Галина Романова - Тайну хранит звезда
– Па, привет! – улыбнулся он отцу в спину. – Есть чё поесть?
– Привет. – Отец не обернулся от плиты, громко громыхая о сковороду большущей двурогой вилкой. – Это я у тебя хотел спросить, есть чё поесть, сынок? Вчера вернулся поздно, а у тебя пусто!
– А макароны? А сардельки? – Он обиделся. – И я, между прочим, их себе готовил, а ты съел.
– Оп-па!!! Вот это разговоры!
Отец зло швырнул куда-то в сторону вилку, она стукнулась о холодильник, потом о подоконник, еще сильнее загремела и исчезла в углу, откуда Игорек никогда не вымывал пыль, когда убирался.
– Это получается, что у нас? – Он подбоченился, смотрел на сына плохо, тяжело. – Ты попрекаешь меня моим же хлебом, Гога?
– Нет. Просто… Просто я не ел ничего вчера. И сегодня тоже.
У него вдруг сильно задрожали губы, и захотелось зареветь, и еще позвать маму. И уткнуться ей в плечо, сладко пахнувшее всегда духами и еще чем-то родным и приятным. И к маме-то было можно удрать, можно прямо сейчас. И налопаться там до отвала горячих сырников или котлеток. Он знал, мама ждала и ждет. Но…
Но правильно ли это будет по отношению к отцу, к самому себе? Это получится, что он дал слабину. Что он спасовал. И из-за чего, господи? Из-за двух сарделек?
– Ладно, Гога. – Отец попытался улыбнуться, но не вышло. И он просто махнул рукой. – Ты устал, я тоже устал. Ты голоден, я тоже. Сейчас перекусим яичницей, я сварганил. А по пути в школу заскочим в кафешку, поедим плотнее.
Игорек перевел дыхание, которого еще минуту назад не хватало катастрофически. Улыбнулся дрожащими губами. Вышло так себе, еще хуже, чем у отца. У того хоть глаза оставались сухими, у Игорька плыло все из-за просившихся наружу слез.
Он кивнул, отвернулся и двинулся в ванную. По пути прокашлялся и крикнул в кухню, почти не обернувшись:
– Па, я скоро, только умоюсь.
– Идет, я пока стол накрою, – скучным голосом ответил отец.
И почему-то Игорьку тут же подумалось, что он стал отцу в тягость. Где-то вот уже дня два-три такое наблюдается. Холодильник не наполняется продуктами. Отец почти не бывает дома и не находит на него даже полчаса в день, хотя раньше часами мог с ним заниматься, гулять, смотреть, как он с ребятами в футбол играет. Может, у него проблемы?
– У всех проблемы, – обиженно буркнул Игорек, выдавливая зубную пасту на щетку.
Паста выползла жирной полосатой гусеницей, завалилась как-то набок и тут же сползла в раковину. Второй выжим получился весьма скудным. Паста закончилась. Туалетной бумаги и мыла тоже не было. Что-то как-то не так в их мужском быту. Может, предложить отцу, чтобы он, Игорь, ходил за продуктами? Доверит он ему кредитку или нет?
– Па, паста кончилась, – выпалил он, выбегая из ванной с мокрым лицом и чубом.
– Я знаю, – вздохнул тот, вяло ковыряя вилкой растекшийся сопливый глазок.
– Мыло и туалетная бумага тоже, – добавил Игорек и полез за стол.
– Я знаю, – на той же волне ответил отец, отложил вилку и вдруг уставился на сына, будто видел впервые.
– Что? – выдавил он с набитым ртом.
Завтрак, приготовленный отцом, уместился во рту за один раз. Есть по-прежнему хотелось.
– А может… – прищурился отец.
И у Игорька внутри заныло. Вот сейчас, сейчас тот скажет, а не пожить ли ему пока у матери? Он пока занят и не может уделять ему много времени. То есть вообще не сможет уделять ему его. А мама наверняка соскучилась и будет только рада…
Будет рада наброситься на сына со всей своей наскучавшейся и застоявшейся энергией. Будет рада пошарить в портфеле и тетрадях. Будет рада обнаружить, что у сына двойка по математике, которую тот все никак не может исправить.
Хотя про его двойки ей наверняка все давно известно.
– А может, мне тебе банковскую карту доверить, а, сына? – ослабил прищур отец и улыбнулся прежней сердечной улыбкой. – Справишься?
– Не вопрос! – подхватил Игорек, выдохнув с облегчением.
Он хоть и соскучился по маминым котлетам и сырникам, возвращаться был пока не готов. Скоро летние каникулы, а это что? Это свобода, если он останется у отца. И это тюрьма, если вернется к матери. У нее отпуск сорок пять дней, это почти два месяца. И будет она сидеть дома подле него и караулить каждый его шаг.
Нет!
– Тогда вот тебе карта, – отец выудил из кармана джинсов банковскую карту. – Пин-код скажу позже. Набери чего-нибудь покушать, сынок. И мыла там, пасты. Справишься?
