Даниэль Виктор - Седьмой выстрел

Я обогнул лестницу, принёс воду и затушил огонь. Только тут я заметил, что всё это время Херст преспокойно сидел на месте, даже рук не расцепил.

Бьюкенен погасил сигару, а Херст в это время объяснял:

— Милл, может, и смыслит в политике, доктор, но у него, как и у Филлипса, свои странности. Он суеверный малый.

— А, подкова над дверью, — вспомнил я.

— Точно, — подал голос Бьюкенен. — Дугой вниз, чтоб удача не отвернулась.

— Поверите ли, — сказал Херст, — пару недель назад он заставил меня отменить политическое выступление только потому, что оно было назначено на пятницу, тринадцатое!

Бьюкенен сунул несколько листков в лужу на столе. Херст посмеивался, не обращая внимания на запах жжёной бумаги, распространившийся по комнате. Затем, посерьёзнев, он вернулся к прежней теме:

— Филлипс не желал, чтобы ему поручали «Измену». Вот что самое забавное во всём этом. Он хотел, чтобы эта работа досталась кому-нибудь другому. Говорил, что он уже писатель, а не журналист, когда я попросил взяться за неё. Если хотите знать моё мнение, это всё его сестрица. Филлипс сказал, его нельзя беспокоить. Говорит: «Пусть это делает Уильям Аллен Уайт». А я ему: «Назови свою цену». Мне нужен был Филлипс. Он говорит: «Вы не заплатите, сколько я хочу». «Посмотрим», — говорю. И он назвал цену (сдаётся мне, блефовал, чтоб избежать задания). А я таки принял его условия. Остальное вам известно. Но знаете, я думаю, он до конца жизни считал, что писал те статьи, чтобы сделать себе небольшое состояние.

— Короче говоря, писал неправду, — добавил Бьюкенен.

— Да, немного преувеличивал, — согласился Херст. — Но назовите мне хорошего газетчика, который этого не делает.

Я хорошо понимал, каковы представления мистера Херста об ответственной журналистике. Жёлтая пресса, которую многие считали истинной виновницей Испано-американской войны на Кубе, по общему мнению, была создана человеком, сидевшим напротив меня. Некоторые знали его под прозвищем Жёлтый Малыш [21].

— Время от времени, — продолжал Херст, — мне самому приходилось вмешиваться и смягчать обвинения Филлипса. Но в целом они были точны, ведь наши юристы не дремали. А если государство заставило мистера Бьюкенена уйти с поста, то кто я такой, чтобы спорить с этим? В то же время я распознал его способности и политическую хватку. Как говорится, «усопшему мир, а лекарю пир». Может, он уже и не сенатор, но это не значит, что на пути к президентскому креслу я не могу воспользоваться услугами умелого политика. Я хорошо ему плачу, чёрт возьми. У каждого есть своя цена. Таким образом, Миллард здесь вроде как вместо Филлипса.

Раздался грохот. Опрокинулось кресло Бьюкенена, резко вскочившего на ноги.

— Это уж слишком, Билл! — заорал он. — Не сравнивай меня с этим никчёмным гомиком!

— Предложи доктору Уотсону выпить, Милл, — хладнокровно произнёс Херст. — И себе налей.

Бьюкенен поднял кресло, открыл ящик стола и вытащил оттуда серебряную фляжку и три гранёных хрустальных стаканчика. Не говоря ни слова, он плеснул в каждый на дюйм коричневой жидкости, кивнул нам с Херстом, затем запрокинул голову и одним глотком проглотил содержимое своего стакана.

Херст последовал его примеру. Я, надо признаться, оказался куда умеренней.

Покончив с выпивкой, Бьюкенен сказал:

— Билл, с твоего позволения; я бы хотел продолжить беседу, но мне пора. Корабль ждать не станет.

— Знаю, — ответил Херст. — Ты едешь в Англию, чтобы купить книги.

— Первые издания, — поправил его Бьюкенен. — На Черинг-Кросс-роуд, — пояснил он для меня, словно его шеф понятия об этом не имел.

Херст засмеялся:

— Когда я езжу в Европу, то накупаю горы антиквариата. Полагаю, ты лучше владеешь собой.

— Плати мне, сколько сам зарабатываешь, и увидишь, как я собой владею, — ответил Бьюкенен, и оба расхохотались.

Поскольку беседа явно была закончена, я встал и пожал им руки. Мистер Алтамонт подсказал мне, как выбраться из здания, и вскоре я уже бродил по улице в поисках припаркованного «паккарда». Мне вспомнилось предложение Херста о сотрудничестве. Я глядел на окружавшие меня огромные здания, прислушивался к рёву самодвижущихся экипажей, которые были куда шумнее своих сородичей на конной тяге. «Хотел бы я в самом деле поселиться здесь, в чужом краю?» — спрашивал я себя. Американцы убеждены, что у них с англичанами общий язык, но те из нас, кому мила ясность точных выражений, имеют полное право с этим не согласиться. Кроме того, я хоть и подумываю отойти от дел, но всё ещё практикую. Обрету ли я своё место в американской медицине? Смогу ли наслаждаться покоем среди здешней суматохи? А главное, сумеет ли моя жена приспособиться к здешней быстротекущей жизни, которая разительно отличается от нашего мирного существования в домике из красного кирпича на улице Королевы Анны? К счастью для себя, я обнаружил, что на все эти вопросы отвечаю отрицательно.

