Ольга Тарасевич - Оберег Святого Лазаря
А ведь Ленька знает меня как облупленную. Знает, и обычно принимает со всеми моими тараканами.
Зачем тогда было провоцировать ссору, настаивать? Он же понимает: я не умею, не привыкла ездить по жизни «задним ходом». С точки зрения результата КПД разборок – ноль целых, ноль десятых. Но мы наговорили друг другу столько горьких несправедливых слов, что всю душу, кажется, заволокло едким дымом…
«Ты себя ведешь, как маленькая упрямая девочка! – орал муж, крутя пальцем у виска. – Так Димон в магазине на пол валился и визжал, что хочет машинку!»
Я ревела и улыбалась одновременно. Наш сын внешне очень похож на Леньку, и в тот момент как раз именно кричащий муж напоминал вредничающего сынишку.
Оба мы хороши! Наверное, никогда не повзрослеем. Никогда не научимся контролировать свои эмоции, идти на компромисс и допускать за близким человеком право принимать решения, противоречащие собственным критериям…
– Нравится?
Вздрагиваю от звенящего над ухом голоса, бросаю машинальный взгляд в зеркало и с облегчением подмигиваю своему отражению.
Да я выгляжу просто роскошно! Свежий цвет лица, высокие скулы, огромные глазищи и пухлые губы – ничто больше не напоминает зареванную, хлюпающую носом женщину.
Благодарно улыбаюсь талантливой визажистке, встаю с кресла и тороплюсь в центр комнаты. Там режиссер программы как раз объясняет съемочной группе, что нам всем предстоит делать.
В Захаре Быстрове нет ничего ни быстрого, ни энергичного.
Невысокий дядечка с «пивным» животиком, боковыми залысинами и маленькими сонными глазками; одетый в мешковатые вытертые джинсы и свободный свитер. И даже голос у него тихий, сонный. Не соответствует человек своей фамилии, вот просто ни капельки!
– Итак, повторяю, – он бросает на меня равнодушный взгляд и продолжает бубнить: – Повторяю для вновь прибывших. На испытании участники программы из шести запечатанных конвертов с фотографиями должны выбрать один, тот самый, в котором находится снимок убитого парня. Если выбор конверта сделан правильно – то дальше экстрасенса надо спросить о том, как именно погиб парень. Мать погибшего сейчас на гриме. Мы сможем начинать через десять минут. А пока пусть ведущие подводку запишут.
У меня невольно вырывается:
– Так ведь первый же экстрасенс, прошедший испытание, сможет разболтать остальным участникам все подробности!
Оператор Дима Ванин, высокий, красивый, как греческий бог, недоуменно пожимает плечами:
– А это совершенно не в их интересах! Они все – конкуренты. До окончания съемок все экстрасенсы будут находиться в двух помещениях: одна комната для тех, кто уже прошел испытания, и вторая – для тех, кто ожидает записи. У них забрали сотовые телефоны. Даже в туалет их будет сопровождать кто-нибудь из наших. Впрочем, они и сами не горят желанием делиться подробностями друг с другом. Сам сегодня слышал, многие радовались смерти Мариам. Говорили – одним соперником меньше! А еще мне показалось, что убийца…
Ведущая Катя Романенко хмурит темные бровки, отчего ее лоб рассекает тонкая морщинка:
– Дим, я тебя умоляю, давай будем работать, а не болтать. Я уже второй день в себя прийти не могу, руки трясутся. И вонь эта невыносимая – кажется, вся студия до сих пор пропитана гадким запахом. И вот в чем прикол – этого вонизма не было, когда мы шампанское пили.
У меня невольно вырывается:
– Не может быть! У фосфорорганических соединений очень резкий запах. Он сразу же появляется, стоит только открыть емкость с инсектицидом.
– Ну конечно, я вру, – ведущая бросает на меня неприязненный взгляд и поджимает накрашенные светло-розовой помадой губки. – Естественно, Романенко быть искренней не может, ничего не понимает, ни в чем не разбирается. И вообще, она – тупая овца, у нее же папочка – олигарх!
– Кать, да никто о твоем отце тут не говорит. Расслабься, не заостряйся! Ты ведь сама всегда заводишься!
Вместо ответа на дружескую ремарку оператора Катя лезет в сумочку, ловко достает из пузырька таблетку и бросает ее в рот.
– О, спасение отравляющих – дело рук самих отравляющих?! И это правильно: чего ждать, пока тебя на тот свет спровадят! Катерина, ты сегодня прекрасно выглядишь! – вбежавший в студию Максим Ерофеев со снайперской точностью чмокает воздух в миллиметре от загримированной Катиной щечки. – Бедная моя детка! Перепугалась, когда все тут случилось? Я понимаю, солнце. Но надо собраться, у нас работа. Давай, выше нос, пошли подводку записывать!
