Райнов Богомил - Инспектор Антонов рассказывает
— Если бы я ему сказал еще утром, он уже утром напился бы, — отвечает Спас весьма логично.
— Верно, — киваю. — Но он не мог бы выпить ракию утром и по другой причине. Не догадываетесь, по какой?
Влаев пытается придать своему лицу выражение безразличия, но оно снова становится напряженным.
— Симеон не мог бы выпить ракию утром, поскольку ее тогда еще не было в вашей квартире. Бутылки вы принесли сами в обед. Правда, бутылки были завернуты в газету. Но, поскольку вы не могли завернуть в газету и себя, вас видели люди.
— Да-да, правильно, — оживляется бледное лицо Спаса. — Любен сообщил мне про ракию утром, и я сам пошел к нему за ней. Точно так было, сейчас вспомнил.
— Вы лучше вспомнили бы о другом, — обрываю я его «энтузиазм». — Если начнется проверка ваших показаний, то она будет идти до конца, «до дырки», как у вас принято выражаться. Ваш Любен никакого отношения к этой ракии не имеет. Вы купили ее в ресторане «Рила» на улице Раковского. И хотя вы купили ее в относительно отдаленном заведении и выбрали для покупки довольно оживленный предобеденный час, буфетчик вас запомнил.
— Большое дело! — презрительно усмехается Спас. — Я просто хотел «купить» Моньо, чтоб он не хвастал, что много понимает в напитках.
— Вы пытаетесь «купить» и меня, но, как я вас уже предупредил, этот номер мы запишем на ваш счет. Это ваше первое лжесвидетельство.
— Ну уж и лжесвидетельство… Вы тут собаку съели — пришивать лжесвидетельства…
— Теперь дальше, — говорю я, не обращая внимания на его слова. — Почему вам вдруг пришло в голову устраивать пьянку с Моньо именно в тот вечер?
— Не знаю, что вы имеете в виду, когда говорите «именно в тот вечер». Вечер как вечер… Мы и раньше выпивали без всяких причин.
— Оставьте свои рассуждения при себе. Как вы знаете, именно в тот вечер умер или был убит человек, близкий вашей компании.
— Откуда же я знал, что он будет убит, да еще в тот вечер?
— Согласен, что вы не знали. Но сейчас я вас спрашиваю о другом: как появилась у вас эта внезапная идея с выпивкой?
— Внезапная… Идеи, они всегда внезапные: одолеет тебя скучища, вот и пить потянет…
— И потянет к другу, которого уже целых пять часов не видел… — заканчиваю я. — Но в данном случае, придя, как вы пришли к Симеону, в «Бразилию», вы могли остаться там или пойти в какое-нибудь другое заведение. Вы же вообще любитель по части таких заведений. Вместо этого вы еще до обеда отправляетесь за пять улиц купить ракию, дожидаетесь вечера, идете за соседом по квартире, зная, где и когда его можно найти, и все это для того, чтобы выпить в собственной своей комнате, которая вам осточертела, под звуки мелодии, которая вам тоже осточертела. Несколько странно, не так ли?
— Не вижу ничего странного, — бурчит пренебрежительно Спас. — И вообще не вижу, что доказывают ваши намеки, хотя и понимаю, куда вы клоните.
— Если вы понимаете, пойдем дальше. До какого часа шла столь тщательно подготовленная вами гулянка?
— До двух часов ночи… Или, может быть, до трех часов. Не помню точно. В таких случаях человек не следит за временем.
— Сколько человек участвовало в гулянке до конца?
— Сколько было и в начале: я и Моньо.
— Моньо до конца бодрствовал?
— До конца. Вместе и легли.
— Кто-нибудь из вас выходил во время гулянки?
— Не было такого.
— Значит, лжесвидетельств уже три, — констатирую сухо.
Спас бросает на меня быстрый взгляд, но тут же опускает глаза.
Он скрещивает руки, чтобы скрыть их дрожь или предотвратить ее. Кисти его, большие и сильные, с короткими пальцами и, вероятно, при небольшом сгибании превращаются в достаточно внушительные кулаки. Вероятно также, что в другом месте и при других обстоятельствах человек-бицепс пустил бы эти кулаки в ход против такого собеседника, как я.
Человек-бицепс. Влаев, очевидно, испытывает гордость, что принадлежит к этой породе, — фигура, достойная уважения, устрашающие манеры, пиратская отвага в современном варианте — против этого проклятого мира, где никто не приготовит тебе наперед теплого местечка, где разные счастливчики раскатывают на собственных автомашинах и проводят время на Средиземноморье, а тебе отказывают даже в выдаче визы в Югославию.
