Дик Фрэнсис - Перелом
— Пусть это послужит ему уроком, — упрямо ответила Этти.
— Можно сделать из волшебной курицы рагу, но где тогда взять золотые яйца?
Она с горечью на меня посмотрела.
— Конюшни не нуждаются в таких деньгах.
— Конюшни нуждаются в любых деньгах, которые им платят за работу.
Но Этти покачала головой, явно мне не поверив. Роули Лодж процветал и считался одной из лучших скаковых конюшен по тренингу с тех самых пор, как она пришла сюда на работу, и вряд ли можно было убедить ее в том, что порой причина неудач кроется именно в успехах.
Я подозвал Алессандро, и он подскакал ко мне, насколько позволила ему беспокойная лошадь.
— Можете не проезжать его на Пустоши, — сказал я. Движение резко повернулся на месте, и Алессандро крикнул нам через плечо:
— Я поеду с вами! Я выбрал!
Этти поставила его четвертым и велела остальным наездникам держаться от Движения подальше. Сама она вскочила в седло Индиго, я сел на Кукушонка-Подкидыша — Джордж открыл ворота. За воротами мы свернули направо и направились к Заповедному Холму. Ничего неожиданного по дороге не произошло, если не считать, что Движение чуть не сбил неосторожного «жучка», когда мы пересекали Моултон Роуд. «Жучок» отскочил с проклятьями и обругал лошадь. «Жучки» Ньюмаркета узнавали скакунов с первого взгляда. Удивительно, ведь их было более двух тысяч, не считая молодняка-двухлеток, который, набирая форму, менялся каждый месяц. «Жучки» изучали лошадей, как директора школ новых учеников, и редко ошибались. Мне оставалось надеяться, что увернувшийся от Движения представитель этой профессии был слишком занят безопасностью собственной персоны, чтобы обратить внимание на наездника.
Нам пришлось ждать очереди, так как наши конюшни были четвертыми из тех, что пожелали устроить проездку на Заповедном Холме. Алессандро вываживал Движение кругами в стороне от нас; вернее, он пытался его вываживать. У Движения было свое мнение на этот счет.
В конце концов Этти начала тренировку, а мы с Кукушонком-Подкидышем остались на склоне Холма, наблюдая, как наездники небольшими группами скачут вверх. На вершине они останавливались и по левой рабочей дорожке с песчаным грунтом вновь спускались к подножью. Каждое утро мы проезжали лошадей в два реприза, и относительно короткое расстояние на крутом подъеме давало нам возможность выработать скоростную выносливость.
Алессандро стартовал в последней группе из четырех лошадей, и задолго до того, как он со мной поравнялся, стало ясно, что из них двоих управляет скачкой лошадь. Нестись галопом вверх по Холму было крайне тяжело, но, видимо, Движению просто забыли об этом сообщить.
Алессандро промчался мимо, и я сразу понял, что лошадь понесла: вытянутая вперед голова, закушенный мундштук, бешено вращающиеся глаза — словом, классический случай, прямо из учебника верховой езды.
На вершину Холма Движению было просто наплевать. Он резко кинулся влево и поскакал к Бэри Хилл. У жеребца даже не хватило ума свернуть к конюшням: он забрал слишком далеко к северу и промахнулся примерно на полмили, продолжая мчаться вперед и неумолимо унося Алессандро в направлении Лоустофта.
Подавив в себе недостойную мысль, что не слишком огорчусь, если лошадь не остановится, пока не утопит всадника в Северном море, я одумался: несчастье с жеребцом отразится на наших конюшнях. Глядя на удаляющуюся спину Алессандро, я отправился следом легким тротом, но, подъезжая к Бэри Роуд, окончательно потерял лошадь и седока из виду. Я пересек дорогу и остановился, задумавшись, в каком направлении свернуть.
Навстречу мне медленно ехал автомобиль с насмерть перепуганным шофером, высунувшим голову из бокового окошка.
— Этот сумасшедший псих чуть было не налетел на меня! — проорал он. — И сам он псих, и лошадь у него психованная!
— О, как жаль! — сочувственно крикнул я в ответ, но он злобно посмотрел на меня и чуть было не врезался в дерево.
Я поскакал по дороге, раздумывая, что делать, если я увижу вылетевшего из седла Алессандро, и сколько времени уйдет на поимку заблудшего Движения.
За следующим поворотом я их не обнаружил: пустынная дорога убегала вперед, насколько хватало глаз. Начиная волноваться, я пустил Кукушонка-Подкидыша галопом по земляной обочине шоссе.
Дорога была прямой, как струна, затем следовала изгибу Известковых Холмов, за которыми Алессандро тоже не было. Ни слуху ни духу. И только в двух милях от отведенной под тренинг местности мне удалось их обнаружить.