Поскольку никогда не рано было приступить к записям, которые я собирался вручить Холмсу по его прибытии, я попросил Роллинза порекомендовать мне тихий уголок, где можно поработать с уже собранными сведениями. Он указал на маленькую белую скамью близ зеркального пруда в Центральном парке. Место оказалось идеальным. Я и подумать не мог, что всего в нескольких минутах ходьбы от шумных улиц обнаружу целую россыпь безмятежных лужаек. Ньюйоркцы, как и лондонцы, обожают парки. А как же радостно было наблюдать за детворой всех возрастов, резвящейся вдали!

Я велел Роллинзу вернуться за мной через два часа и, вытащив записную книжку и карандаш, уселся на скамейку, чтобы заняться анализом информации. Однако шофёр не шелохнулся.

— Через два часа, — повторил я, но его угрюмый вид свидетельствовал о том, что он и не думает уходить.

— Сенатор Беверидж поручил мне присматривать за вами, — сказал он. — Чтоб быть уверенным, что с вами ничего не случится.

— Приятель, а что со мной может случиться в этом чудесном местечке?

Но он был непоколебим.

Наконец мы пришли к компромиссу. Роллинз согласился держаться на расстоянии, справа от меня, достаточно близко, чтобы всё видеть, но в стороне, чтобы не мешать моим размышлениям и (кроме всего прочего) не подглядывать в мои записи. Вообще, мне помешали всего один раз. Какая-то любопытная овчарка подбежала, чтобы обнюхать мою скамейку, но я быстро её прогнал.

Хотя за сутки, проведённые в Нью-Йорке, я не собрал никаких сведений криминального свойства, мне уже было ясно, что далеко не все любили мистера Дэвида Грэма Филлипса. Но может ли неприязнь привести к убийству, вопрошал я себя, и если да, то как в этом оказался замешан ныне покойный убийца, Фицхью Койл Голдсборо?

Я внёс в свою записную книжку первое имя, над которым следовало поразмыслить. У Фреверта как будто имелись серьёзные причины мстить Филлипсу за то, что тот занял место возле его жены; но этот любовный треугольник был делом давним, а за последнее время не случилось, кажется, ничего такого, что могло бы обострить муки Фреверта.

Бьюкенен, чьё имя я записал вторым, тоже был в числе главных подозреваемых. Он явно считал, что Филлипс его оклеветал и тем самым лишил поста сенатора. Но «Измена Сената» была опубликована за пять лет до гибели Филлипса; едва ли Бьюкенен стал бы планировать убийство полдесятилетия.

Ещё менее правдоподобной представлялась версия Фреверта о том, будто его жена ревновала брата ко всем и вся, что могло бы лишить её близости с ним (разве только Филлипс не связался с какими-то неизвестными людьми или впутался в непонятные дела, которые довели миссис Фреверт до убийства). Но ведь именно миссис Фреверт обратилась к нам с Холмсом. Зачем ей настаивать на расследовании уже закрытого полицией дела, если новое следствие способно изобличить её?

Я не забыл и о Беверидже, старинном друге Филлипса. Несмотря на подозрительное поведение его шофёра, который наблюдал за мной, расположившись под большим деревом в сотне футов отсюда, я не видел ни малейших причин сомневаться в бывшем сенаторе. И всё же внешняя беззаботность Бевериджа как-то не вязалась с отталкивающей скрытностью, которую он усердно приписывал своим коллегам. Когда Беверидж описывал тот гнусный мир, что скрыт от глаз посторонних, не имел ли он в виду и свою двуличную натуру?

Размышляя над любопытной проблемой, я поднял глаза (как это часто делают глубоко задумавшиеся люди) и вдруг заметил какое-то быстрое движение на соседней скамейке в семидесяти футах слева от меня. На первый взгляд, сидевший там бородач в тёмном костюме читал книгу. Я говорю: «на первый взгляд», потому что мне показалось, будто в действительности он наблюдал за мной, пока я строчил в записной книжке, а когда я резко сменил позу, ему пришлось уткнуться в свою книгу. Но так как лицо его было заслонено книгой и к тому же он сидел довольно далеко, я не сумел хорошенько его разглядеть. Кроме того, я был не вполне уверен в своих подозрениях.

Похожие книги на "Седьмой выстрел", Даниэль Виктор читать полностью, без сокращений.

Филип Рок - Грязный Гарри

Филип Рок - Грязный Гарри

Юморист - Грязный Гарри и

Юморист - Грязный Гарри и

Юморист - Грязный Гарри и