Фредерик Дар - Грузовой лифт
Слушая ее спокойный голос, глядя на ее молодое благородное лицо, невозможно было поверить, что она совершила столь изощренное убийство.
— А что касается времени смерти… Если не будет вскрытия, то его нельзя проверить. И еще! Мсье Ферри засвидетельствовал, что салон был пуст, когда мы ушли. Он показал, что не покидал меня и мы вместе обнаружили труп.
Она встала передо мной, прижавшись к моим согнутым коленям, подняла к себе мою голову.
— Вы единственная и реальная опасность. Что вы чувствуете, держа в руках судьбу человека?
И это она спрашивала меня. Она, убившая мужа. Меня, убившего женщину.
10. ВЕЛЮРОВАЯ ПТИЧКА
— Почему вы убили его? Она покачала головой:
— Не хочу даже пытаться объяснить вам это. Все из-за дочери.
Он издевался над ребенком…Внезапно я взорвался:
— Не надо только говорить, что вы собирались засунуть труп в ее маленькие ботиночки! Женщина натянуто рассмеялась:
— Я не скажу этого, хотя вы, Альбер, недалеки от истины.
Она помнила мое имя! Что еще надо, чтобы заполучить мужчину в союзники. До сих пор мне было лишь небезразлично, что она выбрала меня в ресторане. Или меня выбрала сама судьба? Не благодаря ли более сложному сплетению обстоятельств я оказался за соседним столиком. Всего лишь за день до этих событий я проснулся в тюрьме за тысячи километров отсюда, и цепь удивительных случайностей привела меня на это свидание.
— Ваша выдумка с церковью была просто гениальной.
— Это вы мне подсказали. Когда вы позвонили, я была в комнате Люсьенны, смотрела, как она спит, и задавала себе вопрос, неужели есть матери, которые могут уничтожить и себя и ребенка.
Я пыталась найти этот ужасный рецепт. А когда я увидела вас в толпе у церкви, то чуть было не закричала от отчаяния.
— Кстати, вы что-нибудь говорили обо мне полиции?
— Ферри назвал ваше имя, но так как вас не было, когда обнаружили тело, полицейские не придали этому значения…
— Они вернутся?
— Безусловно. Еще заявятся и сонные родственники, и чиновники из магистрата. Вчера все много выпили и мало спали. Это будет кошмаром, хотя вряд ли все придут раньше полудня. Должны же они немного поспать, разве нет?
— Вы поднялись, чтобы убрать все из этой комнаты?
— Да. У меня не так уж много времени…
Она ждала моего приговора. Мадам Драве не преувеличивала — ее судьба была в моих руках. Я окинул комнату разочарованным взглядом. Теперь это была декорация. Декорация трагедии.
— Что вы собираетесь делать с мебелью?
— Кресло подходит в пару к тому, что стоит в салоне. Я убрала его оттуда, чтобы освободить место для елки. Достаточно спустить его в одну из комнат, в столовую, например. Полицейские даже не входили туда. Бутылки можно пристроить где-нибудь на кухне.
Проигрыватель, бар и елку надо сломать и сжечь в топке центрального отопления — она большая. Остается диван, но его можно оставить здесь. У меня есть чехол другого цвета.
— Очень хорошо! — решительно сказал я. — Тогда за дело.
Она рассчитывала на мое молчание, но помощи никак не ждала и пришла в некоторое замешательство. Я посмотрел на часы. Я чувствовал непонятную уверенность. Это убийство было своего рода шедевром, и я хотел участвовать в его создании. Было почти восемь утра. У нас оставалось не больше часа.
С помощью мадам Драве я отнес в лифт кресло, бар, проигрыватель и столик, на котором он стоял. Кресло мы оставили в столовой, как она и хотела. Разломать бар, проигрыватель и столик было для меня пустяком. К тому же ломать на мелкие части не было необходимости, потому что печка оказалась действительно огромной. Когда все сгорело и от проигрывателя осталось лишь несколько пружин, я вновь наполнил печь.
Красные, как петушиный гребень, мы поднялись на третий этаж.
Нам еще нужно было снять с елки многочисленные новогодние игрушки, прежде чем сломать ее и сжечь. Мы молча принялись за дело. Мы действовали, как в бреду, и чем меньше комната напоминала салон, тем больше мы торопились. В любой момент мог прийти какой-нибудь полицейский и застать меня у Драве.
Она вскрикнула, когда обнаружила мою птичку в клетке. Я объяснил, откуда появилась эта вещичка, и она заплакала. Сидя на диване, она вздрагивала в такт рыданиям, прижимая к груди игрушку.
— Почему вы плачете? — спросил я, когда она начала успокаиваться.
— Из-за вас, Альбер. Я представила, как вы покупаете в лавочке эту бесполезную игрушку.
