Анна и Сергей Литвиновы - Дар экстрасенса (сборник)
– Однажды… – молодой человек помедлил, сосредоточился, а потом вдруг выпалил единым духом, – однажды я заметил, что у меня крадут сны…
Девушка изумленно вскинула брови, а хозяин костра молча покивал, словно поощряя юношу на дальнейший рассказ.
– Я всегда считал себя обычнейшим из смертных, – начал Дмитрий. – Родился в семье рабочего, был старшим среди четырех братьев и сестер. С шестнадцати лет пошел на завод, работал учеником токаря. Правда, был у меня старший товарищ, из образованных. Он заметил во мне способности к наукам, в особенности к математике. И правда, еще в школе я щелкал самые сложные задачи, как орехи. Мой старший друг убедил моих родителей, а самое главное, меня, что мне необходимо получить хорошее образование. Он же добился того, чтобы завод направил меня в вуз – в Ленинградский госуниверситет, на механико-математический факультет. Так я стал студентом. Науки давались мне легко, без всякого напряжения. В свободное время я увлекался греблей и футболом – я считал и считаю, что для того, чтобы достичь успехов в науке, мозгам следует давать отдых, напрягая собственное тело…
Старик, хоть и смотрел не на юношу, а в сердцевину огня, слушал его с неослабевающим интересом. Девушка смотрела на парня ласковым взглядом. Внимание, которое она вдруг стала проявлять к молодому человеку, очевидно, не слишком понравилось ее спутнику Аркадию. Тот сидел с каменным лицом.
– А однажды… – продолжал Дмитрий. – Однажды я заметил… Это случилось пару лет назад… – Он вдруг осекся. Потом, после паузы, прерывисто вздохнул и начал снова: – Знаете, я всегда видел очень необычные сны… Да, я согласен, сны необычны у всех людей. Я спрашивал у многих, что им снится. Мне рассказывали удивительные вещи. Однако все равно я считал, что мои сновидения представляют собой нечто экстраординарное. Они повторялись. Приходили ко мне чуть ли не каждую ночь. Сны были очень красочные, цветные… В них преобладали яркие тона: красный, желтый, оранжевый, малиновый… Мне снились необычные люди, как бы нарисованные, плоские, карикатурные. У них были странные лица: одутловатые, вытянутые книзу, словно груши… Тела их в сравнении с лицами были непропорционально маленькими, тщедушными. Знаете, такими, словно ребенок нарисовал: ручки, ножки, огуречик… Люди из моих снов были очень суетливыми, как муравьи. И будто муравьи все время занимались каким-то делом: что-то перетаскивали, несли, везли… А еще – пилили, прибивали, точили… Цель их деятельности заключалась в строительстве. Они возводили города – и города эти, хотя и состояли из тех же элементов, что и наши – ограды, заборы, стены, этажи, колокольни, – чем-то чрезвычайно походили на муравейники. И всё в красных и оранжевых тонах, будто эти города всегда освещало закатное солнце… Сам я в своих снах не действовал, со мной не случалось каких-то приключений. Я не участвовал в возне людей-муравьев, а только наблюдал за нею со стороны. И, несмотря на то что сны повторялись, несмотря на их красные тона и унылое содержание, они не были кошмарами. После них я всегда просыпался бодрым, деятельным, хорошо отдохнувшим. Видел эти города-муравейники и людей-муравьев я довольно часто – порой даже два или три раза в неделю, и потому хорошо представлял себе их как старых забавных знакомцев. Один раз я даже попытался зарисовать их – но, увы, природа не дала мне решительно никаких талантов к живописи. При попытке передать мои сны наяву получилась какая-то карикатура: грубая, плоская, схематичная. Единственное, что я смог адекватно изобразить на бумаге, – красный и оранжевый оттенки моих видений. Однако даже цвет в реальности производил совсем не тот эффект, что в моих снах. Рисунки вышли какими-то тревожащими, будоражащими, а ведь сны, как я уже говорил, меня скорее вдохновляли, мобилизовывали…
Костер бросал красный отсвет на лицо молодого человека, глаза его сверкали. Огонь и блеск удивительным образом соответствовали теме его рассказа. Девушка особенно внимательно слушала повествование Дмитрия. Она даже старалась не дышать – чуть приоткрыла рот, обнажив прелестные жемчужные зубки.
– Однажды, – продолжал юноша, – мои университетские товарищи затащили меня на выставку современного художника. Я шел с неохотой, так как в живописи и других изящных искусствах ровным счетом ничего не понимаю, но… Когда я оказался в залах музея, увиденное потрясло меня. Среди прочих картин, развешанных по стенам, я вдруг обнаружил свои собственные сны! То было не одно полотно и даже не два. Целая серия. Десятки изображений! Те же люди из моих снов с грушевидными, одутловатыми лицами. И их мелкая, кропотливая работа. И города-муравейники, составленные из странно сопрягающихся друг с другом обычных заборов, стен и колоколен. И тот же мой свет, озарявший мои видения: оранжевый, красный, желтый… Однако эти красные тона на полотнах художника – как и в моих несовершенных потугах на живопись – производили не радостное, бодрое (как у меня во сне), а неспокойное, даже отталкивающее впечатление!Молодой человек перевел дыхание. Все вокруг костра молчали, лишь слышно было, как потрескивают дрова в очаге да тревожно-хриплым голосом прокричала в глубине леса ночная птица.
