Валерий Смирнов - Чужая осень (сборник)
— Кое в чем можно согласиться, но не это сейчас главное…
— Да, не это. Коллекция, конечно, бешеных денег стоит, но она, так сказать, одна из задач. А быть может, в случае вашей сумасшедшей идеи насчет воссоздания Советского Союза вы видели на месте начальника Управления Южноморского КГБ исключительно себя, а не Велигурова, как этого хотелось Игнатенко? Так что один выстрел мог решить сразу несколько проблем. На все случаи жизни. Только, по всему видно, не сбудется в ноябре ваша очередная авантюра. Да и богаче вы не стали. Хотя баксов от того металла и произведений искусства, что уже проданы, вам хватит до конца жизни. Деньги — это фишки в нашей игре. Но фишки решают все. Так что…
— Нет, не это главное, — серьезно заметил Городецкий. — Деньги нужны для достижения основной цели — спасти страну.
— Чем хуже, тем лучше? Задачу себе облегчаете? Знаете, Виталий Всеволодович, мне бы тоже очень хотелось, чтобы Советский Союз был восстановлен. Но только не вами. Потому что я не хочу жить во вновь созданном концлагере, даже если допустить, что меня элементарно не шлепнут.
— Так о чем же мы можем договориться? Вы сказали, что союзниками мы быть не можем. А страна? Мы создали могучую супердержаву и выдерживали соревнование с Америкой. Люди не боялись завтрашнего дня, пенсионеры не рылись в мусорниках. А что теперь? Множество банановых республик вместо сильной страны…
— Вы несколько преувеличили. В банановых республиках есть бананы. И не учли того, что свежеиспеченные князьки вряд ли сильно захотят новой централизации власти. Они же вашу школу прошли, эти новоявленные президенты, все исключительно бывшие партбонзы. Только они дорвались до власти. А власть без боя никто не отдает. Самое смешное, что ни у вас, ни у них ничего путного не получилось и получиться не может. Вы не сумели еще немного выждать: когда бы завершилось строительство мини-китайских Великих стен по всей стране. Видите, я по-прежнему оперирую старыми категориями. Царьки воздвигают границы в то время, когда Европа объединяется. И только мне подобные раздвигают их.
— Мне кое-что о вас известно. Но вот что удивительно. Как вам удается сочетать стремление к прежнему образу жизни и желание сделать все, чтобы этого не произошло? По крайней мере здесь.
— Я понимаю, что Южноморск для вашей компании — всего лишь точка на карте огромной страны. Не вышло здесь, так это всего одна из мелких неприятностей в таком масштабе. Я хочу жить в едином государстве, как большинство людей. Но не в таком, каким его видите вы. Мне бы хотелось жить в такой стране, где права государства оканчивались бы там, где начинаются права человека. Ни в вашей обновленной стране, ни тем более в новоявленных государствах этого мне пока не грозит. Но из двух зол я предпочитаю выбрать более дефицитное.
— Вот что я вам скажу, раз и навсегда, — в голосе Городецкого прорезались полковничьи нотки. — Может, мы и ошибались, но делали все искренне, стремясь работать на благо страны…
— Да перестаньте, ради Бога. Разве только на благо одной страны? А ваши эксперименты в Сомали, афганская авантюра, мотыги Кампучии? Не стоит долго распространяться на тему, каких монстров вы наплодили…
— В том числе и вас? А как же иначе, скромный спортсмен, любитель поэзии, по нашему желанию превращается в главу мафиозного клана?
— Нет, это было моим собственным желанием. Чтобы, так сказать, по образцу и подобию родного государства…
— Прекратите, не то я расчувствуюсь. А ведь поэзия могла вас научить и такому понятию, как чувство патриотизма.
— Да и особенно оно остро проявилось, когда вы организовали перекачку средств из Америки благодаря активному участию в делах русской мафии. Жаль только, что Баранаускас приказал убрать Серова. Видимо, Игнатенко посчитал, что он себя неправильно ведет. А Джафаров ночами не снится? Вместе со вторым стрелочником Гарибовым? Наверное, исключительно благодаря чувству патриотизма были продиктованы ваши замечательные действия с выбросом сырья на мировой рынок по демпинговым ценам. Что касается контрабанды искусства, то мне еще у вас учиться и учиться, как завещал… В общем, я продаю то, что купил. А вы — то, что награбили. И это — две большие разницы.
— Я бы мог с вами не согласиться. Но ведь даже если принять во внимание ваши слова, в конечном итоге наши действия служат идеалам добра и справедливости.
Я выдержал паузу и с большим удовольствием процитировал:
…Добро и справедливость.
Вновь и вновь
за царство этой призрачной четы
готовы проливать чужую кровь
романтики обосранной мечты.
