Ирина Градова - Чужое сердце
– Но ведь случай с Толиком не совсем типичный, верно? – спросила я. – Его вернули! Не совсем домой, но все же оставили почти там же, откуда взяли.
– Верно, – кивнул Карпухин. – Как я уже говорил, таких, вместе с Лавровским и Красиным, одиннадцать человек. Мои ребята попытались связаться с ними – вернее, с их родителями. Только одна мамаша согласилась поговорить, но ничего нового не сказала. Некоторые переехали, а оформление командировок, сами понимаете, проблематично. Остальные отказались даже слышать о том, чтобы снова дать показания, считая, что, раз следователи уже один раз напортачили, и дело лопнуло, как мыльный пузырь, то больше к этому добавить нечего. Но мы продолжаем пытаться...
– Погодите, – прервала я майора, – у меня есть одна идейка.
– Да неужели? – поднял брови Лицкявичус.
В такие минуты я его ненавидела. Иногда глава ОМР вел себя вполне нормально, доверял моим суждениям, даже хвалил, хоть это и случалось очень редко. Но чаще всего он демонстрировал превосходство, причиной которого, судя по всему, являлся мой пол! Однако я заметила, что с Ивонной Лицкявичус общался подчеркнуто вежливо и внимательно выслушивал все, что она имела сказать. Может, дело в возрасте? Или просто в том, что ему не нравлюсь лично я?
– Что за идея? – словно не слыша высказывания Лицкявичуса и ничуть не обидевшись на то, что я его перебила, поинтересовался майор.
– Не знаю, как это вышло, – начала я, – но, несмотря на наши предупреждения и принятые предосторожности, одному журналисту удалось пронюхать о Толике Лавровском.
– Черт! – коротко выругался Лицкявичус.
– Кроме того, этот парень, похоже, провел свое маленькое расследование и выяснил, что наш мальчик – не единственный. Он утверждает, что беседовал с родственниками других пострадавших детей.
– Во дожили! – развел руками Карпухин. – С журналистами не говорят – поют, что твои соловьи, а с органами – молчок! И как, спрашивается, раскрывать дела, если не только свидетели, но и потерпевшие придерживаются кодекса молчания?
– Думаю, – продолжила я, – нам стоит поболтать с этим парнем, Олегом Гришаевым, прежде чем снова пытаться разговорить потерпевших. Если он не врет, то, возможно, у него есть информация, которая могла бы помочь нам выяснить, действительно ли дело Толика и остальные десять както связаны между собой?
– Отличная мысль! – согласился майор. – Может, тогда вы и побеседуете с парнишкой? Думаю, с привлекательной женщиной он будет более откровенен, чем с любым из нас.
На самом деле это было не совсем то, чего бы мне хотелось, – честно говоря, я надеялась, что этим займется сам Карпухин или в крайнем случае Лицкявичус. С другой стороны, никто ведь не тянул меня за язык: идея моя, значит, и воплощать ее мне.
– А вы нашли Елену? – спросила я Карпухина. – Я так и не смогла до нее дозвониться...
– Оказывается, ваша приятельница подала в розыск. Она написала заявление по месту жительства о пропаже ребенка около двух недель назад.
Я вспомнила, что именно к этому времени относится отмена наших с Еленой занятий и ее заявление о том, что Владик болен. Мы и подумать не могли, что мальчика похитили!
– В милиции Красину предупредили, что ребенка могли украсть с целью выкупа, поэтому просили шума не поднимать, а ждать на телефоне, – добавил майор. – Когда звонка не поступило ни на следующий день, ни через неделю, Елене сказали, что, как ни печально, но, согласно статистике, надеяться ей не стоит: сын, скорее всего, уже мертв. Более того, следователи решили, что она сама может иметь отношение к его исчезновению, и начали активно «разрабатывать» версию мамашиубийцы.
– Какая глупость! – воскликнула я. – Лучшей матери, чем Елена, я не встречала, а ведь она одна поднимала Владика, без мужа!
– К счастью, ваша преподавательница – не единственная потерпевшая в таком положении, и мне удалось убедить этих ретивых ребят снять ее с крючка, – пояснил Карпухин. – Их версия и в самом деле выглядит неубедительно, ведь после того, как следователи умыли руки, Красина обратилась на несколько кабельных каналов, и два из них согласились передать обращение матери к похитителям. Так как каналы не центральные, неудивительно, что никто из нас этого обращения не видел. Узнав о его существовании от самой Красиной, я навел справки: все правда, такой сюжет проходил. Разве мамаша, желающая избавиться от сына, пошла бы на телевидение?
