Дик Фрэнсис - Дорога скорби
— Если вы покажете мне, где кухня, — сказал я миссис Брэккен, — я приготовлю вам чай.
— Но у вас же только одна рука.
— Я не могу подняться на Эверест, но вполне могу приготовить чай, уверил я ее.
Проблеск юмора начал вытеснять утренний ужас из ее глаз.
— Я пойду с вами, — сказала она.
Кухня, как и весь дом, была построена в расчете на множество народу.
Без труда мы заварили чай в чайнике и сели за выскобленным старым деревянным столом в центре пить его из больших кружек.
— Вы совсем не такой, как я себе представляла, — сказала она. — Вы уютный человек.
Она мне нравилась — ничего не поделаешь.
— Вы совсем не такой, как мне о вас говорил брат, — продолжала она.
— Боюсь, я не сказала вам, что это он остался на поле вместе с ветеринаром. Это он сказал, что я должна позвонить вам. Он не говорил, что с вами так уютно, он сказал, что вы жесткий человек. Я должна была представить вас ему, но вы же видите, что творится... Так или иначе, я целиком полагаюсь на него. Он живет в соседней деревне. Брат приехал сразу, как только я ему позвонила.
— Это он — отец вашего племянника? — спросил я нейтральным тоном.
— Господи, нет. Мой племянник, Джонатан... — Она запнулась, качая головой.
— Вы не захотите говорить о Джонатане.
— Попробую.
— Он — сын нашей сестры. Ему пятнадцать лет. У него неприятности, его исключили из школы... отдали на поруки... Его отчим терпеть его не может. Моя сестра не знает, что делать, так что я сказала, что он может немного побыть здесь. Но это не помогает. Я никак до него не достучусь. Но вы же не думаете, что он что-то сделал жеребцу? — с ужасом спросила она.
— Нет, ни в коем случае. Что у него за неприятности? Наркотики?
Она вздохнула и отрицательно покачала головой.
— Он вместе с двумя другими мальчишками украл машину и разбил ее.
Джонатан сидел на заднем сиденье. Парнишке, который был за рулем, было тоже пятнадцать. Он сломал шею, и его парализовало. Они называют это «покататься». Покататься! Самое настоящее воровство. И Джонатан нисколько не раскаялся. Он бывает настоящим поросенком. Но с жеребцом... это ведь не он?
— Нет. Точно не он. — Я глотнул горячего чая и спросил:
— В окрестностях было известно, что вы держите своего замечательного жеребца на этом поле?
Она кивнула.
— Ева, которая смотрит за ним, ни о чем другом не говорит. Вся деревня знает. Вот почему сюда сбежалось столько народу. Половина деревни, да еще эти туристы. Да еще в такую рань.
— А ваши друзья? — предположил я.
Она мрачно кивнула.
— Все знали. Я купила его на торгах в октябре. Его родословная это мечта. Он поздний жеребенок — родился в конце апреля, а на следующей неделе должен был начать тренироваться. Ох, Господи!
— Мне очень жаль, — сказал я. Я заставил себя задать неизбежный вопрос:
— Кто из ваших друзей приезжал сюда, чтобы полюбоваться жеребцом?
Она не была тупицей.
— Ни один из приезжавших сюда не мог этого сделать! Как? Лорд и леди Декстер? Конечно, нет! Гордон и Джинни Квинт, и милый Эллис? Не будьте глупцом. Хотя я полагаю, — в ее голосе послышалось сомнение, — что они могли сказать о нем другим. Это не было тайной. После тех торгов любой мог узнать, что жеребец здесь.
— Конечно, — сказал я.
Эллис.
Мы допили чай и вернулись в гостиную. Племянник Джонатан неотрывно смотрел на меня, и, улучив момент, я, чтобы проверить свое впечатление, кивнул головой по направлению к двери и пошел на выход. И тут же он встал и пошел следом.
Я пересек холл и через остававшиеся открытыми двери вышел на стоянку.
— Сид Холли, — позвал он.
Я обернулся. Он стоял шагах в четырех, все еще не доверяя мне полностью. Его произношение и общий вид говорили о дорогих школах, деньгах и привилегиях. Рот и поведение говорили о неряшливости.
— Что такое важное ты знаешь? — спросил я.
— Эй! Послушайте! О чем вы говорите?
— Ты хотел мне что-то сказать, ведь так? — без нажима сказал я.
— Не знаю. Почему вы так подумали?
Я слишком часто видел это выражение, чтобы ошибаться. Он знал что-то, что должен был рассказать, и только его бунтарство заставляло его молчать так долго.
Я не стал взывать к лучшей стороне его натуры, поскольку не был уверен в ее существовании.
— Ты проснулся раньше, чем в четыре часа? — предположил я. Он бросил на меня свирепый взгляд, но промолчал.
