Константин Столяров - Однажды в России
- Вот теперь аптека! - Баздырев сложил выигрыш стопочкой и присоединил к пачке.
- Гринь, на что потратишь баксы? - усмехаясь, полюбопытствовал Пичугин. Для понта прошвырнешься за границу?
- Чего я там забыл? - Баздырев брезгливо сморщился и, обильно сдабривая косноязычную речь матом, поделился впечатлениями от недавней командировки в ФРГ.
Питерские контрабандисты заимели зуб на хозяина антикварной лавки в Западном Берлине, уличив его в утаивании выручки за переправленные туда иконы. Убивать торговца они сочли преждевременным, он еще мог одуматься и принести пользу, поэтому Баздырев, зимой подрядившийся за 2 тысячи марок чистоганом на недельку смотаться в Берлин, перед вылетом получил четкое указание заказчика для профилактики отдубасить зарвавшегося жида, однако зараз ломать не больше двух конечностей. Честь по чести отработав контракт в день прилета, он пошел в ресторан на Александер-плац, запомнившийся ему еще со времен действительной службы на складе горюче-смазочных материалов Западной группы войск, и - надо же! - нарвался на двух потрясных шалав из Львова, которые подмешали клофелин в водку и обчистили бывшего соотечественника до нитки. Очухавшись на откосе железной дороги в Потсдаме, он - е-мое! - обнаружил в карманах только загранпаспорт с обратным билетом на фиксированную дату и шесть с чем-то марок мелочью. Но не пропал - над ним сжалилась одинокая дворничиха Грета, хоть и чистокровная немчура, однако, как подчеркнул Баздырев, душевная очень женщина. Кроме основного места работы, Грета мыла полы на киностудии, нянчилась с жившим по соседству паралитиком и, возвращаясь домой на ночь глядя, жаловалась Баздыреву: она настолько выбивается из сил, что перед сном не всегда успевает занести в книжку расходы.
- Не поверишь, Олежка! - удрученно восклицал Баздырев. - Не она одна, а вся ихняя немчура ведет на дому копеечную бухгалтерию. Е-мое! Да на хрен мне такая житуха?
Этот эмоционально окрашенный рассказ Пичугин слышал от Баздырева по меньшей мере раз десять в "Холисе" и еще столько же в Рощине, но подавил зевок, чтобы не обижать приятеля. Согласившись с тем, что скопидомство не свойственно русскому человеку, он решил изменить тему разговора и задался вопросом: стоит ли рассказывать Грине про подвал?
Сегодня днем, когда Пичугин, высадив Баздырева в Серове, дожидался приезда посредника с деньгами в перелеске под Тарасовкой, Роман Валентинович от нечего делать познакомил его с историей подвала. Снимая дачу, Затуловский прельстился ее уединенным расположением, а еще - добротным подвалом. Площадью три с половиной на пять метров при высоте в два с лишним метра, подвал как нельзя лучше отвечал целям операции. Правда, Затуловского несколько озадачило бросавшееся в глаза несоответствие между качеством подвала и дачи - последнюю сварганили по принципу: тяп-ляп и готово. Но тронувшийся умом владелец в минуту просветления прояснил картину. Дело в том, что роскошный подвал сооружал вовсе не он, а богатый лесопромышленник из Хельсинки, некогда, по слухам, построивший здесь, на поляне, редкой красоты коттедж, который, вполне возможно, простоял бы доныне, не покажись Сталину, что граница с Финляндией проходит слишком близко к Ленинграду. Частная собственность лесопромышленника, на краткий миг ставшая общенародным достоянием, попала в руки советских граждан из породы перекати-поле, собравших самогонный аппарат и в одночасье спаливших коттедж дотла. Уцелел только подвал. Заброшенное пепелище поросло иван-да-марьей и пребывало бы в забвении по сию пору, если бы один из отцов города на Неве ненароком не подхватил триппер, из-за чего власть имущему страстотерпцу спешно потребовался лекарь, умевший держать язык за зубами. Исцелившийся вельможа, как золотая рыбка из сказки, с партийной прямотой спросил у врача: "Чего тебе надобно?" А придурочного лекаря хватило лишь на то, чтобы промямлить жалкие словеса про участок где-нибудь в живописном местечке. Так над подвалом снова возникла дача...
Убрав со стола грязную посуду, мытье которой было уделом Баздырева, они расстелили газету и начали играть в "двадцать одно", чем изо дня в день скрашивали досуг.
- Сколько на кону? - поинтересовался Пичугин, получивший туза на первой сдаче.
- Стольник.
- Иду на двадцатник. - Прикупив даму, Пичугин задумался.
- Олежка, телись,- поторопил Баздырев.
- Давай еще карту, - нервничая, сказал Пичугин и, открыв девятку, с раздражением швырнул карты на стол. - Вот блядство!. Перебор...
