Луиз Пенни - Последняя милость
Почти. Но не все.
— Не вижу в этом ничего необычного, — сказал Оливье, переставая смеяться и вытирая выступившие на глазах слезы. — Мы с Габри сами являемся верными адептами Хааген Да[29].
— А один из твоих любимых фильмов — «Код Да Винчи», — заметила Клара, обращаясь к Питеру. — Так что ты тоже должен входить в число просветленных.
— Точно. Хотя у Винчи Да стоит до, а не после фамилии.
Клара снова расхохоталась, опираясь на Питера, и Генри, решив, что это какая-то новая игра, подбежал и начал весело прыгать вокруг. Отсмеявшись и успокоив собаку, Клара с удивлением обнаружила, что Матушка поднялась со своего места и куда-то уходит.
— С ней все в порядке? — обеспокоенно спросила она у Кей, которая смотрела вслед подруге, направлявшейся в столовую, к Эм и другим гостям. — Может быть, мы что-то не то сказали?
— Нет.
— Мы не хотели ее обидеть, — продолжала оправдываться Клара, опускаясь на место Матушки, рядом с Кей.
— А вы ее и не обидели. Вы вообще говорили не о ней.
— Но мы смеялись над вещами, к которым Матушка относится очень серьезно.
— Вы смеялись над Сиси, а не над Матушкой. А это совершенно разные вещи, и она это понимает.
Но слова Кей не рассеяли сомнений Клары. Книга Сиси называлась точно так же, как и медитационный центр Матушки. Обе женщины теперь жили в Трех Соснах, и обе претендовали на то, что идут по пути духовного совершенствования. Возможно, эти две женщины скрывали не только свои эмоции, но и нечто большее.
Рождественский ужин закончился, и веселые возгласы «Счастливого Рождества!» и «Joyeux Noël!» постепенно растворялись в ночном воздухе. Эмили помахала вслед последним из гостей и закрыла дверь.
Была уже половина третьего ночи, и она ужасно устала. Немного постояв, опершись о стол, чтобы набраться сил, Эмили прошла в гостиную. Клара, Мирна и другие женщины все убрали и вымыли посуду, пока она сидела на диване со своим маленьким бокалом виски и разговаривала с Руфью.
Ей всегда нравилась эта женщина. Когда около десяти лет назад вышел первый сборник стихов Руфи, это ошеломило всех. Никто не мог поверить, что эта язвительная, желчная особа способна создавать такую красоту. Но Эм не была удивлена. Она всегда это знала. Так же как и Клара. Это общее знание было одной из многих причин, по которым она симпатизировала Кларе с той самой минуты, когда та, еще очень молодая, слишком самоуверенная и необыкновенно талантливая, впервые появилась в Трех Соснах. Подобно маленькому мальчику из «Шестого чувства», Клара видела то, чего другие увидеть не могли. Но только ей было дано видеть не призраков, а добро. Эта ее способность даже пугала Эм. Так легко видеть в окружающих людях только плохое, ведь это служит прекрасным оправданием наших собственных неблаговидных поступков. Но добро? Нет, только по-настоящему выдающиеся личности способны разглядеть его в других.
Хотя Эм прекрасно понимала, что далеко не в каждом человеке было что разглядывать.
Она подошла к стереосистеме, открыла ящик и осторожно приподняла лежавшую там старую шерстяную варежку. Из-под нее она достала пластинку, поставила ее на проигрыватель и потянулась к кнопке включения. Ее согнутый, дрожащий палец чем-то напоминал немощный вариант перста Бога в «Сотворении мира» Микеланджело. Включив проигрыватель, Эм вернулась к дивану, нежно сжимая в руках варежку, как будто та все еще была надета на чью-то руку.
Матушка и Кей спали в комнатах, расположенных в задней части дома. Уже много лет подряд подруги оставались у нее ночевать после праздничного ужина, чтобы потом вместе спокойно провести и весь следующий день. Эм подозревала, что это Рождество станет для нее последним. Скорее всего, и для Кей тоже. И, возможно, для Матушки.
Заиграла музыка, и Эмили Аонгпре закрыла глаза.
В задней комнате Матушка уловила первые ноты скрипичного концерта Чайковского ре мажор. Теперь она слушала его только в рождественский вечер, хотя раньше это была ее любимая вещь. Когда-то эта музыка была совершенно особенной для них всех. Особенно для Эм, хотя и она теперь слушала ее лишь раз в году, в ночь перед Рождеством. Матушка представляла себе, как Эм сидит сейчас в гостиной одна, перед включенным проигрывателем, и ее сердце разрывалось на части от сочувствия к подруге. Но она очень любила Эм и уважала ее желание побыть в эти часы наедине со своим горем и своим сыном.
