Плейшнером злую шутку.
– Будет тебе куражиться, – нахмурившись, проговорила маман.
Надо же, еще обижается. Что ж, ладно, пусть хотя бы на старости лет упиваются сумасшедшей любовью. Гуляют со своим Мирославом по горам, сидят в кафе, держатся за руки, он катает ее по окрестностям. («Тогда, давно – помнишь? Мы в Мариенбад так и не съездили…»)
Таня их тет-а-тет больше не нарушала, хотя оба звали. Но смысл? Охранять матушку не нужно – вряд ли Мирослав, конечно, маньяк. А ходить с ними – чего смущать престарелых любовничков? За обед в ресторане она и сама может заплатить.
А так как иных развлечений, кроме общепита и вод, в Карловых Варах не имелось, приходилось лечиться. Нудно, конечно, зато полезно. И все время занимает. Бегала с процедуры на процедуру, пила воду из источников. Чтоб совсем уж не погрязнуть в медицине, посещала косметолога, заглядывала на расслабляющий тайский массаж, мерзла в криокамере. Организм на неожиданную о себе заботу реагировал с благодарностью: отражение в зеркале с каждым днем радовало Таню все больше. Собственная (несчастная!) любовь вспоминалась все реже.
Хорошо бы, конечно, для максимального тонуса тоже завести курортный роман, но разве здесь достойного кандидата найдешь? Будь она дамой практичной, обязательно бы обратила внимание на какого-нибудь богатого вдовствующего старичка (их здесь лечилось полно). Однако Тане больше нравились мужчины молодые, спортивные, красивые. (И странно было бы иначе!) Но они, увы, ездили в Монте-Карло, в Ниццу, а никак не на традиционный пенсионерский курорт.
Правда, в клинике при отеле, где Таня интенсивно оздоравливалась, на нее положил глаз медбрат. Юный – не старше двадцати одного, – синеглазый, нескладный, наивный. Знакомство решил завязать, когда Садовникова с кислородной трубочкой в носу сидела. Долго ходил кругами – собирался, похоже, с мыслями. Наконец, решился. Подошел, интимно склонился к ее уху. Прошептал:
– Як ты хэски вонишь!
Таня опешила. Однако немедленную пощечину (как хотелось) не влепила, ледяным тоном произнесла:
– Please, repeat in English[12].
И выяснилось, что мальчик ей всего лишь комплимент пытался сказать на чешском: «Как ты вкусно пахнешь!»
– Давай мы с тобой будем лучше по-английски говорить! – рассмеялась она.
А юноша от ее улыбки совсем поплыл. Выдохнул растерянно:
– Вы… вы такая красивая!
И вдруг предложил:
– Хотите я вам кофе принесу?
Просто мысли ее прочитал!
На территории клиники был, разумеется, буфет. Но подавали там субстанции исключительно полезные: кефирчики, настойчики, мюсли.
– Как ты догадался, что я кофе хочу? – удивленно произнесла Татьяна.
– Просто давно наблюдаю… с каким лицом вы травяные чаи пьете, – откликнулся медбрат.
И кофе ей притащил по качеству выше всяких похвал: крепкий, душистый. К тому же коньячком слегка сдобрен. Таня с наслаждением сделала глоток, улыбнулась:
– Ох, до чего я люблю нарушать режим!
– Я могу вам и отбивную достать, – серьезно откликнулся парнишка. – С картошечкой. Хотите?
– Спасибо, лучше еще кофейку! – рассмеялась она.
И стала медбратика привечать. Тем более что особых благодарностей он не ждал: счастлив был одной ее улыбке, или когда просто сидели рядом в шезлонгах, болтали, и он, будто случайно, касался ее руки. Тане его внимание всего лишь льстило. Молодой же медбрат (он учился в университете на медицинском, естественно, факультете, а здесь подрабатывал) за нею просто хвостом ходил. Только у Тани между процедурами «окно» – сразу мчится к ней.
Странно, что замечаний лентяю никто не делал, хотя прочий персонал был загружен под завязку – если позволяли себе перемолвиться словечком с пациентом, то лишь коротко, на бегу. А ее поклонник вел себя так, как даже в российских, более вольготных, больницах не всякие доктора себе позволяли. Расслаблялся рядом с ней в кресле, болтал чуть не по часу.
– Ты здесь на особом положении? – заинтересовалась Татьяна.
– Ага, – простодушно откликнулся мальчик. – У меня дед – главный врач.
– Солидный такой, седоусый?
– Ну да. Бабушка все говорит, чтоб он их подкрасил, а дед отказывается.
