Марина Серова - Это только цветочки
— Тогда приезжайте ко мне, если вас не затруднит, — она продиктовала адрес, — номер квартиры является кодом домофона.
— О'кей, — я положила трубку и отправилась в ванную на водные процедуры.
* * *— Ваня, — позвала я, выходя из квартиры.
Кокорин быстро сбежал с площадки восьмого этажа.
— Доброе утро, Татьяна Александровна, — улыбнулся он.
— Зови меня просто Таней, — разрешила я. — Все спокойно?
— Пока — да, — он пожал плечами. — Мы уже давно здесь кукуем.
— Нужно не куковать, а работать, Ваня, — с добродушной усмешкой пожурила я его и вызвала лифт. — Передай Стригунову, что вечером буду часиков в восемь. Если задержусь, я ему перезвоню.
— Хорошо, Татьяна Александровна, — в его голосе было столько обожания! Видно, Олег расписал мои способности. — Внизу еще один наш.
Я кивнула и вошла в лифт.
Миновав еще одного охранника, молодого парня с развитой мускулатурой и твердым волевым подбородком, я села за руль своей «девятки» и двинулась по указанному адресу. Минут через десять я остановила машину в уютном дворике, образованном двумя четырехэтажными «сталинками». Госпожа Трегубова жила на втором этаже одной из них. Квартира оказалась пятикомнатной.
— Спасибо, что приехали, — вместо приветствия сказала Галина Семеновна, — проходите вот сюда.
Я переступила порог гостиной, оформленной в стиле ретро. Но поразила меня не мебель, не тяжелые, затканные золотом шторы, а граммофон с большой медной трубой. Книги тоже произвели на меня впечатление. Среди них было много дореволюционных, с золотыми обрезами, в сафьяновых переплетах. Вообще, я заметила, что квартира кишмя кишит антиквариатом. Самовар, китайская ваза, разные сувениры, подсвечники и прочее.
— У вас очень мило. — Я села на диван с изогнутыми ножками и округлой спинкой.
— Это все Слава… — суховатый голос Трегубовой заметно дрогнул.
Я видела перед собой ее бледное матовое лицо с классическими чертами. Если бы не крупный орлиный нос, голову Трегубовой можно было бы смело выставлять в зале римской скульптуры. Хотя, по справедливости говоря, у римлян такие носы встречались часто! Черные глаза Галины Семеновны лихорадочно блестели. Контрастом к этому беспокойному блеску выступали ее царственная осанка и жесткая линия подбородка.
«Смелая и решительная», — определила я ее характер.
Трегубова встретила меня в темно-синем костюме, великолепно облегающем ее стройную высокую фигуру. Темно-каштановые волосы Галины Семеновны были собраны на затылке в аккуратный пучок, ярко выраженные надбровные дуги усиливали впечатление чего-то строгого и принципиального, исходившего от ее лица и фигуры.
— Кофе? — приподняла она черную, точно нарисованную бровь.
— Можно, — непринужденно улыбнулась я, хотя чувствовала в присутствии этой явно незаурядной женщины какое-то напряжение.
В ней не было ничего подавляющего, Трегубова не сразила меня ни чрезмерной теплотой, ни надменностью. Но аура, овевавшая ее скорбный и благородный облик, ее манера скашивать глаза, растягивая рот в горькой усмешке, которая тут же сменялась какой-то виноватой улыбкой, настораживали меня, электризовали, заряжая воздух почти физически ощущаемым магнетизмом. Даже когда она ушла на кухню готовить кофе, в гостиной вполне явственно ощущалось ее присутствие.
— Можете курить, если хотите, — она поставила на столик поднос с кофейными чашками, положила рядом пачку «Мальборо-лайт» и опустилась на кресло. — Не знаю, может, вы предпочитаете покрепче? — Она протянула руку и взяла с инкрустированной поверхности маленькой тумбочки пачку «Голуаз» без фильтра.
— Спасибо, — поблагодарила я, доставая свой привычный «Кэмел», — я давно курю «Верблюда». Вы сказали, что у вас пропал муж? — Чтобы она слишком не растекалась в любезностях, я направила беседу в нужное русло.
— Да, — кивнула она, закуривая, — уже пятый день.
— Вы заявляли в милицию?
— На третьи сутки, раньше они заявления не принимают.
— Может, ваш муж еще найдется? — предположила я.
— Я на это очень надеюсь, вы даже не представляете, как я на это надеюсь, — горячо произнесла Трегубова, — именно поэтому я и обратилась к вам.
— Вы его очень любите?
— Я не представляю без него свою жизнь.
— Сильно сказано, — с сомнением заметила я, — а что, если он погиб?
— Все равно, — твердо произнесла она, — я хочу знать.
