Чингиз Абдуллаев - И возьми мою боль
Она тщетно пошарила в карманах. Ничего больше найти не удалось. Только носовой платок. Ирада снова взглянула на часы. Четыре часа утра. Хотелось есть, но еще больше хотелось пить. Она отряхнула одежду и пошла в ту сторону, куда двигалась и вчера. Довольно скоро, минут через пятнадцать, она вышла на трассу, ведущую к городу. Редкие машины направлялись в сторону столицы. Подумав немного, она вышла на дорогу, поднимая руку.
Сначала резко затормозила проезжавшая мимо «девятка» с молодым парнем, который поманил ее рукой. Но ей не понравилась его наглая прыщавая физиономия, и она отрицательно покачала головой. Машина резко рванула с места.
Следующие два или три автомобиля проехали не останавливаясь. В одном сидела за рулем женщина, которая только покачала головой, увидев голосующую на обочине в пятом часу утра девушку. Ирада проводила ее долгим взглядом и вздохнула. Машин было мало, и они проезжали не останавливаясь. В такую рань еще не поднимались сытые владельцы роскошных особняков. Ехали люди, почему-то спешившие в город именно в пять часов утра. А те, кто спешил в город в это время, меньше всего думали о девушке, голосующей на дороге.
Наконец ей повезло. Рядом затормозила «шестерка». Машина была старая, облезлая, а водителю на вид было лет пятьдесят. Большие роговые очки придавали ему солидный вид, вызывающий доверие.
— Куда вам? — спросил он, открывая дверь.
— В город, — выдохнула Ирада.
— Куда именно? — улыбнулся мужчина.
— В центр, — пожала она плечами.
— Понятно, — кивнул ей водитель. — Садитесь. Она привычно подошла к задней двери. В Турции и в Азербайджане не принято, чтобы женщина садилась на переднее сиденье рядом с водителем. И хотя в этих странах многие женщины сами водили машины, тем не менее в большинстве своем за Рулем сидели мужчины, а дамы устраивались на задних сиденьях. Он удивленно оглянулся.
— Там закрыто, — сказал он, и девушка села рядом с ним. Машина двинулась в сторону города. Мужчина взглянул на нее:
— Как вас зовут?
— Ирада, — сказала она, чувствуя, как приятно сидеть в удобном кресле.
— А меня Альберт Петрович, — представился мужчина. — Сколько вам лет?
— Девятнадцать, — соврала девушка, решив прибавить два года.
— Понятно, — добродушно усмехнулся Альберт Петрович. — И все-таки куда вас отвезти?
— Я не знаю, — честно призналась девушка. Он взглянул на нее. Помолчал и спросил:
— Давно стоите на дорогах?
— Минут двадцать, — призналась девушка. Он снова взглянул на нее.
— Я спрашивал не про это.
— А про что? — удивилась девушка.
Альберт Петрович снова посмотрел на нее. Потом спросил:
— Сколько тебе лет на самом деле?
— Семнадцать, — честно призналась девушка.
— В лесу что делала? Она молчала.
— Не хочешь говорить, — усмехнулся Альберт Петрович. — Ну понятно, из дома сбежала. Ирада кивнула головой.
— Эх, девочка, — вздохнул ее собеседник. — Разве можно сейчас в такое время и одной на дороге? Могли не так понять. Где ты живешь?
Она молчала, только начала вдруг вздрагивать. Он понял, что произошло нечто более серьезное, чем обычный побег из дома, и замолчал. А она, вспомнив вчерашние события, заплакала.
— Платок у тебя есть? — спросил он, дав ей выплакаться. Она всхлипнула и достала платок.
— Куда тебя отвезти? — снова спросил он. — Центр большой, ты мне конкретно скажи. Адрес какой-нибудь.
— На Мичуринский проспект, — попросила она, вспомнив, что там была их квартира.
— Куда именно?
— Не знаю. Там наша новая квартира.
— Номер дома помнишь?
— Нет, — сказала она тихо.
— Но показать хотя бы сможешь?
— Нет, — она закусила губу.
Он тяжело вздохнул, понимая, что она опять может заплакать. И осторожно спросил:
— А где была ваша старая квартира?
— У нас нет больше квартиры в Москве, — призналась девушка.
— Ничего не понимаю, — нахмурился Альберт Петрович. — Hу давай все начнем сначала. Ты убежала из дома. Ты можешь вспомнить, откуда именно ты убежала?
— Нет, — она действительно не смогла бы назвать ни адреса дачи, ни поселка, где она была построена. Вчера вечером она, конечно, не запомнила дороги и тем более не спросила, куда именно они едут. С отцом всегда было спокойно и надежно. Кроме того, он не любил, когда задавали лишние вопросы.
— Ну и ситуация, — вздохнул Альберт Петрович.