– Ох, Артем Иванович, – недоверчиво покачал головой Павел. – И не такое, знаете ли, бывает – уж поверьте моему опыту! Известны случаи, когда родители годами дурили следствие, и никто не мог поверить, что они и в самом деле имеют отношение к преступлению. Правда обычно открывалась по чистой случайности, с появлением ранее не опрошенных свидетелей.
– Послушайте, но как же тогда быть с возвращением Владика?! – сочла я нужным вступиться за Елену. – Если Красина или Лавровские и в самом деле причастны, то почему детито вернулись? По всем законам жанра они должны были бесследно исчезнуть, а родители, поплакав для протокола, вернулись бы к своей нормальной жизни.
– Как бы там ни было, – сказал майор, – сейчас Елена Красина в больнице, дежурит возле сына. Ему может понадобиться пересадка спинного мозга, а не только кровь. Врачи ждут результатов анализов.
Только бог знает, что пережила Елена за все то время, что о Владике не поступало никаких известий! Сначала его украли, потом ее заставили поверить в то, что похитители потребуют выкуп (это у неето, простого учителя, считающего каждую копейку и подрабатывающего везде, где только можно!), а затем вообще обвинили в самом страшном грехе.
Каждый раз, работая с ОМР, я обещала себе, что не стану воспринимать наши расследования как чтото личное, и каждый раз эти обещания не выполнялись. То, что случилось с Толиком и Владиком, не могло обойти меня стороной.
* * *
Я обожаю пятницы. Раньше мне было все равно, ведь выходные случались и среди недели. Но теперь пятница олицетворяла собой не просто день перед уикендом, она стала чемто вроде праздника. У нас с Олегом вошло в привычку после работы отправляться в большой торговый центр, находящийся по дороге домой. Как правило, мы проводили там несколько часов. Одной из многочисленных хороших черт Шилова была терпимость к моим маленьким слабостям. Я – законченный шопоголик, хоть мне и стыдно в этом признаваться. К счастью, у меня мало времени для того, чтобы тратить деньги, иначе они вообще не задерживались бы в моем кошельке. Но по пятницам я позволяю себе «уходить в отрыв», и Олег, надо отдать ему должное, не мешает мне это делать. Конечно, он не ходит со мной по бутикам, не ожидает часами, пока я примеряю шмотки и верчусь перед зеркалом, – нет. Он просто дает мне время насладиться любимым делом, а сам отправляется в продуктовый отдел, где затаривается овощами, фруктами, чаем, кофе и прочей снедью, а потом усаживается в кафе, где ожидает моего возвращения. Я прибегаю всегда с опозданием, нагруженная пакетами с заветными кофточками, шарфиками и обувью, и мы обедаем, разговаривая обо всем, что произошло за неделю, ведь частенько Шилов и я не успеваем поболтать, хоть и живем в одной квартире. Оба устаем и порой просто не хотим вспоминать о работе, особенно когда дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Но в пятницу, в ожидании двух свободных дней, мы бываем откровенны друг с другом и не жалеем времени на обсуждение самых разных тем.
Вот и теперь, сидя в маленьком китайском кафе, среди большого количества других людей, я рассказывала Олегу о том, чем сейчас занимаюсь.
– Это отвратительно! – сказал он, когда я дошла до описания состояния Владика. – Агния, тебе не кажется, что вы влезаете в дело, которым должны заниматься другие люди? Ты хоть понимаешь, какие деньги крутятся в этом бизнесе? А это означает, что соваться туда опасно!
– Но у тех, кто должен этим заниматься, как ты говоришь, почемуто руки оказались коротки! Вместо того чтобы прислушаться к голосу разума, милиция начинает разрабатывать самую легкую версию: они едва не привлекли родителей за то, что у тех украли детей! Я даже не думала, что торговля органами ведется в таких масштабах. Нет, я, конечно, слышала, что время от времени такое происходит, но гдето в других местах, в других странах, и я никак не могла представить, что это может коснуться меня так близко. Оказывается, в России существует огромная проблема и целая разветвленная преступная сеть, которая заполняет вакуум отсутствующих органов для пересадки. А свято место, как известно, пусто не бывает!
Шилов задумчиво посмотрел на меня.
– Ты помнишь громкое московское дело Орешкина в две тысяча третьем году? – спросил он неожиданно.
