Наталья Андреева - Самая коварная богиня, или Все оттенки красного
Нелли Робертовна внезапно затосковала. Ах, если бы эта светленькая девочка была ее дочерью! Ее и Эдуарда. Но нет. Они совсем чужие .
– Какое удивительное сходство с девушкой, той самой, со знаменитого портрета! – прошептала Нелли Робертовна. – А ведь это лучшая картина моего мужа!
Ей страстно захотелось вдруг, чтобы все это исчезло: и больничная палата, и девушка, спящая в кровати, и эти письма. Исчезло бы, как сон, который был ли, нет, не поймешь. И вернулась бы прежняя размеренная жизнь.
Она тяжело вздохнула и потрясла блокнот. Вдруг там еще что-то? Так и есть! Из блокнота выпала старая фотография, Нелли Робертовна сразу же ее вспомнила. «Любимой женщине подаришь, когда попросит…» Так вот кому подарил снимок Эдуард! Матери этой Маруси! Еще одно свидетельство большой любви. А еще это завещание. Она вспомнила его содержание и заволновалась. Не затормози вовремя Миша, как знать? Не было бы проблем, которые наверняка теперь будут.
«Что за мысли? – рассердилась она на себя. Надо жить достойно и честно! Раз мой муж так решил – тому и быть!»
То, что, разведясь с ней, муж ни копейки не оставил Нелли Робертовне, ее не удивило. Последнее время они с Эдуардом были на ножах. То ли он впал в старческий маразм, то ли действительно ее возненавидел.
«Все мое движимое и недвижимое имущество, в чем бы на момент моей смерти оно ни заключалось, завещаю двум моим детям: Георгию Эдуардовичу Листову и Марии Эдуардовне Кирсановой. Последнюю официально признаю своей дочерью и законной наследницей половины всего, что я имею. Если же до того момента, как завещание вступит в силу, один из наследников по каким-то причинам умрет, оставшийся в живых наследует и его половину».
Вот так: ей, Нелли Робертовне, ни при каких условиях ничего не достанется. И первой своей жене, матери пятидесятилетнего Георгия, которая тоже еще жива, ничего. Бедная несчастная старуха! Даже жалко ее. И внукам своим, детям Георгия, если их отец, не дай бог, умрет за те полгода, что должны пройти до вступления его в права наследства, тоже ничего. Не любил Эдуард своих внуков. А вот эта девятнадцатилетняя девушка теперь миллионерша. Если, конечно, проживет еще полгода и подаст заявление об открытии наследства. А почему, собственно, не подаст? Обязательно подаст. И тогда, если даже эта Мария Кирсанова умрет позже, чем через полгода, все перейдет ее родне. По закону перейдет.
«Не затормози вовремя Миша…»
А вдруг Маруся умрет до того, как истечет положенный срок? То есть меньше чем через полгода. Тогда все достанется Георгию. Вот так. Жизнь человеческая висит на волоске, вот, к примеру, сегодня. Банальный несчастный случай. Да они даже не знали, что это Маруся! Она сама кинулась под колеса, и все это видели! Мало ли на свете случайностей?
Есть еще племянница Нелли Робертовны, очень милая девушка Настя. Которую тоже, кстати, обошли вниманием в завещании. Вот если бы у них с Эдиком-младшим действительно сладилось…Тогда и вдова Листова могла бы остаться в доме, к которому давно уже привыкла. Большой, просторный загородный особняк, разумеется, со всеми удобствами. Пора о старости подумать, о комфорте.
Конечно, Георгий не выгонит мачеху из дома, не лишит ее куска хлеба. Услуги, которые она оказала пасынку, так просто не забывают. За добро надо платить добром, а Георгий Эдуардович человек, вне всякого сомнения, порядочный и честный.
Как быстро все меняется! Еще вчера она – уважаемая женщина, жена известного художника, его муза. А сегодня – никто. Приживалка. Остается лишь надеяться на милость наследников Листова. В частности, на эту спящую девушку.
Нелли Робертовна тяжело вздохнула. Да, у нее есть в личной собственности несколько картин. Картины эти подарил муж, отобрать их у нее невозможно. И при разводе кое-что досталось ей. Но судиться она не стала и выцарапывать у мужа движимое имущество сочла недостойным. Может, зря?
Зря Миша-то затормозил? Да разве можно так думать?! Можно и нужно. Думать вообще в первую очередь надо о себе. Эта Мария Кирсанова никому из родственников ныне покойного Эдуарда Листова не нужна. Никому.
– Нелли Робертовна?
Она невольно вздрогнула. Задумалась, замечталась.
– Миша? Ты как? Отпустили?
– Кто бы мог подумать, что это та самая девица, а? Ведь, если начнут копать, то…
– Что «то»?
– Могут подумать, что я нарочно.
– Как так: нарочно?
– По вашей просьбе. Так что вы уж меня поддержите.
– Поддержать в чем?
