Станислав Лем - Следствие
«Спереди объезжал! — решил он. — Но тут его занесло, швырнуло в сторону… Должно быть, постового ударило самым краем багажника».
— А что с этим, с Вильямсом? — обратился он к полисмену.
— Он без сознания, господин лейтенант. Доктор из «скорой» очень удивлялся, как это он смог дойти досюда.
Упал-то он вон там.
— Откуда вы знаете?
— А там есть кровь.
Грегори низко наклонился над указанным местом. Три, нет, четыре коричневатые застывшие капли проникли глубоко в снег. Заметить их было трудно.
— Вы присутствовали, когда приехала «скорая»? Он был в сознании?
— Нет, без сознания.
— Кровотечение было?
— Нет, то есть чуть-чуть, кажется из ушей.
— Грегори, сжальтесь же наконец над нами! — воскликнул Соренсен и, бросив недокуренную сигарету в снег, демонстративно зевнул.
— Инструкцией жалость не предусмотрена, — ответил Грегори и снова склонился над следами.
Вильсон расставлял штатив, а Томас вполголоса ругался: у него в чемодане рассыпался тальк и перепачкал инструменты.
— Ну, ребята, за дело! — сказал Грегори. — Следы, измерения и всё прочее, лучше больше, чем меньше, а потом приходите к моргу. Верёвку можно будет снять. Доктор, пойдёмте, может, там окажется что-нибудь по вашей части… Да, а где комендант? — обратился он к полисмену.
— В городе, господин лейтенант.
— Ну тогда пошли.
Грегори расстегнул пальто, ему стало жарко. Полисмен нерешительно переступал с ноги на ногу.
— Господин лейтенант, мне идти с вами?
— Да, да, идёмте.
Соренсен шёл сзади, обмахиваясь шляпой. Солнце изрядно припекало, снег с ветвей стаял, они влажно блестели и на глубоком голубом фоне казались совсем чёрными. Грегори считал шаги до кустов, откуда начиналась дорога на кладбище. Их оказалось ровно сто шестьдесят. Кладбище и дорога к нему лежали в лощине между двумя пологими холмами, скрывавшими городок; на его близость указывали только поднимающиеся дымы. Снег тут был тяжёлый и мокрый, тянуло холодом. Морг, небольшой неряшливо побелённый барак, задней стеной примыкал к густому кустарнику. На северной его стене было два окна, на торцовой — двери, грубо сколоченные из досок, со скобой, но без замка; они были приотворены. Вокруг виднелось множество следов. У самого порога лежал плоский продолговатый предмет, накрытый брезентом.
— Это труп?
— Да, господин лейтенант.
— Его не трогали? Он так и лежал?
— Никто не дотрагивался. Комендант, когда приехал сюда с доктором, только посмотрел, но не касался.
— А брезент?
— Комендант велел накрыть.
— А не мог сюда кто-нибудь прийти, пока все были на шоссе?
— Нет, господин лейтенант, ведь шоссе перекрыто.
— А со стороны Хэйка?
— Там тоже пост, только его не видно, потому что он за холмом.
— Ну а если полями?
— Полями можно, — согласился полисмен, — но тогда бы пришлось идти по воде.
— По какой воде?
— По ручью, он протекает вон там.
Грегори пока не приближался к брезенту. Он пошёл вдоль узкой тропинки, протоптанной ночным дежурным. Она шла мимо крайних могил, обходила барак и возвращалась через кустарник. Кое-где ветки были обломаны и втоптаны в снег. Там, где полисмен в темноте сбивался с тропки, ясно отпечатались подошвы тяжёлых ботинок, тех же, что и на шоссе.
Грегори совершил полный обход и засёк время: получилось четыре минуты. «На темноту и снегопад, — подумал он, — надо накинуть ещё столько же, да на туман ещё минуты две». Он начал спускаться по откосу. Внезапно снег под ногами осел и поехал вниз. Грегори схватился за ветви орешника и успел задержаться над самой водой. Занесённый сугробами и потому незаметный даже вблизи, здесь протекал ручей, вода у подмытых корней бурлила. На илистом дне лежали обломки камня, некоторые с булыжник. Грегори повернулся к моргу. Отсюда виднелся только верх глухой задней стены, поднимающейся над кустами. Цепляясь за упругие ветки, Грегори вскарабкался наверх.
— Где тут каменотёс? — спросил он у полисмена.
Тот сразу понял, о чём спрашивают.
— Он живёт рядом с шоссе, возле моста. Самый первый дом, жёлтый. Надгробия он делает только летом, а зимой столярничает.
— А камень он как подвозит сюда? По шоссе?
— Если низкая вода — по шоссе, а когда высокая, то от станции сплавляет. Ему так больше нравится.
— А обрабатывает на том берегу, вон там, да?
— Иногда на берегу, иногда нет. Когда как.
