Марина Серова - Комплекс Наполеона
«Складно звонишь», — подумала я, но вслух произносить этого не стала. В словах Михаила и впрямь был резон. Картина слежки мне стала практически ясна: Владислав Губанов, не блефуя, в самом деле обратился к своим друзьям из питерской детективной конторы. Те прибыли сюда, занялись расследованием, решили пообщаться с Антониной и там наткнулись на меня. Точнее, на мою машину. Естественно, кто-то из них тут же выяснил, кому принадлежит эта машина. А дальше — дело техники. Все уже ребята выяснили: и кто я, и на кого работаю.
Собственно, мне нечего было от них скрывать. Даже наоборот, выгоднее было сотрудничать. Ведь они тоже наверняка что-то выяснили. К тому же в наличии имелся сам Владислав Губанов, поговорить с которым я планировала уже давно и которого никак не могла разыскать. Так что, как говорится, на ловца и зверь бежит.
— Коллеги, давайте по существу, что ли? — вздохнула я. — У меня, например, есть вопросы к Владиславу.
«Коллеги» переглянулись и пожали плечами. Владислав, выглядевший по понятным причинам более хмурым, чем его знакомые, кивнул:
— Спрашивайте. Садитесь в нашу машину.
Я пожала плечами и воспользовалась приглашением.
— Лучше всего — по порядку. Даже можно начать издалека. Любая деталь может оказаться важной, даже если она касается вроде бы далекого прошлого, — сказала я.
Губанов еще раз кивнул и начал рассказывать.
* * *Владислав приехал в Тарасов после того, как его родители погибли в автомобильной катастрофе. Почему он выбрал этот город? Да, пожалуй, только потому, что здесь находилась консерватория, которой в Самаре не было. Возможно, это было главной его ошибкой, поскольку, как он убедился уже на втором курсе, музыкального таланта у него не было. Были лишь некоторые способности и большое желание стать профессиональным музыкантом.
Да, похоже, и не это было его главной ошибкой. Хотя Владислав и бросил консерваторию после двух с половиной лет учебы. А вот встреча с Антониной Пахомовой и явилась роковым событием его молодости. Она училась всего лишь в кулинарном техникуме, но при каждой встрече жаловалась Владу, насколько ей это неинтересно, насколько достала ее мать и как ей надоело жить в нищете.
Она частенько намекала ему на то, что в дорогих нарядах смотрелась бы куда эффектнее. Владислав же, совершенно не разбиравшийся в причудах женской моды, не замечал, что его избранница одета в юбку, перешитую из материной, и в дешевую кофточку. Он замечал лишь то, как эта кофточка обтягивает пусть небольшую, но высокую и тугую грудь, а юбка открывает стройные ноги. Все остальное ему было неважно.
Антонина была из простой семьи с деревенскими корнями и по идее не должна была бы вызвать интереса со стороны нацеленного на образование, эрудированного Влада. Но Антонина была красива, и именно это обстоятельство и было главным тогда в глазах Губанова. Тоне же явно льстило внимание Влада, учившегося в консерватории.
Дальше все пошло по стандарту, по коему, собственно, и проходит образование большого количества молодых семей. Бурная страсть, перетекающая в беременность и, в свою очередь, ведущая в загс. Влад к тому времени уже разочаровался в своем музыкальном будущем. Это, в общем, было и кстати, потому что музыканты — народ нищий, во всяком случае, на первом этапе своей карьеры. А тут Владу, обремененному семьей, нужно было задуматься о ее прокорме. Квартира у Антонины была, и приезжему Владу, ютившемуся в общежитии, этот момент тоже казался привлекательным. Вроде бы все было гармонично.
Однако еще до того, как Тоня забеременела, Влад не раз замечал, что на свидания с ним она приезжала на машинах, за рулем которых сидели незнакомые мужчины. На вопросы о том, кто они, Тоня беспечно отвечала:
— Друзья! В конце концов, я молодая и имею право весело жить. И тут же добавляла: — Да не думай ты! Я тебя люблю, тебя!
Влад по своей наивности ничего и не «думал». Более того, во время беременности Тоня сидела дома и как бы «остепенилась». Словом, все шло, как до ́ лжно. Произошло, правда, печальное событие — у Тони умерла мать. Но это же событие, как бы цинично это ни звучало, «освободило» для Влада квартиру. Вернее, для молодой семьи.