– Да во всем. Ладно, после об этом. Вы домой-то поедете?
– Домой?
– Она все равно спит.
– Знаешь, я не хотела бы оставлять эту Марусю без присмотра.
– Оно понятно…
– Что тебе понятно?
– Понятно, что вы хотите быть рядом, когда она очнется. Очки надо с самого начала зарабатывать.
– Да что ты такое говоришь! Как смеешь!
– Не смею, понятно. Только всем известно, как вас Эдуард Олегович при разводе обобрал. А по закону-то, будь вы не разведенкой какой-нибудь…
– Замолчи! Я, пожалуй, поеду домой. Поговорю с Олимпиадой Серафимовной, с Верой. Кто-то из них должен меня подменить в больнице.
– Вы хотите, чтобы Олимпиада Серафимовна сидела у больничной койки? – чуть не рассмеялся Миша. – Я вообще удивляюсь, что она этим летом поселилась у нас на даче. Видно, решила посмотреть, как вторая жена себя чувствует, когда тоже всех прав лишилась. Олимпиада Серафимовна, по крайней мере, мать законного наследника. А вы кто?
– Теперь все будут указывать мне на мое место. Даже шофер, – сухо заметила Нелли Робертовна.
– Извините. Просто смешно очень: как только Эдуард Олегович скончался, так тут же заявилась и его первая жена, и первая жена его сына. Я уже путаюсь в этих женах. Кто за кем и кто с кем?
– Кстати, именно на Веру я в первую очередь и рассчитываю. Может, она тут подежурит?
– Это вы зря, – Миша хихикнул. – Чтобы наша княгиня Вера Федоровна ухаживала за больной? Ничего смешнее не слышал! И не заикайтесь. Они вообще как только узнают, тут же с ядом сюда прибегут. Или с ножом.
– Ты что себе позволяешь?! – вспыхнула она.
– А вы разве не о том же думаете?
– Я не собираюсь тебе докладывать, о ком и о чем думаю. Поехали, – сухо сказала Нелли Робертовна. Раньше Миша себе такого панибратства не позволял. Не хватало еще, чтобы прислуга вышла из-под контроля! Какой-то полуграмотный шофер ей читает мораль!
Впрочем, он в чем-то прав. Обе рафинированные дамы, и Олимпиада Серафимовна, и Вера Федоровна, не любят чужие болезни, только свои, и тем более не выносят вида крови. Но когда речь идет о таком огромном наследстве, можно и преодолеть брезгливость. И много чего еще можно преодолеть.
Э. Листов «Летний вечерна даче», холст, масло
Это и в самом деле было похоже на картину. Причем из прошлого, века так из девятнадцатого. Обитатели фамильного особняка Листовых всячески отгораживались от модных штучек, категорически отказывались осваивать Интернет, кроме, естественно, молодежи, презирали даже само слово «гаджет». Они так и жили по старинке, попивали чай из самовара и варили вишневое варенье. Не сами, прислуга, конечно, но господа, сидящие на веранде, выглядели именно как господа, а барыни как барыни. Без всяких натяжек.
Стояла тихая, теплая погода, пасмурно, но не душно, пахло пылью, прибитой коротким летним дождем, мокрой листвой, цветами. Вокруг веранды были разбиты яркие клумбы. В ожидании вечернего чая обитатели загородного особняка Листовых обсуждали возникшую проблему. Проблема эта называлась Маруся.
Первая жена покойного ныне художника Листова, Олимпиада Серафимовна, сидела в плетеном кресле, нервно поглядывая на своего сына Георгия Эдуардовича. Весь ее вид говорил: надо что-то делать! Олимпиада Серафимовна было женщина грузная, носила старинную брошь, иначе камею , толстые пальцы все были в перстнях, мочки ушей оттягивали огромные серьги, на шее висели бусы. Она походила на купчиху, но называла себя столбовой дворянкой, всем показывая собственноручно нарисованное генеалогическое древо. Проверить, насколько это правда, не представлялось возможным, поэтому претензии Олимпиады Серафимовны на дворянство все принимали молча, хоть и скрипя зубами. Она без конца говорила о своем происхождении и, честно сказать, уже всех достала.
Сын был на нее не похож, скорее на отца. Худой, нервный, весь какой-то вытянутый, словно шнурок от ботинка, с яйцеобразной головой. Сейчас он изо всех сил делал вид, что читает газету. Его первая жена, Вера Федоровна, нервно покусывала губы. Она была в смешной шляпке, больше похожей на детскую панамку, и в длинной кружевной юбке, абсолютно не сочетающейся с желтой кофточкой. Нелепые наряды Веры Федоровны давно уже стали в семье Листовых предметом для насмешек.
Вторая жена Георгия Эдуардовича Наталья Александровна, энергичная женщина, в чьем облике не было ничего аристократического, нашептывала что-то на ухо своему сыну, тоже Георгию (по-семейному Егору). В общем, все члены семьи покойного художника были в сборе.