Человек-бицепс. Влаева совершенно не интересует то, что еще никто только бицепсами не влиял на историю. Он, вероятно, даже гордится тем, что в наш век, когда люди все больше ценят не силу мышц, а разум, потому что не мышцы, а разум совершает революции и эпохальные открытия, он, человек-бицепс, продолжает держаться в своих мышечных стременах, потому что они помогают ему выместить всю свою злобу против людей на каком- нибудь случайно появившемся субъекте.
Вероятно, было бы интересно проследить, откуда идет эта злоба, каковы ее тайные источники. К сожалению, у меня нет времени для психоанализа. Так что вернемся снова к фактам.
— Вся эта история с выпивкой, Влаев, возникла вовсе не случайно. Это прекрасно вам известно. Я пытался показать вам, что и мне известно не так уж мало. Для вас эта гулянка была фатально необходима, чтобы вы могли, если понадобится, доказать, что в ту ночь не выходили из своей квартиры.
— Чего ж тут доказывать, это и так очевидно.
— Вовсе не очевидно. Более того, как раз наоборот.
— Это ваше мнение, — бормочет презрительно Спас. — У меня нет охоты препираться с вами, факты налицо.
— К счастью, да. Но совсем не такие, какими вы хотите их представить, факт номер один: гулянка была организована преднамеренно, и ваше свидетельство о подаренной ракии оказалось чистой ложью, факт номер два: Симеон потерял сознание или заснул задолго до полуночи…
— Симеон сидел до конца!
— Да, но вопреки инструкциям, которые вы ему дали, он признался в обратном.
— И вы поверите пьянице?
— Не забывайте, что этот пьяница для вас, возможно, единственный свидетель при защите вашего алиби…
— «Моего алиби»?
— А вы что думаете? Что я пригласил вас сюда поболтать? Каждое ваше ложное показание усиливает подозрения о вашем участии в убийстве Асенова.
По лицу Спаса постепенно распространяется какое-то оцепенение. Глаза его неподвижно устремлены на угол стола. У меня такое чувство, что он даже не слышит меня. Но ему именно сейчас необходимо слышать все, что я говорю. Чтобы преодолеть наступившее беспамятство, чтобы вспомнить следующий вариант своей защиты.
Я достаю помятую, почти пустую пачку «Солнца» и закуриваю.
— Можно и мне закурить? — спрашивает Спас, чувствуя условный ресрлекс при виде дымящейся сигареты.
— После того, как закончим. Здесь не курят.
— Но вы же курите, — сварливо замечает молодой человек.
— Я торчу здесь целый день, а вы пришли на два часа. Как в кино. Вот и считайте, что вы в кино.
— Хотите сказать, что я могу «идти в кино»?1 — цепляется все так же сварливо Влаев.
— Это уж вам лучше знать, куда потом идти. А пока что двинемся дальше…
— Но постойте. Квартирант из соседней комнаты ведь может подтвердить…
— Что он может подтвердить? Что у вас работало радио? Но радио может работать, и когда вас нет в комнате. Включите его, оно и будет работать. И не является ли подозрительным то обстоятельство, что вы перешли с радио Софии на заграничную станцию, которая работает далеко за полночь?
— А что тут подозрительного? Хотели слушать танцевальную музыку и включили танцевальную музыку.
— Но как раз в это время радио Софии начало передавать танцевальную музыку. До того времени вы около трех часов слушали радио Софии, а только началась танцевальная музыка, вы его переключили.
— Знал бы я, что вы так все перекрутите, не переключил бы.
— И это — ложь. Вы все равно бы его переключили, потому что наши передачи заканчиваются в полночь, а вам надо было, чтобы радио работало еще долго…
— Но скажите, за каким чертом мне это было нужно?
— Чтобы соседи думали, что вы в комнате, хотя в это время вы находились очень далеко от своей комнаты, совсем в другом месте.
— Байки… — пожимает плечами Спас.
— Да, но не очень приятные для слуха, Влаев. Итак, факт номер три: после того как вы напоили Симеона до потери сознания, вы тайком вылезли через окно и удалились от своего дома.
— Неправда!
Восклицание резкое, плечи Влаева вобрали в себя всю его скрытую агрессивность, глаза пронизывают меня с упорством, которое означает: «На этот раз — будь здоров, тут уж я не отступлюсь, а ты хоть лопни!»
— Вас видели соседи с верхнего этажа, Влаев, — говорю спокойно.
— Это, наверное, было в другой вечер.
— Значит, вы часто вылезаете через окно?
— Ну и что с того?
— Ничего плохого. Но зачем? Дверь трудно закрыть, что ли?