– Первым моим чувством было, – продолжал Дмитрий, – словно меня ударили под дых. Кровь прилила к лицу, в глазах помутилось. Мои товарищи, с которыми я пришел на выставку, заметили, что со мной происходит что-то неладное, и стали спрашивать, что стряслось. Я не отвечал – и что я мог ответить? Естественно, я никому не рассказывал о своих снах. Да и как объяснишь, что случилось? Я чувствовал себя обокраденным. Будто кто-то грубо вломился в мой дом – нет, в мою голову, в мою личность! – и украл из моей души самое тайное, самое сокровенное! И в то же время у меня похитили то, чего нельзя пощупать, потрогать, оценить! То, чего словно и не существует в природе! То, что зачастую трудно даже описать словами!.. На такую кражу не заявишь в милицию. Не пожалуешься никому, чтобы вызвать сочувствие!..
Девушка глубоко вздохнула и облизала губы. Глаза ее блестели. Она сопереживала каждому слову рассказчика. А тональность его повествования переменилась. Голос стал звучать менее взволнованно, глуше, суше.
– В тот день я отстал от своих товарищей и вернулся домой, сославшись на нездоровье. Я хотел все обдумать – логически, как и пристало будущему ученому-естественнику. Однако едва я остался один, мне стало казаться, что всё, что я видел – выставки, залы, картины, есть не что иное, как новый мой сон! Мое очередное видение! Никакого логического разбора у меня не получилось, я проворочался в постели всю ночь, порой впадая в забытье, причем снились мне мои люди-муравьи и города-муравейники – пойманные, заключенные в строгую оправу рам… Наутро, манкировав занятиями в университете, я снова бросился на выставку. Естественно, картины оказались на своих местах. Я пробродил в залах музея весь день, то подходя вплотную к моим полотнам, то отдаляясь от них. Я пытался анализировать, делать выводы. Как могло случиться, что сны одного человека вдруг появились на картинах другого? Может быть, мои видения оказались конгруэнтны его собственным снам? Может быть, ему снилось то же самое, что и мне? Может, художник каким-то образом является моим спиритическим двойником и нас обоих, и меня, и его, посещает один и тот же метафизический дух? Однако я всегда был материалистом и атеистом, и мне трудно было поверить в подобные поповские фокусы… Может быть, вдруг подумал я, художник изобрел прибор, который способен улавливать человеческие сны? Или это устройство создал не сам живописец? Возможно, его сконструировали в какой-то тайной лаборатории, а художник сумел завладеть им, украл его, или, наоборот, ему вручили аппарат для проведения эксперимента? А я, случайно или намеренно, стал объектом для его опытов?.. Вопросы роились в голове… Я постепенно погружался в фантазии, достойные пера Уэллса… Так или иначе, в тот день я ясно понял, что мне надо обязательно увидеть автора картин. И спросить его напрямик. Я хотел посмотреть на его реакцию. Послушать, что он скажет. Как объяснит столь странное совпадение?..
Костер постепенно затухал, и старик встал со своего места, взял охапку дров и аккуратно обустроил их в пламени. Это не помешало рассказчику – он увлекся повествованием так же, как и его слушатели.
– Я был настолько одержим разгадкой происшедшего, что какое-то время не мог ни заниматься, ни спать, ни есть… Я стал искать художника. По счастью, найти его оказалось довольно легко. Он не скрывался под псевдонимом, а выставлял картины под собственной фамилией. В горсправке мне без труда удалось выяснить его адрес. И вот в один прекрасный день я отправился к нему на квартиру. Художник жил на Фонтанке. Дверь мне отворила прислуга. Я представился поклонником творчества мастера, сказал, что мечтаю поговорить с ним и взять у него автограф. Меня перепоручили другой женщине – супруге (а может, натурщице или любовнице) художника. У меня хватило сил на светский разговор с ней, хотя я весь горел от нетерпения. На хозяйку мое знание творчества маэстро произвело впечатление, и наконец она ввела меня к нему в мастерскую и представила как верного поклонника его творчества. Вид художника меня разочаровал. Я ожидал увидеть едва ли не своего двойника, брата-близнеца (такие мысли тоже приходили мне в голову!). Однако мастер оказался совершенно не похож на меня. Во-первых, он был гораздо старше – лет сорока. Я, как видите, высокого роста и спортивного сложения – он был низковатым и полненьким. Носил бороду, как многие художники, и был лысоват, как старик. Я большой аккуратист и даже педант, все мои вещи лежат на положенных местах – а у него в мастерской царил настоящий беспорядок. Словом, между нами не оказалось ничего общего! Не нашлось ни единой внешней приметы, которая могла бы объяснить совпадение наших фантазий! Но, может, между нами имелось душевное родство, внутреннее сходство?..