– Зачем красить? Он же не артист, – улыбнулась Таня. – Седина серьезного мужчину только украшает. Мы знакомы, я у него на приеме была. Суровый у тебя дедушка. Целую лекцию мне прочел про печень, поджелудочную и неправильное питание. Сказал, чтоб на завтрак я теперь только каши ела. На воде. – Садовникова поморщилась.
– Да уж, дед – зануда ужасный, – согласился медбрат. – На здоровом образе жизни помешан. Когда я маленький был, каждый день заставлял карловарскую гейзерную соль пить – пробовала когда-нибудь?
– Однажды мама дала, – вспомнила Таня. – Гадость неописуемая.
– Согласен. А главное, недавно доказали: толку от нее ноль. И сняли с производства.
– Кошмар! А ты под началом деда работаешь! – покачала головой Татьяна.
– Ну… сейчас он меня уже не терроризирует! Я вырос, – хмыкнул парень. Снисходительно добавил: – Пусть хотя бы тому радуется, что я согласился на медицинский факультет пойти. У нас тут, в Карловых Варах, сумасшествие: чтоб обязательно врачебные династии. Поэтому полно фиговых врачей. Вроде меня. Хотя я-то на физиотерапевта учусь. Специальность безобидная. Своего кладбища не будет. А дед – он раньше хирургом работал – человек двадцать за свою жизнь, точно, зарезал. Знаешь, как он тяжело каждую смерть переживал? Будто кто-то из родных у него умер.
– Слушай, мне всегда было любопытно: как это бывает? – заинтересовалась Татьяна. – Врач делает операцию – и вдруг что? Внезапное кровотечение, остановка дыхания? Я-то в медицине вообще не разбираюсь.
– Да нет, – с важным видом откликнулся юноша. – На операционном столе как раз редко умирают. Гораздо чаще вроде все хорошо, аппендикс удалили, больной пришел в себя, показатели в норме. А ночью вдруг – внезапная кома и смерть без видимых причин.
– Что значит – без видимых?
– То и значит: не с чего было человеку умирать. Кровопотеря восполнена, антибиотики для профилактики инфекций прокололи, послеоперационный период проходит стабильно. Но человек все равно погибает. У деда в больнице даже уголовное дело возбуждали однажды. Но быстро закрыли, потому что действительно никаких видимых причин не было. Тот же механизм, что у СВСМ[13] – когда младенцы абсолютно на пустом месте гибнут.
– Не понимаю, – покачала головой Татьяна. – У любого явления обязательно есть причина. А вскрытие в таких случаях что показывает?
– В том-то и дело, что ничего! Будто человек просто перестал дышать и сердце остановилось.
– Н-да, как в пятнадцатом веке, – иронически протянула она. – Или пациент жив, или пациент мертв.
Мальчик уловил нотки сомнения в ее голосе, обиженно произнес:
– Ты что, мне не веришь? Ну… ну, хочешь – у деда спросим! Я, ладно, студент, а он-то – профессор! Все тебе по-научному объяснит, с доказательствами.
– Да не надо мне никаких доказательств! – улыбнулась она. – Я ж просто так, для поддержания разговора.
– Но я не хочу, чтоб ты меня болтуном считала!
Таня улыбнулась его юношеской горячности, ласково погладила мальчика по плечу:
– Да верю, верю я тебе. А тему давай сменим. Что за радость – говорить о смертях, о трупах! Я все-таки на отдыхе.
Студент послушно умолк. Садовникова с удовольствием позволила разговору перетечь на ее красоту, великолепную фигуру, фантастические волосы и прочее, прочее. Взгляд мальчика – прежде лишь робко восхищенный – становился все более сумасшедшим, жарким.
«А не озабоченный ли он? – пронеслось у нее в голове. – Еще подкараулит где-нибудь в здешних катакомбах, набросится… А потом патологоанатомы констатируют смерть здоровой женщины абсолютно без видимых причин».
Может быть, порвать с ним – нелепым, молодым щенком? Перестать сюда ходить – да и все. Клиник в городке полно. Но здесь у нее лечение уже оплачено. Да и ничем ее пацан (кроме страстных взоров да робких касаний) пока не ранил. Кофе вкуснейший таскает – к нескрываемой зависти прочих пациентов.
Потому она отбросила мысли о позорном бегстве, на следующий день вновь явилась на процедуры.
Медбрат подкараулил ее, едва Таня переоделась в белоснежный с золотым вензелем махровый халат и вышла из раздевалки. Просиял, бросился навстречу, затараторил:
– Танечка! У вас до процедуры есть время, целых двадцать минут. Пойдемте, пожалуйста, со мной!
