Борис Каспаров - Копия Дюрера
— Ложь, все ложь, — грубо сказал Бергман. — Вы наговариваете на меня. Где доказательства, что я был в доме? Их нет. Это одни предположения и догадки.
— Главное доказательство — то, что вы сидите в этом кресле. Неужели вам не показался странным провал после того, как ваш план, казалось, блестяще удался? Пора поверить, что нам все известно. Скажите фамилию человека, которому должны были передать картину. Когда вы его последний раз видели?
— Пять дней назад, — угрюмо ответил Бергман. — Он мне сказал, что надо спешить, потому что картины усиленно разыскивают. Фамилия его мне неизвестна. Я знаю только, что он иностранец.
— Когда и где вы должны с ним встретиться?
— Завтра в семь утра около того же дома.
— Но ведь он, кажется, уже отчасти восстановлен и в нем кто-то живет?
— Не доезжая до него с полкилометра есть маленький лесок, который подступает к дороге. Он будет ждать меня на опушке.
— Кто еще связан с вами?
— Никто, я действовал один.
— А фамилия Шеленберг вам не знакома?
— Шеленберг? — в голосе Бергмана прозвучало удивление. — Кто это? Я не знаю его…
— Человек, который живет в сторожке у тропинки, ведущей в Мариендорф.
Бергман покачал головой:
— Ни Шеленберга, ни кого-либо другого я здесь не знаю.
— Допустим. Почему вы не попытались достать картины ночью, а сделали это днем?
— Я и при дневном свете не очень-то ориентируюсь в лесу, а ночью вообще бы не нашел места. Да и потом был уверен, что сбил вас с толку.
— Где вы находились эту ночь?
— В восьмом бункере. Это недалеко от разрушенного дома.
— Больше вы ничего не хотите сказать?
— Я сказал все. Я знаю, что чистосердечное признание мне будет зачтено. И прошу вас учесть: я стрелял только из страха. Это был какой-то невольный шаг, безотчетное действие. Будь это не вы, я все равно стрелял бы. Все равно. Нервы оказались сильнее меня.
— Ваши впечатления? — спросил Воронцов после того, как за автоматчиком, сопровождавшим Бергмана, закрылась дверь. — Врет или говорит правду?
— Это мы проверим утром.
— Да, но только, так сказать, с одной стороны…
Резко и требовательно зазвонил телефон. Майор бросил на стол размятую папиросу и взял трубку.
— Комендатура, майор Воронцов. Да, товарищ генерал, картина Дюрера. Что?! Лучше разбираться… Но… Как Дюрера?! Плохо слышно? Нет, товарищ генерал, слышно хорошо. Ясно.
Воронцов положил трубку.
— Так вот, уважаемый Сергей Семенович, — он впервые за все время назвал меня по имени, — у вас есть спички? Дайте, пожалуйста. Так вот, Сергей Семенович, мы с вами, мягко выражаясь, опростоволосились. Ясно? Никакой это не Дюрер и никаким шедевром здесь и не пахнет. Картины Дрезденской галереи уже найдены, среди них и та, что мы принимали за подлинник. Ранк, видимо, был не только изрядным фокусником, но и отпетым шулером. Если Бергман говорит правду, то завтра мы встретимся с человеком, которого он готовился оставить в дураках. Но скажу вам честно, — в глазах майора загорелись юмористические огоньки, — я бы и сам мог попасться на эту удочку. Хотел бы я иметь сейчас подлинник, чтобы поставить его рядом с этой подделкой. Кто бы смог их отличить? Как вы думаете, может быть, и Ранк принимал ее за настоящего Дюрера?
Я был смущен столь неожиданным оборотом дела, что не сумел собраться с мыслями, и майор ответил себе сам:
— Что ж, такая возможность не исключена. Но подведем итог. Картины, во всяком случае те, которые спрятал Ранк, у нас в руках. Бергман обезврежен. Завтра утром мы проверим его правдивость. Но ночной сигнал, но смерть Витлинга, заявление Шеленберга, который явно старался завести нас в тупик. Связан ли этот тип с Бергманом или действует сам? Шеленберг исчез. В сторожке не нашли ни одной его вещи. Видимо, в лесу за вами следил вчера именно он и, догадавшись, что фрау Лерхе сообщила вам, из какого источника получила сведения, счел за лучшее скрыться. Запугивая ее, он чего-то не учел.
— Влияния мужа, — сказал я. — Лерхе ненавидит Шеленберга. И, кажется, именно из-за жены.
— Ну, это область уж слишком деликатная, чтобы нам ее касаться, — проворчал майор, сбивая в пепельницу пепел. — А о Шеленберге я навел предварительные справки. Знают его здесь не особенно хорошо. Он был назначен только месяцев пять назад на место старого лесника, которого взяли в фольксштурм, откуда он не вернулся. Однако три года назад Шеленберг бывал в Мариендорфе в качестве чиновника по сбору налогов. Дополнительных сведений у вас о нем нет?
Я не успел ничего ответить, потому что в дверях показался дежурный сержант.
— Товарищ майор, — доложил он, — машина вернулась. Человека, за которым вы посылали, не нашли.