– А то! – Он сиял, забыв про голод и утренний мандраж в стылой комнате. – Все куплю после школы.
– Молоток! Дай кулачок! – Отец протянул над столом ему навстречу сжатый кулак. Игорек стукнул о него своим. – Только, Гога, ты мне за каждый съем должен будешь отчитываться, лады?
– Конечно.
Воровать деньги со счета отца?! Да у него и в мыслях не было. И зачем ему? Он не курит, пива не пьет. Все остальное отец ему позволяет.
– Учти, мне приходят сообщения на мобильник, буду точно знать, сколько и когда ты снял денег.
– Па, да понял я! – Игорек принялся облизывать тарелку. – Я же тебе не вру!
– Я тоже, – кивнул отец с улыбкой и вдруг помрачнел, как туча. – Хотя одну вещь я от тебя скрыл.
– Какую?
Игорек взволнованно уставился на отца. Вроде не болен, не побит, с деньгами все в порядке, раз к банкомату его допускает.
– Мама… – Отец вздохнул, дотянулся до его головы, взметал его короткие волосы. – У мамы проблемы, сынок.
– Что с ней?!
Вот тут он перепугался сильно. Мама не могла заболеть и умереть внезапно. Она вчера поздно вечером звонила ему, и они проговорили минут десять. За ночь-то с ней ничего не могло произойти?! Жива она! Жива и здорова! И даже если заболела, он на роль ее сиделки не готов. У него от отца заданий выше головы. А к маме…
К маме он зайдет как-нибудь.
– С ней все в порядке, – несказанно обрадовал его отец. – Она жива и здорова. Но вот… По работе у нее полный крах.
– А что так?!
Он напряженно размышлял, пытаясь вспомнить вчерашний день в школе. Мама мелькала на перемене. Была чуть серьезнее, пожалуй, чем обычно. И к встрече с ним как-то дежурно отнеслась. И даже не сделала попытки обнять его и, тьфу-тьфу-тьфу, поцеловать. Он и не понял тогда. Только обрадовался, что она не лезет к нему со своими телячьими нежностями.
– Это директриса, что ли, до нее докопалась? Кольская-Никольская? – вспомнил он вдруг девичий шепоток по этому поводу.
– А что там с директрисой? – заинтересованно отозвался отец и пододвинул ему кружку с молоком. – Пей!
Молоко ушло, как в песок. Игорек отдышался, рыгнул едва слышно, погладил себя по животу: стало чуть сытнее и удобнее.
– Девчонки что-то такое говорили, будто Кольская к ней цепляется.
– А из-за чего? – поторопил его отец, помотав в воздухе ладонью. – Я что, из тебя по слову вытягивать должен? Что за причина?
– Ну… – он почесал затылок, попытался вспомнить дословно. – Они говорили, что Настька…
– Настька – это кто? – вытаращился отец.
– Анастасия Станиславовна Кольская, – терпеливо пояснил Игорек.
– А-а-а, понял. Дальше?
– Они говорили, что Настька ей завидует, вот и цепляется.
– Кому?! Твоей матери? Завидует директриса школы?!
– Ну, вроде.
– Господи! Бред какой! Чему там завидовать?!
Отец так сильно сморщил лицо, будто на язык ему попало что-то отвратительное и горькое, что Игорьку невольно сделалось обидно за маму. Он полез из-за стола со своей тарелкой и чашкой, встал у раковины спиной к отцу, начал мыть посуду.
– Она все равно маме завидует, – повторил он настырно, когда закрыл воду.
– Поясни, – позволил отец со снисходительной ухмылкой.
При этом он так любовно рассматривал свои ногти, так нежно массировал пальцы, что Игорек еще сильнее обиделся за маму. Той вот редко удавалось зайти в маникюрный салон. Она все сетовала и вздыхала, все откладывала и переносила визиты. Отцу вот есть когда. Вчера хвалился, что был у маникюрши. И на недоуменный возглас сына процитировал классика: что-то про красу ногтей. И еще сослался на современные требования к имиджу сотрудников на некоторых фирмах. А его фирма как раз к таким некоторым и относится.
Ногти содержит в порядке, воротнички сорочек кто-то ему крахмалит, а в холодильнике мышь удавилась, вдруг неприязненно подумал Игорек и сам испугался своего непроизвольного чувства.
– Поясни, с чего твоему директору завидовать твоей матери, Гога? – вальяжно развалившись на кухонном стуле, уже не просил, требовал отец.
– Па… Не зови меня Гога, ладно? – вдруг попросил он, вместо того чтобы немедленно ответить.
– Почему?
– Мне не нравится. Игорь я. Гошка, если хочешь. Но не Гога! Как… Как павлин какой-то.
Он робко улыбнулся отцу, снова потемневшему ликом, подумал, что в последнее время у того очень резко стало меняться настроение. И ответил все же именно так, как шептались девчонки:
– Наша Кольская мамке завидует, потому что она красивая.
– Ага! – У отца из горла вырвался странный клекот, не пойми что означающий. – Красивая?!
