Гунар Цирулис - Милый, не спеши!
— С Вайваром и Кирсисом вы знакомы?
— Кто же не знает своих соседей?
В голосе Лубиетиса не чувствовалось никаких изменений, но я насторожился. Вайвар? Это ведь фамилия сержанта автоинспекции — девушки, первой напавшей на след похитителей. Впрочем — мало ли в Латвии Вайваров…
— И вы не помните, о чем договаривались с ними? Хотите, чтобы я показала вам, черным по белому?
Напряжение в лице Лубиетиса ослабло, словно он испытал вдруг чувство прояснения и облегчения.
— А, вот, значит, что я нагородил во хмелю! Наверное, так раззадорил сопляков, что они решили отомстить.
— Значит, сознаетесь в попытке провокации? — Ратынь повертела в пальцах ручку. — В случае с Вайваром это квалифицируется как развращение несовершеннолетних.
— Да мне и в голову не пришло, что они решатся. Силенок маловато, чтобы посметь. С таким же успехом я мог потребовать, чтобы они залезли на телеграфный столб, спрыгнули оттуда и застрелились. — У него и на самом деле хватило бесстыдства, чтобы последние слова прогудеть в ритме старой песенки. — И что только не приходит в голову человеку, когда он опохмеляется? — Словно в поисках поддержки, Лубиетис глянул на меня, и его глаза выражали прочувствованное раскаяние. — Запишите, что это была неудачная шутка, иначе я протокол не подпишу.
— И все же вы пообещали ждать их в лесу с вашим грузовиком, — продолжала Ратынь гнуть свою линию.
— И что, они действительно угнали чужую машину и приехали? — Лубиетис был, казалось, на грани отчаяния. — И с такими вот мы должны строить наше светлое будущее! Ничего удивительного, что вы не можете мне поверить… — Неожиданно он перегнулся через стол и потребовал: — А покажите, где это они пишут, что в том сказочном лесу они встретили меня?
Следователь растерялась. Она была готова на какую-то резкость, однако в конце концов сказала неопределенно:
— Им помешали непредвиденные обстоятельства. Однако я не собираюсь терять время и доказывать вам то, что вы и сами хорошо знаете.
— Потому что у вас нет никаких доказательств.
— Зато у нас есть показания Яниса Кирсиса. Он уверяет, что вы можете удостоверить его алиби с половины второго, когда он добрался до условленного места встречи, до половины шестого, когда вы расстались у поворота на Берги.
— Наверное, накирялся Кирсис до последнего. — Заметив, однако, что игра слов не произвела должного впечатления, Лубиетис посерьезнел и озабоченно продолжал: — Набрался, значит, до белых мышей. Пусть то же самое скажет мне в глаза Вайвар — тогда поверю, что я лунатик и по ночам брожу по дорогам.
— Помните, Лубиетис, что я вам сказала два года назад? Что в дальнейшем надеюсь видеть вас только на сцене. А вы продолжаете разменивать свой актерский талант… Прочтите внимательно и подпишите, — и Ратынь придвинула к нему бланк протокола.
— За какие грехи он сидел первый раз? — шепотом спросил я Силиня.
Лейтенант улыбнулся и положил передо мной толстое дело. В поисках обвинительного заключения я стал листать его и так увлекся историей жульничества, что даже не заметил, как вошел милиционер и увел Лубиетиса в изолятор.
…Это произошло в Средней Азии. Бензозаправочная станция у шоссе была единственным оазисом среди окружающей пустыни, и там останавливались даже те путешественники, кому бензин и не требовался. Выпить зеленого чаю или шербета в тенистой чайхане, напоминавшей о далеких временах караванов. Поболтать с едущими в противоположном направлении. Передохнуть и дать остыть мотору перед последним рывком к столице.
Сюда по дороге домой завернули и супруги Секумбаевы. Их манила возможность без помех обменяться первыми впечатлениями об увиденном в семье сына. Как бы ни хотелось уже в пути высказать свою радость по поводу того приятного ожидания, в каком находилась сейчас невестка, супруга ни словом не решалась оторвать мужа от ответственной операции вождения. А ведь были все основания радоваться жизни детей, которая так резко отличалась от их собственной молодости, прошедшей в трудные послевоенные годы. В других условиях муж, пожалуй, не отказался бы и от бокала шампанского, но в такую жару не решился: впереди еще двести километров. Воздерживалась и жена, боявшаяся разомлеть и уснуть в дороге, а четыре глаза как-никак видят лучше двух. Но таить радость про себя было трудно и, заметив за соседним столиком одинокого мужчину, будущий дед заказал бутылку и велел официанту отнести ее незнакомцу. Тот, естественно, подошел поблагодарить и справиться — за чье здоровье следует ему выпить. Так что ликование, царившее в душе Секумбаевых, обрело, наконец, слушателя.