— А если идти берегом, то можно дойти до станции?
— Да, но берегом не пройти, всё заросло.
Грегори подошёл к окнам. Одно окно был открыто, вернее, выдавлено, стёкла разбиты, острый осколок торчал в снегу. Он заглянул внутрь, но ничего не увидел, было слишком темно.
— Кто-нибудь заходил туда?
— Только комендант.
— А доктор?
— Нет, доктор не заходил.
— Как его фамилия?
— Адамс. Мы не знали, успеет ли «скорая» из Лондона. Первой прибыла из Хэйка, доктор Адамс как раз был там ночью и приехал с нею.
— Да? — пробормотал Грегори. Он уже не слушал полисмена.
На раме разбитого окна висела жёлтая ленточка стружки. А у самой стены виднелся глубокий нечёткий отпечаток босой ступни. Грегори наклонился. Снег тут был весь изрыт, точно по нему волокли что-то тяжёлое. Местами отчётливо вырисовывались продолговатые углубления, как будто выдавленные округлым удлинённым караваем хлеба. В одном из них что-то лежало. Грегори присел на корточки и поднял несколько спирально закрученных стружек. Склонив голову набок, он некоторое время смотрел на второе, целое, окно. Оно было заляпано изнутри извёсткой. Потом, сойдя в глубокий нетронутый снег, приподнял полы пальто, опустился на одно колено, а затем встал и, сунув руки в карманы, долго рассматривал получившийся отпечаток. Глубоко вздохнул и обвёл взглядом пространство между зарослями, моргом и первым рядом могил. Дорожка глубоко оттиснутых, продолговатых бесформенных следов начиналась под разбитым окном, делала петлю и по кривой шла к двери. Иногда следы сбивались в стороны; создавалось впечатление, будто какой-то пьяный тащил на животе мешок. Соренсен стоял сбоку и полубезразлично наблюдал за Грегори.
— Почему нет замка? Он был? — обратился Грегори к полисмену.
— Был, господин лейтенант, но сломался. Могильщик собирался отнести к слесарю, да запамятовал, а потом было воскресенье, ну и… — полисмен махнул рукой.
Грегори молча подошёл к брезенту, осторожно приподнял край, заглянул и отбросил полотнище в сторону.
На снегу, поджав к животу руки и ноги, лежал на боку обнажённый человек. Поза была такая, словно он то ли рухнул ничком на что-то невидимое, то ли отталкивал это невидимое локтями и коленями. Там, где он лежал, пропаханная в снегу колея, которая начиналась у окна, кончалась. Неполных два шага отделяли его голову от порога. Перед порогом снег был нетронутый.
— Ну что, может, взглянете на него? — предложил Грегори Соренсену, поднявшись с корточек; из-за неудобной позы у него к лицу прилила кровь. — Кто это? — спросил он полисмена, который надвигал шлем на глаза, чтобы защитить их от солнца.
— Хансел, господин лейтенант. Джон Хансел, владелец красильни.
Грегори не спускал глаз с Соренсена, который, вынув из чемодана резиновые перчатки и надев их, осторожно ощупал руки и ноги покойника, оттянул веки, а потом обследовал его изогнутую колесом спину, буквально водя по ней носом.
— Он что, немец?
— Не знаю. Может, и из немцев, точно сказать не могу. Уже его отец и мать жили в здешних местах.
— Когда он умер?
— Вчера утром, господин лейтенант. Доктор сказал, что от сердца. У него было больное сердце, доктор запрещал ему работать, да он не слушался. С той поры, как от него сбежала жена, он вообще махнул на себя рукой.
— Были тут ещё покойники?
Соренсен поднялся, отряхнул колени, смахнул платком невидимую пылинку с рукава и аккуратно уложил резиновые перчатки в чехол.
— Позавчера был один, господин лейтенант, да уже похоронили. Вчера в полдень.
— Значит, с того времени был только этот труп?
— Да.
— Ну, доктор, как?
Грегори подошёл к Соренсену. Они стояли под высоким кустом, на его верхушку падали солнечные лучи, и с веток на снег сыпалась частая капель.
— Ну что я могу сказать?
Вид у Соренсена был обиженный, если не оскорблённый.
— Смерть наступила сутки назад, а то и раньше. Появились трупные пятна, лицевые мышцы полностью окостенели.
— А конечности? А? Ну что вы молчите?
Они разговаривали шёпотом, но с какой-то странной ожесточённостью.
— Сами видите.
— Я ведь не врач.
— Нету окостенения. Да, нету, нарушил кто-то — и баста!
— Оно не вернётся?
— Частично должно возвратиться, но не обязательно. А что, это очень важно?
— Но оно было?
— Окостенение бывает всегда, это-то вы должны знать. И кончайте, пожалуйста, расспросы, я ничего больше не могу сообщить.
