Анна Данилова - Звезды-свидетели
А кто хочет окунаться в негатив? Но нельзя ведь жить вот так, не обращая внимания на существующее рядом с тобой зло! Как там сказала лже-Нина: «Понимаешь, в жизни очень много зла». Конечно, после того, что с ней произошло, она все воспринимает иначе, более болезненно и обостренно. И психика у нее явно расстроена. Возможно, она на самом деле убила свою мачеху.
Мачеха! Как же он не спросил у Рубина про мачеху?!
Герман написал:
«Лева, пожалуйста, спроси у нашего общего знакомого, кто такая Маргарита Вощинина, она должна быть зарегистрирована на Цветном бульваре».
«У тебя сразу две женщины живут?» — мгновенно возникла ответная строчка.
«Нет. Ее сожителя зовут Роман. Эту Маргариту вроде бы отравили ядом».
«???»
«И еще: Вадим Борисов и Андрей Вербов».
«Кто эти люди? Почему они тебя интересуют?»
«Лева, пока не могу сказать. Наведи о них справки».
«Но бывают же однофамильцы».
«Что-то подсказывает мне, что они проходят по одному делу. Если, конечно, проходят».
Герман подумал, что трупы могли еще не найти.
«Да, Вадим Борисов мог быть мужем Нины Вощининой», — добавил он.
«Господи, Гера, чем ты занимаешься?! У тебя на носу такая интересная работа, а ты по уши вязнешь в дерьме! Срочно надо раскапывать дорогу к твоему дому, пока тебя там не укокошили! Вот черт!»
«Пока. Я не могу больше писать».
Он солгал Рубину, чтобы не читать гневных строк Левы о том, какой он дурак. Он и сам все о себе знает!
Он слышал, как Нина в кухне моет посуду. Потом она притихла, и Герман даже представил себе, как она сидит одна, за столом, у окна, смотрит в темноту и думает о чем-то своем — о том, чего ему, человеку постороннему, не понять. Во всяком случае, сейчас.
Возможно, он бы и проникся к ней сочувствием, если принять во внимание обстоятельства, заставившие ее выстрелить в своего мужа и его друга, но, когда он узнал, что девушка выдает себя за погибшую женщину, чувства его к ней охладели. Да что там — он стал бояться ее!
Однако на кухне было так тихо, что он подумал: может быть, с его гостьей (хотя какая она гостья?!) что-то случилось? Словом, ему захотелось заглянуть в кухню. Он встал, открыл дверь и увидел картинку, представившуюся ему — она сидела спиной к нему, за столом, облокотившись о спинку стула, и смотрела в окно. Если учесть, что стекло было по всему периметру залеплено снегом и по центру окна поблескивало пятнышко ночной стеклянистой фиолетовости, то получалось, что девушка сидит и смотрит просто в одну точку…
— У тебя все в порядке? — спросил он и закашлялся, за что ему стало страшно стыдно.
— Да, да, не волнуйся. У меня все в полном порядке, не считая нескольких трупов… и одного предательства, которое и предательством-то и не назовешь. Так, ошибка.
— Мне постоянно кажется, что с тобой в любую минуту может что-то случиться. Ну, например, сердечный приступ.
— Нет-нет, не переживай. Просто я думаю, как буду жить дальше.
— Если я оставлю дверь приоткрытой, так, чтобы видеть тебя, а сам буду играть на рояле, я не помешаю тебе?
Ну не дурак ли он? В собственном доме задавать такие вопросы?! Это как же нужно себя не уважать!
— Да. Конечно. К тому же это твой дом. — Последние слова она произнесла с каким-то особым чувством.
Герман, оставив дверь приотворенной, сел за рояль. Теперь он видел эту картинку словно в раме — девушку, сидевшую в задумчивости перед слепым заснеженным окном. О чем она думает?
Он принялся наигрывать самые разные мелодии. Смешивал их, сочинял на ходу вариации на заданные им самим темы, варьируя и изменяя мотивы, пересыпая их сложными аккордами и внезапно переходя из минорной гаммы в мажорную и наоборот. Но минорных тем было все равно больше, и они рождались из образа очень странной, быть может, запутавшейся в своей собственной жизни девушки, которую случайно приютил у себя немолодой уже, но и не старый еще композитор. И никаких ассоциаций с бунинской повестью, конечно, в это время в его голове и душе не возникло. Он был всецело поглощен своими мыслями и чувствами о Нине. О лже-Нине. Она представлялась Герману героиней сложного психологического романа (или фильма), может быть, даже триллера. Что он знает о ней, кроме того, что она сама о себе рассказала? Да ничего! Хотя фантазии ему было не занимать, и он мог свободно распоряжаться вымышленным прошлым своей гостьи. Странное дело, думал он, когда она молчит, не озвучивает свои страшные мысли о необходимости наказывать зло таким же злом, то кажется ему чуть ли не романтической героиней. Может, попросить ее подольше молчать, до тех пор, пока не расчистят снег и у него не появится возможность уехать в Москву?