В течение получаса игра шла вяло и, по обоюдному признанию, так и не заладилась.
- На заборе сидит заяц, нескладуху он поет... - Баздырев вздохнул. Врезали вроде не хуже вчерашнего, а азарта как не бывало. Отчего игра не вытанцовывается?
В отличие от Баздырева, профана в психологии, Пичугин догадывался, где собака зарыта. Раньше они, не рассчитываясь, без оглядки резались в "очко" под честное слово, а сегодня живые деньги сковывали игроков, оказывая на них дисциплинирующее воздействие.
- Пора отлить, - потягиваясь, сообщил он.
- Выйти с тобой? - спросил Баздырев. По инструкции Затуловского при походах в уборную каждый раз следовало подстраховывать товарища, не выпуская его из поля зрения.
Пичугин небрежно отмахнулся и вышел на крыльцо, откуда пустил струю, целясь в валявшиеся внизу консервные банки. Все вокруг тонуло во тьме, однако свет уличных фонарей бликами отражался от белой жести и упрощал наводку. Облегчившись, Пичугин посмотрел на часы и поспешил обратно, чтобы успеть к вечернему, восьмичасовому выпуску телевизионных "Вестей". В комнате, примыкавшей к кухне, он включил черно-белый "Горизонт" и присел на облезлый плюшевый диван.
- Как мыслишь, долго нам еще куковать в Рощине? - из кухни спросил Баздырев.
- Суток десять, в крайности - две недели.
- Косой тебе говорил?
- Подполковник уверен, что освобождение паренька разом подхлестнет родичей, - объяснил Пичугин. - Им захочется побыстрей получить тетку, и они не станут жадничать, отстегнут баксы... Гринь, а чем тебе здесь плохо?
- Надоело говно за ней выносить, - ворчливо отозвался Баздырев, моя в тазу посуду. - Сколько башлей косой намеревается срубить за тетку?
- Дешевле, чем за пятьсот кусков, не отдаст.
- Полмильона за бабу? Е-мое! Да что в ней особенного - дырка в промежности, что ли, не вдоль, а поперек? По мне, ни одна баба таких обалденных башлей не стоит! Им всем красная цена - полста баксов!
83. НЕ ПОМИНАЙТЕ ЛИХОМ
В субботу, 24 сентября, Вороновский с самого утра томился в ожидании свежей информации. Два дня назад Кацо запросил за Лену полмиллиона, в ответ на что Алексей Алексеевич, вопреки четким указаниям Вороновского, с ослиным упрямством назвал сумму в 400 тысяч долларов как предел, выше которого, мол, не о чем говорить. Вороновский потребовал объяснения, а Алексей Алексеевич стал в позу, доказывая, что его действия подчинены одной цели - получить заложницу живой. Четыре-пять лишних дней, по его словам, ничто в сравнении с тем, что уже пережила Елена Георгиевна, в то время как Кацо в явном цейтноте, ему позарез нужны деньги. Это объяснение Вороновский признал несостоятельньм и в резких тонах заявил, что не потерпит дальнейших оттяжек - в субботу, когда Кацо снова позвонит в Комарове, надо соглашаться на любые условия. Легко сказать - еще пять дней. А каково месяц просидеть взаперти, не представляя себе, чем все закончится?
Телефонная трель раздалась в половине одиннадцатого.
Вороновский рывком схватил трубку и, услышав голос Алексея Алексеевича, нетерпеливо прокричал:
- До чего вы договорились?
- Он еще не выходил на связь. Виктор Александрович, я звоню по другому вопросу. К вам приехала Анна Наумовна Цымбаревич. Будете беседовать с ней?
- Цымбаревич? - Фамилия посетительницы не вызвала у Вороновского каких-либо ассоциаций. - Узнайте, что ей нужно, и под благовидным предлогом избавьтесь от нее. Задача ясна?
- Она назвалась вдовой Холмогорова, - старательно подчеркнул Алексей Алексеевич. - Уверяет, что у ней к вам личное дело.
- Вдова Холмогорова? - изменившимся тоном переспросил Вороновский. Странно... Пусть кто-нибудь из ваших молодых людей проводит ее в дом. Я сейчас спущусь.
Натянув поверх сорочки легкий свитер и сменив кроссовки на мокасины, он быстро сбежал по лестнице в каминный зал, в дверях которого увидел рыжеволосую женщину лет тридцати с небольшим, одетую во все черное. Выше среднего роста, склонная к полноте, но все еще стройная, она сразу же не понравилась Вороновскому, показалась несколько вульгарной.
- Анна Наумовна? - спросил он с полупоклоном.
- Аня Цымбаревич, - представилась женщина. - Извините мою навязчивость.
- Присаживайтесь... Что случилось с Сергеем? - Анна бочком опустилась в кресло и, комкая пальцами носовой платок, сломленным голосом прошептала:
- Сержика больше нет...