Когда очередь рассказывать дошла до нового знакомого, выяснилось, что в этом мире радость и горе обитают рядом. Правда, в сравнении с их великим счастьем заботы незнакомца выглядели мелочью, о них даже и говорить-то не стоило… Сам попал в переплет, сам и выкарабкается как-нибудь… Слово за словом выяснилось, что встреченный ими потерпел аварию совсем недалеко отсюда. Они наверняка заметили большой мебельный фургон на перекрестке! Весь немалый путь из Риги сюда машина шла, как часы, и вдруг — на тебе!
Ничего такого Секумбаевы по дороге не заметили, но магическая сила словосочетания «Рижская мебель» вызвала неудержимую лавину предложений о помощи. Пусть Он только скажет, в какой магазин везет… К сожалению, везти он сейчас как раз не может, на «жигуле» такой груз не дотащишь, здесь требуется другая телега, а телегу надо мазать, а он сейчас, к сожалению, на мели. Вот может быть… Если бы можно было под расписку… Потерпевший аварию водитель оказался таким стеснительным, что даже неловко стало. Из-за нескольких сотен никто не обеднеет.
Они обменялись адресами, прощальными речами на уровне тостов, и расстались. Супруги Секумбаевы успокаивали себя тем, что человек с таким количеством золотых зубов — несомненно человек честный. С тем они и продолжили путь в столицу. А рижанин направился на поиски трактора в одному ему известном направлении.
В сумерках следующего дня он уже стучался в дверь Домика Секумбаевых. За спиной он прятал букетик цветов, в кармане — бутылку лучшего армянского коньяка, а в сердце — благодарность и большую просьбу.
«Деньги я мог бы отправить и по почте, — сказал он хозяевам, передавая пачку пятирублевок. — Написать письмо и обещать достать гарнитур для спальни и детской. Но я хочу доверить вам самое дорогое, что есть у меня на свете. — Он обернулся и позвал молодую женщину, стоявшую у калитки. — Подойди, дорогая, я познакомлю тебя с моими благодетелями».
Нет, не ради длинного рубля преодолевает он ежемесячно неблизкий и тяжелый путь из Риги и обратно, вовсе нет! Вот магнит, влекущий его сюда: его невеста Рамона. Однако во время его долгого отсутствия девушка чувствует себя одинокой, поскольку сама тоже не местная.
Супруги Секумбаевы поняли намек. Пожалуйста, в любое время, каждое посещение Рамоны будет для них праздником.
Потом они пили коньяк, потому что мужчины, хвала аллаху, были не за рулем, и шофер-дальнобойщик рассказывал о прекрасных людях на транспортном предприятии, снабдивших его новым трамблером взамен отказавшего. Когда откупорили вторую бутылку, было уже достигнуто соглашение о мебели и выдан аванс, зато упущен последний автобус в центр города. Казалось естественным, что гости останутся ночевать, и хозяйка уже собралась стелить постель, но рижанин воспротивился: не хотел затруднять. Шоферу не привыкать спать где придется. Под конец он все же уступил, предложив компромисс: чтобы не беспокоить хозяев, гости переночуют в саду. «Тогда уж лучше в машине», — предложил Секумбаев. — «Разложим сиденья, и матрац будет готов». — «Не замерзнем?» — усомнилась невеста. — «Запустим мотор и включим печку», — успокоил будущий муж.
«Прямо-таки рыбья кровь у этих северян, — залезая под одеяло, сказал жене Секумбаев. — Когда мы с тобой были молоды, нам вдвоем не бывало холодно. А эти уже греются. Как бы только не перегрели мотор…»
Опасения его были напрасны. Мотор работал прекрасно и до рассвета успел унести машину за пределы республики. И вряд ли Янис Лубиетис попался бы на этом деле, если бы не его лже-невеста, которую ловкий жулик уже через неделю бросил без денег в одном из прославленных курортных мест черноморского побережья.
…Ввели второго задержанного. Янис Кирсис во всех отношениях был прямой противоположностью Большого Яниса: невысокий, подвижный, зато на удивление плечистый, со светлыми, можно даже сказать — бесцветными волосами, светло-голубыми неунывающими глазами он напоминал широко известный тип сельского балагура или школьника — зачинщика всех мальчишеских проделок. Даже в сугубо по-деловому убранном милицейском кабинете он сразу же почувствовал себя как дома, ни минуты не колеблясь сел у стола Силиня, закинул ногу на ногу и вынул пачку сигарет.