Кроме того, в эту ночь у Матушки было собственное горе, которое ей предстояло пережить. «Обретите покой», «Обретите покой». Она повторяла эти два слова как заклинание, которое на этот раз оказалось совершенно бесполезным. Слова внезапно стали пустыми, ничего не значащими, как будто всю их силу украла эта ужасная, нелепая пародия на женщину. Будь она проклята, эта Сиси де Пуатье!
Кровать жалобно скрипнула, когда Кей перевернулась на другой бок. Даже такое простое движение теперь давалось с прудом. Тело отказывалось служить ей. Почему об умирающих говорят, что они «испускают дух»? Кей чувствовала, что она сама превращается в дух еще при жизни. Открыв глаза, которые постепенно привыкали к темноте, она слушала доносящиеся издалека звуки скрипичного концерта Чайковского. Казалось, что они проникают в ее тело не через уши, которые с каждым днем слышали все хуже, а сквозь грудь, прямо в сердце, и оседают там невыносимо тяжким грузом. Кей глубоко, судорожно вздохнула. Ей хотелось закричать, чтобы Эмили прекратила, чтобы немедленно выключила эту божественную музыку. Но она этого не сделала. Кей слишком любила подругу, чтобы отказать ей в желании побыть некоторое время вместе с Дэвидом.
Музыка напомнила ей еще об одном ребенке. Кри. Кому могло прийти в голову назвать ребенка этим дурацким именем? Кри? Кря? Кей знала, что имя человека играет важную роль в его жизни. Как и любые другие слова. Эта девочка сегодня вечером пела, как ангел. Благодаря ей они все на некоторое время стали лучше, чище, ближе к Богу. Но несколько жестоких, тщательно подобранных слов ее матери мгновенно все разрушили, обезобразив почти совершенную красоту. Сиси была подобна алхимику, обладающему сомнительным даром превращать золото в свинец.
Что же такое должна была услышать мать Кри, чтобы это вызвало такую реакцию? Наверняка, это был не тот голос, который слышали они все. Или все-таки это был именно он и именно в этом заключалась ее проблема? А может, Сиси слышала еще и совсем другие голоса?
Ну что ж, она будет не первой, кто их слышит.
Кей попыталась отогнать от себя эту мысль, но та не уходила. Более того, к ней присоединилась другая, которая тоже обрела голос — мягкий, добрый мужской голос с певучим ирландским акцентом:
— Ты должна была помочь этой девочке. Почему ты ничего не сделала?
Этот вопрос был ей хорошо знаком. Он всегда звучал одинаково. И ответ на него оставался неизменным. Она боялась. Она всю жизнь боялась. Ей вспомнились строки одного из стихотворений Руфь Зардо:
Пугая тьмой, оно свой лик являет,
То зло, что ожидаемо тобой,
А ожидаемо — оно не удивляет.
Сегодня вечером это зло обрело плоть и кровь. Теперь у него было имя, лицо и розовое платье.
Потому что злом была не сама Сиси, а живой упрек по имени Кри.
Кей обвела взглядом темную комнату и подтянула фланелевую простыню к самому подбородку, пытаясь согреться. Ей уже много лет не было по-настоящему тепло. На ее электронных часах светились красные цифры. Три часа ночи. И как когда-то ее отец, она лежала в своем собственном окопе. Замерзшая и дрожащая. Сегодня у нее появился шанс искупить все проявления трусости в ее жизни. Все, что ей нужно было сделать, — это защитить ребенка.
Кей знала, что скоро прозвучит команда и ей придется вылезти из своего окопа и лицом к лицу встретиться с неизбежным. Но она еще не была к этому готова. Пока еще нет.
Будь трижды проклята эта женщина!
Эм слушала, как звуки скрипки плывут по комнате, проникая во все хорошо знакомые им места. Они играли вокруг елки, искали подарки и смеялись, замерев у покрытого изморозью окна, из которого открывался вид на такую знакомую деревенскую площадь с ярко освещенными величественными соснами. Музыка заполнила комнату, и в какой-то благословенный момент, закрыв глаза, Эм смогла представить себе, что это играет не Иегуди Менухин, а кто-то совсем другой.
Каждое Рождество повторялось одно и то же. Но на этот раз все было гораздо хуже, чем обычно. Она слышала слишком много. И видела слишком много.
Теперь Эм совершенно точно знала, что она должна сделать.
Первый день Рождества был ясным и солнечным. Выпавший накануне снег искрящейся пылью осыпался с ветвей деревьев, и казалось, что все вокруг сверкает серебром. Клара открыла дверь черного хода, чтобы выпустить погулять их золотистого ретривера Люси, и глубоко вдохнула морозный воздух.