Городецкий покачал головой и промолчал.
— Виталий Всеволодович, пока у вас снова не проявилось желание выстрелить в меня, давайте попробуем от общих рассуждений перейти непосредственно к делу. Согласны?
— Согласен. Только условия буду выдвигать я.
— Вполне допустимо, учитывая, что пистолет в ваших руках. Зато все остальное — в моих. Я ничего не говорю, а только высказываю личные соображения. У вас сейчас один выход — срочно выскочить в загранкомандировку, подобно нескольким подчиненным. Допустим, вы проводите серьезную операцию — чем не причина? Документы ваши, к сожалению, засвечены, даже те, о которых, как вы думаете, никто не догадывается. Но сделать новые для меня не проблема. Счета ваши неприкосновенны, кроме того, если вы будете представлять мои интересы в…
— Значит так, — властно заметил Городецкий, — это не я, а вы станете нашим агентом. Думаете, у нас слишком серьезные неприятности, чтобы диктовать свои условия? Ваши действия — не более чем частность, как бы это сказать, неприятного характера. Самомнение у вас чрезвычайное. Для Игнатенко — вы не фигура. Конечно, кое-какое напряжение есть, но не слишком серьезное. Связи у моего настоящего, — подчеркнул Городецкий, — руководителя высокие. Так что он останется на месте. А потому вы будете…
— Перестаньте, Виталий Всеволодович. Ничего я не буду. Хватит пустых иллюзий. Может быть, вы сейчас скажете мне, что Игнатенко заключит вас в объятия после того, как послал Баранаускаса убрать вас?
— Конечно. А вы в этом сомневаетесь? В свое время, например, Андропов отдал команду убрать одного из наших резидентов в Южной Америке. Но парень он был ловкий. И что? Андропов скончался, а резидент продолжал работать на благо нашей родины.
— А теперь он, наверное, свою агентуру продает. Исключительно за свободно конвертируемую валюту. Пока, Виталий Всеволодович, вы меня не убедили.
Я достал из кармана брюк пачку сигарет.
— Виталий Всеволодович, вы мою зажигалку случайно к пистолетам не присоединили?
— Вы бы не могли потерпеть: в прошлый раз вы оплачивали купе и дымили там, сколько угодно. Но за этот номер плачу я.
— И я тоже. Вы же не из своего кармана деньги достаете. А я плачу налоги, чтобы вас содержать. Виталий Всеволодович, вы же у меня на зарплате, как вам не стыдно перед налогоплательщиком?
Городецкий достал из своего кармана мою зажигалку, бросил ее на столик и устало заметил:
— Ладно, дымите. В противном случае, вы скажете, что перестали соображать. Симптомы этого уже проявляются.
Вот жадный тип, мало того, что хотел Велигурова обокрасть, так еще на мою зажигалку губу раскатил.
— Так на чем мы остановились, Виталий Всеволодович? Ах да, вы в чем-то хотели меня убедить.
— Мой главный аргумент — ваша жизнь.
— Всего лишь? Я ее высоко не ценю. Как вы говорили, добро и справедливость, идеалы — это, конечно, для меня тоже аргумент. Но не самый главный… Знаете, Виталий Всеволодович, вы ведь напрасно этот елей лили, в который сами не верите, потому что после нашей беседы ничего не смонтируете. Запись в этом номере не ведется.
— Из чего следует такая уверенность?
— Просто я решил проверить способности наших чекистов, которые помнят абсолютно все мелочи даже много лет спустя. Но, видимо, придворные кинематографисты вас перехваливали. Это вовсе не двести второй номер, а двести четвертый. Я поменял таблички на дверях. В окно вы поглядывали, но почему-то не заметили, что оно выходит совсем на другую улицу.
— Продолжайте… — спокойно заметил Виталий Всеволодович, но я заметил: моя примочка подействовала на него и понял, что стоит открыть рот — он выстрелит. Городецкий на пределе и после моей фразы ему остается лишь эффектно поставить точку в нашем разговоре. Просто он хочет выяснить, какие еще капканы я успел поставить, чтобы благополучно миновать их. Грохот выстрела оглушительно ударил по ушам и голова Городецкого разлетелась по номеру; его кровь, смешанная с ошметками костей и мозга чуть-чуть не долетела до моего лица. Сгусток плоти повис на лацкане пиджака, я смахнул его на пол стволом зажигалки, нажал на крохотную кнопочку, имитирующую увеличение подачи газа и спокойно прикурил. Жакан есть жакан. Даже если зажигалка совмещает функции со всего однозарядным пистолетом. Все честно, я ведь предупреждал в свое время уже покойного Петра Петровича — некурящий подвергается большей опасности, когда находится рядом с тем, кто курит.