— Ты что, терпеть не можешь помогать кому бы то ни было? Никто не уличит тебя в хорошем поведении. Скажи мне, что ты знаешь. Я дам о тебе такой плохой отзыв, какой захочешь. Твоя репутация останется при тебе.
— Идите к черту.
Я ждал.
— Она меня убьет, — сказал он. — Хуже — она выгонит меня из дома.
— Миссис Брэккен?
Он кивнул.
— Моя тетя Бетти.
— Что ты сделал?
Он произнес несколько англосаксонских слов, чтобы произвести на меня впечатление своей взрослостью. Очень патетично. К сожалению.
— У нее такие дурацкие правила, — сказал он. — Быть дома к половине двенадцатого вечера.
— А сегодня ночью ты не был? — предположил я.
— Меня отпустили на поруки, — сказал он. — Она вам сказала?
— Да.
Он сделал еще два шага по направлению ко мне, подойдя на нормальное для разговора расстояние.
— Если она узнает, что я уходил, я опять могу попасть в колонию.
— Если она тебя посадит, ты хочешь сказать?
Он кивнул.
— Но... черт... отрубить лошади ногу...
Вполне возможно, где-то и была у его натуры лучшая сторона. Угонять машины было о'кей, калечить лошадей — нет. Он не мог выкалывать глаза пони — не тот это был тип.
— Если я улажу это с твоей тетей, ты мне скажешь? — спросил я.
— Пусть она пообещает не говорить Арчи. Он хуже.
— Э... А кто такой Арчи?
— Мой дядя. Брат тети Бетти. Он из истеблишмента.
Я не давал никаких обещаний.
— Просто говори.
— Через три недели мне будет шестнадцать. — Он внимательно посмотрел на меня, ожидая реакции, но его слова меня всего лишь озадачили. Я подумал, что возраст, после которого преступление перестает считаться «детским», на два года больше. Его не могут послать в тюрьму для взрослых. Джонатан увидел, что я ничего не понимаю.
— Нельзя привлечь за секс с парнем, которому нет шестнадцати, — нетерпеливо сказал он. — Только с девчонкой.
— Ты уверен?
— Она так сказала.
— Тетя Бетти? — растерялся я.
— Да нет, тупица. Женщина в деревне.
— А!
— Ее старик — водитель-дальнобойщик. Он меня убьет. Тут и колония сойдет за яблочный пирог.
— Вряд ли.
— Она этого хотела, ясно? А я никогда этого раньше не делал. Я купил ей джину в пабе.
Что было определенно незаконно для пятнадцатилетнего.
— Так... этой ночью ты возвращался из деревни... Когда? Точное время.
— Было темно. Перед самым рассветом. Раньше луна светила ярче, но я припозднился. Я бежал. Она — тетя Бетти — встает с петухами. Выпускает собак в шесть часов.
Я подумал и спросил:
— Ты видел каких-нибудь бродяг или туристов?
— Нет. Для них было слишком рано.
Я задержал дыхание. Я должен был задать следующий вопрос и боялся ответа.
— Итак, кого ты видел?
— Не кого, а что. — Он умолк и пересмотрел свою позицию. — Я не ходил в деревню. Я откажусь от этого.
Я кивнул.
— Тебе не спалось. Ты вышел прогуляться.
— Ага, именно так, — с облегчением сказал он. — И что ты увидел?
— "Лендровер".
Не кого, а что. Отчасти с облегчением, отчасти с недоумением я сказал:
— Не слишком исключительное событие в деревне.
— Нет, но это не был «Лендровер» тети Бетти. Он был поновее и цвета не зеленого, а голубого. Он стоял на дорожке неподалеку от ворот загона. В нем никого не было. Я не стал об этом задумываться. От этой дорожки можно пройти к дому. Я всегда хожу этим путем. Подальше от окон тети Бетти.
— Ты шел через двор, где стоят мусорные баки?
Он сильно удивился. Я не стал объяснять, что его тетя водила меня этим путем. Вместо этого я сказал:
— Этот «Лендровер» мог быть машиной туристов?
— Не знаю, почему я напрягаюсь и рассказываю вам об этом.
— Что еще ты заметил в этом «Лендровере», кроме его цвета?
— Ничего. Я же сказал вам, меня больше интересовало, как вернуться в дом, чтобы никто не заметил.
Я подумал немного и спросил:
— Как близко ты к нему подходил?
— Я коснулся его. Я не видел машину, пока не оказался совсем рядом.
Я же вам говорил — я бежал по дорожке. Я больше смотрел под ноги, и было еще почти темно.
— Она стояла к тебе передом или ты подбежал к ней сзади?
— Спереди. Лунного света еще хватало, и он отражался в ветровом стекле. Это я и увидел сначала — отражение.
— К какому месту ты прикоснулся?
— К капоту, — сказал он и добавил, удивляясь собственной памяти: Он был еще горячий.
— Ты видел номер?
— Не было возможности. Я не заглядывал.
— Что еще ты увидел?
