Марина Серова - Моя маленькая слабость
Машины видно не было: либо она в гараже, либо стоит перед фасадом, заслоненная от меня домом. Я перекинула ногу через забор и спрыгнула во двор. Пригибаясь, добежала до стены дома и на минуту замерла, прислушиваясь к доносившимся из торцовой части голосам. Я завернула за угол и увидела, что в нескольких метрах от меня на уровне головы находится открытое окно. Оттуда и шли голоса. Один из них, наэлектризованный, как мне показалось, сдержанным раздражением, принадлежал Спиридоновой, другой — незнакомой мне молодой женщине.
— Я сегодня с утра на даче, а родители приедут после обеда и Пашку привезут, — говорила незнакомка.
Эту столь обыденную фразу она произнесла со скрытым волнением, наведя меня на мысль, что Спиридонова, видно, своим видом и судорожными жестами слегка напугала ее.
— Как он? — нервно спросила Марина.
— Отлично, хотя в школу не хочет. Мать с ним все лето занималась чтением и письмом, а он только предлоги отыскивал, чтобы от занятий улизнуть.
— А Роман тебя навещает? — еще более нервно произнесла Спиридонова, и у меня создалось впечатление, что ее лихорадит.
— Ну что ты, он же из командировок не вылазит. Да и потом, какой он Пашке отец? Зачать — еще не значит быть отцом, — с тревогой в голосе проговорила женщина.
— А Сережка, наверное, с Пашкой ладил, — язвительно рассмеялась Спиридонова.
— Он у тебя вообще молодец был, царство ему небесное, — с жалостливой нотой в голосе сказала собеседница Спиридоновой.
— Тебе, конечно, виднее, — с ехидной враждебностью отозвалась Марина.
— Что ты имеешь в виду? — встревожилась женщина.
— Перестань ломать комедию, — резко осадила ее Спиридонова, — говоришь, этот дом тебе отец строит?
— О чем ты, не пойму? — казалось, женщина просто обмерла от неожиданности.
— Так вот, значит, куда денежки утекали, — в голосе Спиридоновой причудливым образом присутствовало горькое сожаление и угроза, — а он мне все трубил о расширении фирмы… А сам… — послышался тяжелый вздох.
— Что с тобой?
— Ничего! — взвизгнула Марина. — И это лучшая подруга! — с болью воскликнула она.
— Ты не в себе, — запинаясь, пробормотала женщина.
— Зато ты всегда в доброй памяти и ясном уме, — нервно рассмеялась Марина, — и еще смеешь смотреть мне в глаза, не краснея! Думаешь, я не догадывалась? Да, я подозревала, что у Сережки есть женщина, иначе бы он не заикнулся о разводе, так не бывает, чтоб мужик уходил на пустое место! Но я и понятия не имела, что это могла быть ты, ты, с которой меня связывали годы дружбы! Боже мой, — я услышала протяжный всхлип, — и кто мне об этом говорит, — теперь уже раздавались ничем не сдерживаемые рыдания, — этот червяк, этот гад, подлец…
— Марина, успокойся, Марина, — запричитала женщина, — Марина…
— Брось! — яростно закричала Спиридонова. — Хватит мне лапшу на уши вешать! Один вешал, теперь ты еще! Я все знаю, черт бы побрал этого Брехмана. Он везде успевал, ни одну бабу не упустил. А ты тоже, — как безумная захохотала она, — уши развесила. Не знала, с кем связалась!
— Если хочешь знать, — вдруг сказала женщина, — у меня с Брехманом ничего особого и не было, так, несколько ночей. Ну и что? — пошла она в наступление. — Я что, права не имею? Я не замужем, мне нужно свою и Пашкину жизнь устраивать. Ясно? — с вызовом выпалила она.
— И ты решила ее сначала с Мишкой устроить, а потом, когда он тебя на хрен послал, к Сережке моему прицепилась? — истошно заорала Спиридонова. — Конечно, по сравнению с моим Сереженькой он просто ничтожество: ни состояния, ни приличного жилья, до сих пор с мамой и папой живет, а на купленную благодаря нам хату потаскух водит!
— Что же ты тогда с ним сошлась, с этим подлецом, как ты сказала?! — с презрительной ненавистью воскликнула Маринина соперница.
— А то и сошлась, что он меня как мужик удовлетворял, а с моим благоверным все как-то тускло да размеренно было… А это, оказывается, тебе он пыл дарил… Или ты тоже его только терпела? Его гадкое равнодушие, это ленивое чмоканье по утрам, эту его дурацкую манеру сюсюкать, когда он очередную выгодную сделку заключит, его маниловские грезы, тьфу! — продолжала неистовствовать Спиридонова.