Она, которая в течение долгих недель подготавливала убийство мужа. Она, которая выстрелила в упор в голову спящего мужчины.
Она была способна заплакать при виде дешевенькой вещицы, символизировавшей мое одиночество.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы ее выбросили.
— Но мы не можем повесить ее на елку, ведь двери опечатаны.
— Я повешу ее над кроваткой Люсьенны. Не знаю, может ли такая женщина, как я, верить в талисман, но мне кажется, что эта птичка защитит мою дочь.
Не теряя времени, она спустилась с серебряной клеткой в руках, мне же оставалось еще уничтожить елку. Я опять пошел в подвал. Когда кинул в печь обломки, повалил тяжелый черный дым.
Каждый раз, когда я открывал заслонку, оттуда вырывалось смолистое облако, и я задыхался.
Новогодние стеклянные игрушки напоминали яйца, аккуратно сложенные в картонной коробке. Я резко запихнул их в печь все разом, и они лопались со звуком ломающегося печенья.
Я подмел пол в подвале, усыпанный зелеными иголками, потом поднялся. На лестничной площадке второго этажа я услышал голос мадам Драве. Подумав, что она разговаривает по телефону, я спокойно вошел в квартиру. В этот момент раздался мужской голос, и я понял, что надо бежать, но на лестнице уже раздавались шаги.
Я оказался в западне. В столовой был гость, который оживленно разговаривал с мадам Драве, по лестнице поднимался человек.
Прямо передо мной находилась дверь трагического салона, опечатанная восковыми печатями цвета запекшейся крови.
Я рискнул — подошел на цыпочках к двери напротив столовой.
Это была дверь детской. Не думаю, что кто-нибудь входил в дверь так быстро и осторожно.
В комнате Люсьенны царствовал полумрак. Моя серебряная клетка раскачивалась над кроваткой. Я слышал мерное и легкое дыхание малышки. В комнате стояла трогательная духота.
В нескольких сантиметрах от меня слышался скрип половиц и гудение голосов. Наверняка кончится тем, что кто-нибудь войдет сюда. Я оглядывался вокруг, ища убежища, но в комнате были только кроватка, маленький шкафчик, игрушки.
Не знаю, что разбудило ребенка — мое присутствие или шаги за дверью, но она закричала. Ее крик был похож на резкий крик животного. Звук вошел в меня, как скальпель в тело под наркозом.
— Малышка проснулась, — объяснила мадам Драве.
Она шла к комнате. Кто-то следовал за ней.
Я бросился за узкую занавеску кроватки, которая не могла закрыть меня. Снова я испытывал судьбу.
Дверь открылась. Женщина вошла. Мужчина остался стоять на пороге, и это спасло меня. Мадам Драве увидела меня, и я еще раз убедился, что она умеет владеть собой. Она даже не вздрогнула, взяла на руки ребенка и вынесла из комнаты, стараясь закрыть меня от незнакомца.
Я остался один в маленькой комнатке, и утенок Дональд смеялся надо мной. Я был один со своей желто-голубой велюровой птичкой, которая продолжала раскачиваться в серебряной клетке.
11. НАХОДКА
Когда они ушли, я совсем потерял чувство времени, как ночью в кабине грузовика. Мадам Драве опять нашла выход. Она стала напевать, чтобы не привлекать внимание ребенка.
— Вот и все они ушли. Я пойду с ней на кухню, идите в столовую, а я ее уложу.
Я вышел из детской так, что Люсьенна не заметила меня. Вскоре ее мать пришла в столовую. У нее был подавленный вид.
— Вы испугались так же, как и я, — пробормотал я, прижимая ее к груди.
Она совсем обессилила.
— Они позвонили. Мне показалось, что вы услышали и спрятались в подвале.
— Я ничего не слышал. Еще доля секунды, и я попал бы прямо к ним в объятия. Чего они хотели?
— Им нужно было что-то проверить. Они сняли печать с дверей.
Я не знаю, что они делали, потому что один задавал мне вопросы в столовой, пока другой был в салоне.
— Они спрашивали обо мне?
— В общем, да. Они интересовались вами. Но больше всего — любовницей моего мужа.
— О чем они вас спрашивали?
— О вас совсем немного: откуда вы меня знаете; просили вспомнить, как меня вынесли из церкви все эти люди, к которым вы подошли и с которыми заговорили. Я сказала, что совершенно вас не знаю, и что если вы обратили на меня внимание, то я едва вас заметила.
— Вы правильно сделали. А что с любовницей?
— Вот тут запахло жареным. Они хотели знать, в курсе ли я их связи. Вы понимаете, да?..
— Еще бы!
Я осторожно поцеловал ее волосы.
— Они не стали подниматься?