Но нет, она не станет молчать. Она же специально выбрала в качестве жилетки, куда можно поплакаться, именно его — мягкого, уступчивого человека с тонкой душевной организацией, такого, который никогда не выставит человека за дверь и не выдаст его милиции. Хотя она в нем сильно ошиблась! И первый шаг предательства по отношению к ней он уже совершил, сообщив Леве кое-какие подробности о своей гостье. Кто знает, вероятно, в одно прекрасное утро они проснутся от шума тракторов, расчищающих дорогу. Появятся люди в форме и уведут под белые ручки девушку с кротким именем Нина. Чужим именем.
Так, раздумывая и продолжая что-то наигрывать, он увидел, как спина Нины вдруг напряглась, она выпрямилась, потом сначала повернулась, встретилась взглядом с ним, затем поднялась, сделала несколько шагов по направлению к нему и остановилась в дверном проеме, подняв руки и сцепив их на затылке:
— А что это ты только что играл? Мелодия была такая… очень красивая и невыразимо грустная. Откуда она? Из какого кинофильма? Не скажу, что я это где-то слышала, но мелодия удивительная.
Она смотрела на него, лицо ее было заплакано, уголки губ опущены, волосы растрепаны. Она была так несчастна в эту минуту, что Герман даже пожалел о том, что написал о ней Рубину. Шутка ли — убить трех человек?!
— Так бы и слушала… — прошептала она. — Ведь это твоя музыка?
— Вот эта? — Он повторил то, что его пальцы, казалось, сами наигрывали.
— Ну да! Очень красивая мелодия. Представляю, как она будет звучать с оркестром. И если главную тему отдать флейте… Я вообще очень люблю флейту.
Герман, абстрагировавшись на несколько минут, быстро, по профессиональной привычке, записал мелодию на листах нотной бумаги. У него чуть не вырвалось: вот спасибо тебе за очередной шедевр!
— Ты читала «Митину любовь» Бунина?
— Да. Очень красивая и вместе с тем трагическая повесть. Бунин, я думаю, очень любил женщин, раз так описывал их.
— Мне поручили написать музыку к фильму, к экранизации этой повести Бунина — «Митина любовь».
— Здорово! Можно себе представить, какая это будет красивая музыка. Я, конечно, не музыкант, но, думаю, основных мелодий должно быть три — тема любви Мити к Кате, темы Кати и Мити и, конечно… да, это уже четвертая, но, скорее всего, видоизмененная, с трагической краской, — тема любви, переходящей в смерть.
— Да, я тоже так думаю, но у меня пока нет возможности перечитать Бунина. Вернее, нет настроения. Разве ты не понимаешь, чем забита моя голова?
— Боишься меня? — Глаза ее сверкнули холодным блеском, и Герману вновь стало не по себе. — Да пойми ты — кто-то же должен бороться со злом!
— Что ты заладила: зло, зло! А то, что ты прибилась ко мне, влезла в мою жизнь и мешаешь мне, угрожаешь привлечь меня чуть ли не в соучастники… Это разве не зло? Такое тебе в голову не приходило?!
— Я могла сказать все, что угодно, лишь бы ты не отказался приютить меня у себя. Но реального-то зла я же тебе не сделала. Я даже помогаю тебе! Вот — готовлю, завтра утром примусь за уборку. Говорю же, буду сидеть тихо, как мышка.
— Да и так вокруг тишина такая, что уши закладывает.
— А я бы так не сказала. В доме постоянно звучит музыка, и она мне очень нравится. Ты очень, очень хороший композитор! И с Буниным у тебя тоже все получится. Знаешь, я бы и сама перечитала Бунина.
— Какие проблемы? Скачай из Интернета и читай себе на здоровье!
— Хорошо, я так и сделаю. Хоть отвлекусь от своих мыслей. Конечно, ты можешь меня осуждать, но ты никогда не жил в одном доме с человеком, точнее, не с человеком, а с законченным наркоманом. Так вот, Герман, поверь, наркоман — это не человек. Это — монстр! Чисто внешне он все еще кажется тебе братом, ведь его лицо не сразу меняется. Но по его поступкам ты вдруг начинаешь понимать, что это какой-то оборотень, дьявол, что он и есть настоящее зло! И он за деньги готов убить тебя, отравить, зарезать, пристрелить, повесить… Собственно говоря, так оно и было! Узнав, что у меня появились деньги от продажи дачи, он пришел домой уже не один. Нет, ты только послушай! Ему было мало того, что, пока я была на работе, он вытащил из дома все, что только можно было вынести, вплоть до моего белья! Он загнал мои французские лифчики нашей соседке! Так вот. Он пришел со своим другом, и в руках у него был пистолет. Он направил его прямо мне в сердце и говорит: «Отдай деньги, иначе пристрелю!»