— Просто ты его не понимала, — с нотками самодовольства в голосе сказала подруга Спиридоновой, — он очень нежный, ранимый, а ты его каким-то терминатором себе представляла, завоевателем и мореплавателем, — со злобной насмешкой процедила она. — Если уж не разбираешься в психологии, нечего было и семью заводить.
— Это ты на мою бездетность намекаешь? — еще пуще вскипела Спиридонова.
— Это не мое дело…
— Ну да, зато Сережа быстро смикитил, что ты ему богатырей нашлепаешь, этакая самка с роскошным телом! — судорожно захохотала Спиридонова. — Думала этим его к себе привязать? Наивная!
Марина смеялась как помешанная.
— Марина, — вдруг пошла на попятный женщина, — ведь он умер… А мы так плохо о нем…
— Я — плохо, — язвительным тоном произнесла Марина, — а ты ему дифирамбы поешь! Ну еще бы не петь — вон какую домину тебе отгрохал!
— Это отец мне помогает, — горячо запротестовала женщина.
— Да уж, помогает, — злобно передразнила подругу Спиридонова, — знаю, он у тебя крутой дядя, в свое время изрядно наворовал… Только он жадный до неприличия. А ты меня хочешь уверить, что он вдруг расщедрился и своей дочке-проститутке дачку выстроил!
В ее тоне смешались желчное презрение, дикая ненависть и горькая обида.
— Не смей так говорить о моем отце! — возмущенно закричала женщина. — И обо мне не смей!
Голосовые связки изменили ей, как, впрочем, и нервы, и последний вопль рухнул в глухую вату полухрипа-полувздоха.
— Уходи, — с еле сдерживаемой яростью приказала она, — я не хочу больше тебя видеть!
— Я уж, поверь, тоже, — издевательски усмехнулась Спиридонова, которой мучительное разочарование и отчаянье, казалось, придавали сил, — и, пожалуйста, не разыгрывай из себя оскорбленную леди. Это мне надо орать и посуду бить — не я у тебя увела мужа, а ты — у меня!
— Опомнись, Сережи нет, а ты грязью его поливаешь! — захлебываясь возмущением и отвращением, воскликнула женщина.
— Это для тебя его нет, — принялась вдруг строить из себя убитую горем вдову и чувствительную душу Спиридонова, — для меня он жив, да-да, я не могу поверить, что его нет!
Она снова разрыдалась.
— Давай выпьем, — неожиданно предложила подруга Спиридоновой, видно, устав от ее истерики. — Я понимаю, тебе сейчас нелегко, но мне ведь тоже несладко.
— Ладно, черт с тобой, давай, — чуть помолчав, ответила Спиридонова, — теперь уже все равно ничего не изменишь.
Да, это было по-русски: пить с любовницей мужа. Правда, самого предмета раздора, так сказать, уже не существовало, да и находящиеся в комнате женщины, как я поняла, были подругами… Нет, я никого не хотела осуждать или оправдывать, мне просто нужно было понять это хитросплетение человеческих взаимоотношений.
На какое-то время голоса смолкли, доносились только звук шагов да звон стаканов. Я подошла поближе и, привстав на цыпочки, осторожно заглянула в окно. Большая комната, отделанная рейкой, была полупустой. Только в дальнем от меня углу стоял деревянный стол и две скамьи. На одной из них спиной ко мне сидела Спиридонова. Она поставила локти на стол, а на кисти рук положила подбородок. Мне пришлось присесть, чтобы ее подруга, которая садилась к столу напротив нее, не заметила меня. Все-таки я успела ее рассмотреть. Это была субтильная брюнетка с блестящими волосами, забранными на затылке в хвост. На ней было веселенькое платье в цветочек, не скрывавшее ее красивых загорелых ног. Лица ее, правда, мне как следует разглядеть не удалось, но его черты, кажется, были довольно выразительными.
— Водка? — услышала я вопрос Марины.
— Водка, — с какой-то обреченностью ответила ее подруга. — Вот еще огурчики малосольные.
Жидкость забулькала, разливаемая по стаканам. Первым делом они помянули Сергея. Потом опять наполнили стаканы. И снова выпили, теперь уже, как водится, за баб.
— Слушай, Лидка, — немного захмелев, спросила Спиридонова, — скажи мне честно, ты бы вышла за него и оставила бы меня без средств к существованию?
— За кого? — удивленно поинтересовалась Лидка.
— Ну, за Сережку?
— Не знаю, — задумчиво произнесла Лидка.
— Нет, ты скажи, — настаивала Марина, — вышла бы или нет?
— Господи, ну не знаю я, — тоскливо протянула Лидка.
— Если не скажешь, — я услышала, как отодвигается скамья, видимо, Марина встала, — то я ухожу. Будешь говорить? — повысила она голос.
— Да сядь ты, — голос Лидки был раздраженно-усталым, — скажу.
Лавка снова была придвинута к столу.
— Ну, говори, — нетерпеливо потребовала Марина.