— Я пить хочу, — вдруг сказала девушка.
— У меня на заднем сиденье в пакете есть бутылка минеральной. Возьми ее, — показал он на большой белый пакет.
Она не заставила себя упрашивать и, перегнувшись, достала минеральную воду. Жадно припала к бутылке. Он видел, как она пьет. И когда она выпила всю воду, он спросил:
— Ты, наверно, и есть хочешь?
Девушка испуганно кивнула головой. В машине было тепло и спокойно. И ей не хотелось ни о чем думать.
— Сейчас по дороге куплю тебе какие-нибудь бутерброды, — сказал Альберт Петрович, — деньги ты, конечно, не взяла? Ну ничего, что-нибудь придумаем.
Только нужно решать, что делать потом. Может, ты мне дашь телефон твоих родителей. Как позвонить твоей матери?
— У меня нет мамы, — нахмурилась девушка.
— А отец?
— Он… он болен…
— Ясно. — Ему все больше не нравилась эта ситуация, и он не знал, что ему предпринять. Альберт Петрович был врачом и возвращался из подмосковного городка, где работал заместителем главного врача в местной больнице. Он устал, и ему хотелось спать, но неожиданная встреча переворачивала все его планы.
Нужно было решать, что делать со своей неожиданной попутчицей.
Он остановился около небольшой закусочной, где купил горячие пирожки, бутерброды, две бутылки воды. Глядя, как девушка набросилась на еду, он понял, насколько она была голодна. Но если эту проблему можно было решить довольно легко, то оставалась другая проблема — что ему делать с испуганной и вконец запутавшейся девочкой.
Ирада даже не знала, что его интересует ее судьба еще и потому, что у него была собственная дочь восемнадцати лет. Вдовей, он женился вторично пять лет назад. И женился крайне неудачно. Постоянные скандалы его новой супруги с девочкой привели к тому, что он был вынужден разрешить дочери жить с родителями покойной первой жены. Именно из-за своей неудачной женитьбы он перевелся в дальнюю больницу, где часто оставался ночевать, чтобы избежать семейных скандалов. По натуре он был человеком мягким, покладистым и всячески избегал обострения ситуации, предпочитая обходить острые углы. Coбcтвенно, он даже и не женился второй раз. Узнав, что он вдовец его новая супруга просто женила его на себе, перейдя жить к нему домой со своим маленьким сыном, который называл Альберта Петровича «дядей Бертом». Сейчас ему уже было шестнадцать лет, и этот оболтус заканчивал школу.
— Ладно, — решил Альберт Петрович. — Расскажи мне, что случилось, а я попробую тебе помочь.
Она перестала есть, отодвинулась от него. Отрицательно покачала головой.
— Что же мне с тобой делать? — устало спросил Альберт Петрович. — Пропадешь ведь одна. Она молчала.
— Ладно, — решил он, — давай сделаем так. Я отвезу тебя на дачу. У меня, правда, не совсем дача, а скорее развалюха, но там ты сможешь немного отдохнуть. Если захочешь уйти, оставишь ключ под половицей. Если захочешь остаться — оставайся. Я приеду вечером, привезу тебе что-нибудь поесть.
Согласна?
Девушка кивнула, боясь поверить в такую доброту. Альберт Петрович покачал головой.
— Ну почему ты такая дикая? — добродушно спросил он. — Неужели трудно рассказать мне, где находится твой отец. Или хотя бы дать его телефон? Я понимаю твои проблемы, но не обязательно делать так, чтобы проблемы появились и у твоего отца. Не хочешь говорить, ну ладно, не говори.
Она даже не подозревала, что он, уговаривая ее, видел передо собой и собственную дочь, которая дважды уходила из дома, разругавшись со своей мачехой. И теперь, уговаривая девушку, он пытался представить, как могли бы помочь незнакомые люди и его собственной дочери, окажись она в подобной ситуации. Правда, у его девочки положение было гораздо лучше. Она уходила к бабушке с дедушкой, родителям умершей матери, которые всегда охотно и радостно принимали свою единственную внучку. А здесь заблудившаяся незнакомка не могла назвать ни адреса, ни телефона своего дома, ни адреса своих родственников.
Он тяжело вздохнул и повернул направо. Его собственная дача была совсем небольшим домиком, поставленным им несколько лет назад, когда в Москве начали выделять горожанам небольшие участки земли. Разумеется, никаким садоводством врач заниматься не мог. Да и не хотел. А вот поставить небольшой домик и посадить вокруг него цветы он сумел. И с тех пор, когда позволяло время, вырывался туда. Жена не любила это место и никогда там не появлялась, считая и сам дачный поселок, и незатейливые дома соседей-врачей «плебейским местом». И поэтому он чувствовал себя там гораздо лучше, чем в собственном доме.