— Не нашли? — майор посмотрел на меня с удивлением. — Когда Герхардт должен был вернуться из города?
— Этого я не знаю. По-моему, у него какое-то дело к Гофману.
Майор положил руку на трубку телефона и обратился к сержанту.
— Его нет и в Мариендорфе?
— Так точно, товарищ майор, его там не было со вчерашнего дня.
Майор поднял трубку и позвонил Гофману. Гофман сообщил, что Герхардт был эту ночь у него и ушел в имение еще на рассвете. По его словам, он рассчитывал доехать до развилки на попутной машине или телеге, а оттуда дойти уже пешком.
— По-видимому, он так и сделал, — сказал я. — Когда мы проезжали утром мимо аллеи, мне показалось, что он шел по направлению к имению.
— Странно, куда же он в таком случае мог запропаститься? — Воронцов посмотрел на часы. — Ну хорошо, с этим мы разберемся сами. А вам пора ехать прощупать Штейнбока. Заезжайте прямо в комендатуру Вайсзее, а оттуда вместе с комендантом поедете в гости, кстати, комендант и сам собирался сделать это сегодня…
Дорога на Вайсзее ответвлялась от шоссе не больше чем на километр.
Вскоре показалось селение. Оно раскинулось вокруг крохотного живописного озера, заросшего сосновым лесом. Селение было вполне городского типа, с прямыми линиями улиц, кирпичными домами под высокими черепичными крышами.
Комендатура находилась недалеко от озера, рядом с кинотеатром.
Я вошел в небольшое здание комендатуры.
Дежурный сержант сообщил мне, что комната коменданта третья по коридору.
Коридор был совершенно пуст. Третья дверь оказалась полуоткрытой, и я увидел самого коменданта. Такие случаи бывают в жизни, но, наверное, крайне редко. Нужно было три года колесить по дорогам войны, попасть на работу в комендатуру, нужно было случиться несчастью с Витлингом, для того чтобы после четырех лет разлуки я смог встретиться с человеком, который находился сейчас по ту сторону дверей. Никакого сомнения быть не могло — за комендантским столом, в комендантском кресле сидел Володя Крайнев — один из моих самых близких студенческих друзей. Он нисколько не изменился за годы нашей разлуки. Его круглое розовое лицо и ясные голубые глаза дышали, как всегда, великим оптимизмом и жизнерадостностью. Только сейчас, разговаривая с сидящей напротив него пожилой женщиной в черном, он напускал на себя известную долю солидности.
Но зато куда она делась, эта солидность, когда он увидел меня. Его выбросило из-за стола, словно из катапульты. Я не успел сделать и двух шагов от двери, как очутился в его объятиях. Бедная немка, кажется, не на шутку перепугалась. Обнявшись, мы стояли в центре комнаты, уподобившись каменным изваяниям, и этим еще более сбивали с толку посетительницу.
— Нет, просто здорово, — сказал Крайнев, хлопая меня по плечу, когда мы, наконец, оторвались друг от друга. — Как ты меня нашел?
— Об этом потом. — Я показал ему глазами на сидящую в кресле женщину. — Ведь ты не закончил еще свои дела.
— Ах да, чуть не забыл, — он вернулся к столу. — Фрау Кранц, я все понял. Насколько это возможно, мы вам поможем.
Когда мы остались одни, он снова с восхищением хлопнул меня по плечу.
— Нет, как это здорово, что ты меня отыскал. Ну где ты, как? — Крайнев забросал меня вопросами. — Садись и давай рассказывай. Или нет, вот что, лучше пойдем ко мне.
— Подожди, — улыбнулся я, садясь в кресло. — Ты, как всегда, решаешь все в слишком стремительном темпе. Где комендант капитан Черкашин?
— Он болен. Меня прислали на его место. Уже неделю, как я копаюсь во всех местных дрязгах. — Он вдруг помрачнел. — Ах, черт возьми, чуть не забыл, ведь пойти сейчас домой не удастся. Должны приехать из соседней комендатуры. Но, по-моему, они запаздывают и, пожалуй, уже не приедут…
— Приедут, — убежденно сказал я, — и даже уже приехали.
Я встал и представился ему по форме.
Он по своей старой привычке чуть присвистнул.
— Так вот чем я обязан столь радостной встрече! Тебе нужен этот Штейнбок. Был у него третьего дня. Должен тебе сразу сказать, тип, по-моему, скользкий. Рассыпается бисером, а в глазах прыгают этакие, знаешь, людоедские искорки. Как и все прочие из его братии, не знает еще, на что можно рассчитывать, и поэтому сдерживается. А вот когда земельная реформа станет реальностью, тогда уж держи ухо востро. Не знаю, как ты, а я за неделю устал. На войне было все куда проще. Не могу свыкнуться с новой обстановкой. Есть здесь батраки, которым скажи только, что у помещика надо бы отрезать и передать таким, как он, немного земли, и они в ужасе шарахаются. Не полагается! А что этот сукин сын десятки лет эксплуатировал все его поколение — это полагается. И вообще, работа не по мне. Подам рапорт с просьбой заменить меня.