— Что ж, тогда начнем с самого начала, — я глотнула кофе (настоящий, надо сказать, не растворимый), — если меня вам порекомендовал Сан Саныч, значит, вы знаете мои расценки?
— Мне это известно, — сухо кивнула она.
— У вас есть какие-то версии исчезновения Вячеслава…
— Шатров, Вячеслав Николаевич Шатров, — торопливо подсказала Трегубова, — после женитьбы мы не стали менять своих фамилий. А насчет версий… Слава работает старшим охотоведом в Тарасовском районе. Зимой прошлого года он с егерями во время рейда поймал на браконьерстве Садыха Тагирова, младшего брата начальника РУБОПа…
— Бывшего начальника, потому что сейчас РУБОПом руководит полковник Самойлов, — уточнила я.
— Да, бывшего, — кивнула Трегубова.
— Вот откуда мне знакома фамилия вашего мужа! Я помню, в «Тарасовских вестях» была статья о нем. Кажется, он обвинялся в получении взятки…
— Да, — нетерпеливо и даже как-то раздраженно перебила меня Трегубова, — но все это было подстроено самым бессовестным образом.
— Вашего мужа оправдали, об этом я тоже читала, — я попробовала улыбнуться, — рубоповцы подбросили пакет с долларами ему в машину, после чего он и был обвинен в получении взятки. Но суд его оправдал.
— И знаете почему? — с вызовом воскликнула Трегубова, утратив свое слегка надменное очарование и превратившись в простую страдающую женщину.
— Об этом в статье было как-то вскользь написано, — вздохнула я, — да и статья была не самая большая.
— Вот именно! — торжествующе улыбнулась Трегубова. — Вы не представляете, что Слава пережил, что я пережила! — ее губы задрожали, лицо исказила гримаса боли, которая ценой неимоверных усилий все же была вскоре вытеснена выражением гордой непримиримости и сдержанного отчаяния.
— Я понимаю… — неловко посочувствовала я.
— Да что вы понимаете, — горько усмехнулась Трегубова, — простите, — спохватилась она, — это очень болезненная тема… Славу пытали противогазом, не давали дышать, только бы он подтвердил свою вину. На его руках не было обнаружено следов химического вещества, которым были помечены купюры. Зато они в избытке имелись на пальцах задержавших его рубоповцев. Слава долгое время молчал, не хотел меня расстраивать. Но я все-таки вытащила из него правду. Думала сначала, что он молчит, потому что сломлен, думала, что он замкнулся, потому что находится в страшной депрессии. Но оказалось совсем не так, — она грустно улыбнулась, — просто он размышлял над тем, как накажет обидчиков… Перед ним стоял выбор: перейти на другую работу или остаться на своей и по-прежнему выполнять свой долг, — гордо произнесла она, — он и остался.
Трегубова сокрушенно покачала головой.
— Вы полагаете, что его исчезновение связано с этим делом?
— Не знаю, может, и связано, — вздохнула Трегубова, — это не первое дело, когда ему приходилось рисковать жизнью и семьей.
— Я вижу, вы его очень любите, — уважительно сказала я, — ведь многие женщины не выдерживают подобных испытаний.
— Да, — отрывисто произнесла Трегубова, — люблю. И не только терплю его работу и неприятности, связанные с ней, но и стараюсь помочь, чем могу. Он честный, порядочный человек, не боящийся отстаивать свои убеждения!
Я обвела оценивающим взглядом нашпигованную дорогой мебелью и антиквариатом гостиную. Трегубова перехватила мой взгляд и саркастически усмехнулась.
— Вы, наверное, задаетесь вопросом, откуда у нас все это, — ее усмешка уступила место печальной улыбке, — Слава ценит антиквариат, сам покупает, но на мои деньги. Вернее, на деньги, оставшиеся мне после моего отца. Он был у меня первым секретарем горкома, помните, — иронично взглянула она на меня, — были такие заведения.
— То-то я смотрю, мне ваша фамилия знакома, — осенило меня, — отец у вас, значит, был большим человеком.
«Вот откуда эта стать, эти манеры, эти лоск и изящество, — подумала я, — детство, окруженное нежными заботами нянек, вольготная, обеспеченная жизнь, где заграничные путешествия чередовались с поездками на наши южные курорты, любящие родители, кровно заинтересованные, чтобы дочь получила отличное образование, чтобы удачно вышла замуж и продолжила фамилию… Совдеповская аристократия — не новорусская, еще толком не успевшая освоить техническое и культурное наследие Запада, хотя уже обзаведшаяся всей этой дорогой мишурой: мобильными телефонами, виллами, компьютерами, аудио— и видеотехникой, телохранителями, яхтами, вертолетами, отелями и прочим».