Алессандро стоял на перекрестке дорог, спешившись, держа Движение под уздцы. Жеребец совсем выдохся: голова его поникла, бока тяжело вздымались, по туловищу и груди крупными каплями стекал пот. Брызги пены застыли на его шее, а язык свешивался наружу.
Я соскользнул с седла и быстро провел рукой по ногам лошади. Вялости мышц не наблюдалось. И судорог тоже. Облегченно вздохнув, я выпрямился и посмотрел на Алессандро. Лицо у него было решительное, глаза ничего не выражали.
— У вас все в порядке? — спросил я. Он вздернул подбородок:
— Естественно.
— Капризный жеребец, — обронил я. Алессандро не ответил. Его самолюбию был нанесен удар, но он не нуждался в утешении.
— Прогуляйте его потихоньку, — сказал я. — Пока не остынет. И постарайтесь держаться подальше от машин.
Алессандро дернул повод, и Движение неуклюже повернулся, соглашаясь переставлять ноги только в самом крайнем случае.
— Что это? — спросил Алессандро, указывая на небольшой холмик рядом с перекрестком дорог. Он отвел Движение чуть в сторону, чтобы я лучше видел, но я мог ответить на его вопрос с закрытыми глазами.
— Могила мальчика, — сказал я.
— Какого мальчика? — Он был поражен. Маленькую могилку знал в Ньюмаркете каждый. Холмик, примерно в четыре фута длиной, был огорожен проволочной сеткой, совсем как лужайка в парке. Из ячеек сетки торчали грязные нарциссы из пластика, а в центре из земли вылезали увядшие стебли настоящих цветов. Там же, в центре, валялась полиэтиленовая кружка, неизвестно кем оставленная. Могила выглядела заброшенной и вместе с тем, как ни странно, ухоженной.
— О нем ходят разные легенды, — сказал я. — Говорят, он был пастухом. Когда он однажды уснул, пришел волк и зарезал половину стада, и, проснувшись, мальчик повесился от отчаяния.
— Самоубийц всегда хоронили на перекрестках дорог, — кивнул Алессандро. — Это известно.
Я не видел ничего дурного в попытке как-то смягчить его, сделать более человечным, поэтому продолжал рассказывать:
— За могилой всегда кто-нибудь ухаживает. Она никогда не зарастает, и изредка на ней появляются новые цветы... Никто не знает, кто их сажает. Говорят, что цыгане. И существует еще одна легенда, по которой майские цветы, распускаясь, всегда совпадают с расцветкой камзола жокея, который должен выиграть дерби.
Алессандро напряженно уставился на холмик.
— Тут нет черных цветов, — медленно сказал он, — а у Архангела — золотой, черный и бледно-голубой.
— Не сомневаюсь, что цыгане найдут разгадку, если потребуется, — сухо ответил я и подумал, что цыганам куда больше по душе придется гадание другого рода.
Я повернул Кукушонка-Подкидыша мордой к дому, и мы затрусили вперед. Оглянувшись, я увидел, что Алессандро ведет Движение медленным шагом по обочине дороги. Глядя на его стройную фигуру в яркой одежде и на голубую с белым шапочку, я искренне пожалел, что он таков, каков есть. Будь у него другой отец, он был бы совсем иным человеком.
Но будь у меня другой отец, я тоже был бы иным человеком. Интересно, кто бы не был?
Я размышлял по этому поводу, пока не вернулся в Роули Лодж. «Отцы, — думал я, — могут воспитывать, кормить и пеленать своих молодых отпрысков, но они не могут повлиять на развитие основных черт характера. В результате дети вырастают жестокими или безвольными, но рано или поздно им приходится сталкиваться с жизнью и вырабатывать к ней свой подход». Алессандро же в настоящий момент стоял на перепутье, и, дай волю отцу, он выбил бы из сына все хорошее, не моргнув глазом.
Алессандро с каменным лицом снес презрительный взгляд Этти, но мало кто из наездников решился отпустить шуточку в его адрес, как это было принято в их среде. Одни — инстинктивно боялись его, что, по моему мнению, говорило об их здравом смысле; другие, менее чувствительные, просто игнорировали.
Джордж отвел Движение в денник, а Алессандро последовал за мной в контору. Он безразлично посмотрел на Маргарет, сидевшую за столом, не обратив внимания на ее аккуратное, цвета морской волны, платье и высокую, в локонах, прическу, и принялся высказывать мне свои соображения. Видимо, он тоже много размышлял на обратном пути.
— Вы не имели права заставлять меня проезжать такую нетренированную лошадь, — воинственно заявил он.
— Я вас не заставлял. Вы сами ее выбрали.