Родившийся Сережа был мальчиком беспокойным и вскоре стал откровенно раздражать молодую маму. По своей натуре Тоня не была настроена на материнство с большой буквы и уже через три месяца стала уходить по вечерам из дома, оставляя младенца на попечение мужа. Влад же, после того как бросил консерваторию, поступил в экономический институт на заочное отделение, резко сменив карьерно-жизненные ориентиры. Этот профиль казался гораздо более надежным в плане обеспечения семьи. Время, ко всему прочему, было смутным и тяжелым — середина девяностых годов. Влад, разумеется, работал и получал неплохую зарплату, позволявшую семье нормально существовать. Но Антонине этого было мало, ей хотелось не существовать, а жить, причем жить «красиво», как это порой получалось с ее «друзьями», разъезжавшими на машинах и занимавшимися какими-то темными криминальными делами. Но «друзьям» она нужна была только для ночных утех и пьянок. Всерьез Антонину там никто не воспринимал. Она была просто «клевой телкой».
Влад, разумеется, был от всего этого не в восторге и, стирая пеленки и слушая непрекращающийся младенческий вой из соседней комнаты, подспудно начинал бунтовать. Антонина, возвращаясь из ночных загулов, то нагло врала о том, что она заночевала у подруги, то просила прощения, то осыпала Влада упреками по поводу отсутствия необходимого ей количества денег.
И самое удивительное, что Губанов не хотел верить в то, что Антонина банально изменяет ему со своими «друзьями». Он любил ее. Все изменилось в один день, когда в силу случайности Влад вернулся домой посреди дня.
Открыв дверь, он увидел, что в прихожей стоят мужские ботинки, а на вешалке висит черная кожаная куртка. Пожав плечами, Владислав разделся, прошел в комнату — Сережа лежал в кроватке и спал. А рядом на столике стояли бутылка водки, закуска, а также — что было совсем из ряда вон — лежала упаковка презервативов! А из соседней комнаты раздавались звуки, природа которых была абсолютно ясна любому непредвзятому наблюдателю.
Влад, вне себя от бешенства, зашел в комнату и своими глазами убедился в неверности своей жены. Состоялся обмен мнениями и с обладателем кожаной куртки и ботинок, бывший, впрочем, непродолжительным. Мужчина ретировался, а Антонина устроила театр одной актрисы, исполнявшей две роли. Первая — обвинительная, с одним рефреном: «Не хватает денег», вторая — жалостливая, с рефреном: «Прости меня, бесы попутали». Но Губанов был непреклонен. Понимая, что квартира ему не принадлежит, он в этот же день собрал вещи и ушел. Ушел, чтобы никогда больше не вернуться.
* * *— И что, вот так — как отрезали? — уточнила я у Губанова.
— Да, — ответил тот, выкидывая в окно автомобиля недокуренную сигарету. — Именно так: как отрезал. Ведь с Тарасовом меня ничего не связывало. Разве что институт… Но я приобрел достаточную квалификацию в фирме, в которой работал, — она была связана с Германией. Там я выучил немецкий, там же освоил компьютер. А у этой фирмы были партнеры в Питере. Они меня и пригласили на работу, предложили очень хорошие условия. Как раз это совпало по времени с моей размолвкой с Антониной. Я собрал вещи, благо их было немного, и уехал в Питер. А там через полгода встретил Ирину, и мы поженились.
— У вас счастливая семья? — поинтересовалась я.
— Во всяком случае, гораздо более счастливая, чем с Антониной, — грустно усмехнулся Владислав.
— А о сыне Сереже вы не вспоминали?
Губанов сдвинул брови, посмотрел на меня весьма неодобрительно и покачал головой.
— Как-то у вас все просто получается… — протянул он. — Вспоминал — не вспоминал… Вспоминал, конечно! Только что вы имеете в виду? Чтобы я постоянно напоминал о себе, звонил Антонине? Она изменяла мне, причем делала это не раз и не два. Этого я простить не мог. Может быть, конечно, по горячке, по молодости я и перенес это все и на сына. Конечно, это была ошибка. А с другой стороны, не уйди я тогда, сейчас ничего бы не было. И с Ириной — тоже.
На это ничего ответить я не могла и молча согласилась со словами Владислава.
— Ну, а алименты?
Владислав не ответил.
— Да, грустно все это, — признала я со вздохом.
— Но гораздо большее и очень грустное впечатление оставили у меня последние встречи с Антониной, совсем недавно, — признался, в свою очередь, Губанов.
* * *Прослышав от институтского приятеля, с которым совершенно случайно он столкнулся в Москве, о незавидной судьбе сына, Губанов не на шутку забеспокоился. Такого он не ожидал. При всем том, что он знал, что за штучка его первая жена. А может быть, просто до поры до времени он об этом не задумывался. Но слух о пребывании Сережи в детдоме всколыхнул его. Он собрался и приехал в Тарасов.