Макс улыбается Кате так искренне, что мне сразу же хочется ему простить и эту неудачную шутку, и все последующие. Но напарница Максима придерживается другого мнения, гневно сверкает огромными голубыми глазищами и бубнит, бубнит…
Наблюдаю за вяло переругивающимися телевизионщиками и думаю о том, насколько все-таки был прав мой сын.
Наш Дмитрий Леонидович работает журналистом в газете. Красив, засранец, весь в папочку; да и мама не подкачала, чего уж там скромничать. Его с такой броской внешностью еще на журфаке все пытались на телевидение заманить. Сын отказался, сказал, что отношения в телевизионном коллективе – это перманентный серпентарий. К тому же ему было скучно зависеть от всей этой громоздкой телевизионной инфраструктуры – режиссеров, телекамер, монтажных…
Из группы людей, приближающихся к столу, возле которого оператор Дима уже расставляет осветительные лампы, я сразу безошибочно выделяю мать погибшего парня.
Не знаю, сколько времени прошло после той трагической потери. Женщина одета в светлую одежду. Но вся ее фигура словно бы подернута траурным крепом.
– Наталия Александровна, вот материалы к сегодняшней записи!
Открываю протянутую Норой Фридман папку (на голове девчонки сегодня красуется бейсболка, так что цвет волос барышни остается по-прежнему неизвестен. А может, она вообще лысая?), пробегаю глазами ровные темные строчки.
Итак, конверт с портретом убитого мальчика будет лежать справа в первом ряду. Экстрасенсы, как уже объяснял режиссер, должны выбрать его фотографию из шести конвертов, пять из них будут пустыми, и только в одном находится снимок. На фотографии изображен 25‑летний Павел Сергеев. Умер от множественных ножевых ранений, нанесенных преступником прямо во дворе его собственного дома поздним вечером. Уголовное дело приостановлено в связи с неэффективностью оперативно-разыскных мероприятий, не выявивших лиц, которых надлежит привлечь к ответственности.
Моя «роль», если можно так выразиться, проста, как грабли: изложить участнику суть задания, а потом задать уточняющие вопросы по месту обнаружения трупа и характеру нанесенных повреждений.
Откуда-то сбоку доносятся сдерживаемые рыдания. И женские голоса:
– Пожалуйста, возьмите себя в руки. Сейчас тушь потечет.
– Вы же сами захотели, чтобы экстрасенсы рассказали, кто убил вашего сына.
Ссора с мужем наполнила мою душу звенящей пустотой. Я вижу, что мать погибшего нуждается в сочувствии и поддержке, – но на искренние слова у меня нет сил, а переворачивать песочные часы банальностей не хочется.
В студии очень жарко. Верчу головой по сторонам и радостно обнаруживаю искомое – кулер с водой.
Пара глотков меня взбодрит, и…
– Подождите, не пейте пока!
От неожиданности я немного расплескиваю воду.
Передо мной стоит самая молоденькая участница программы – пятнадцатилетняя Алиса Катаева. Девчонка, она действительно совсем еще девчонка – с подростковой угловатостью, застенчивым румянцем во всю щеку, немодной теперь длинной косой. Девочка почему-то забирает стаканчик у меня из рук и пристально смотрит на него.
Как некстати! Пить хочу – умираю!
Не самым любезным тоном интересуюсь:
– Ну что, ты уже загипнотизировала воду? Что ты в ней хочешь увидеть?!
– Пожалуйста! Вот теперь можно пить! – девочка возвращает мне стаканчик. – Я сейчас и весь кулер очищу.
Пока Алиса сосредоточенно пялится на баллон с водой, я делаю глоток, и… И от изумления какое-то время не могу произнести ни звука.
Вкус воды кардинально изменился. Обычная чуть сладковатая офисная водичка вдруг словно стала родниковой – чистой, ароматной, невероятно свежей. Такая вода всегда бывает в родниках, и никогда – в кулерах.
– Молодец, Алиса! Спасибо! Не знаю, как ты это сделала, но было очень вкусно, и…
Внезапно меня обжигает мысль.
А ведь с такими способностями, наверное, можно и вкус карбофоса изменить. И вкус, и запах… Алиса, кстати, как раз находилась в студии, когда случилась трагедия с Мариам.
Впрочем, меняя вкус, девчонка, наверное, меняет и химический состав воды? Если бы она «почистила» карбофос – он бы уже не был ядовитым?
Ничего не понимаю!
– Наталия Александровна, Алиса – сколько вас еще ждать?! Занимайте свои места, – вдруг раздается режиссерский рык в микрофон. – Если вдруг кто-то еще не отключил телефоны, сделайте это!
