Алмазы для Золушки - Корецкий Данил Аркадьевич
– Пусть господина Траоле сопроводят в камеру, а затем обратно в мой кабинет, – распорядился Кермес.
Через несколько минут Траоле снова шёл по направлению к режимному блоку. И хотя внешне в нем ничего не изменилось и тюремная роба с номером «24» осталась той же, он чувствовал себя совсем другим человеком. Охранники не знали, как себя с ним вести: уверенная походка, выпрямленная спина и поднятый подбородок, а главное – исходящие от него флюиды давали знать, что недавний заключенный вернулся в статус высокопоставленных господ начальников. Как бы подсказывая охранникам правильную линию поведения, Траоле не держал руки за спиной, а скрестил их на груди. Когда-то он любил эту позу, подсмотренную на картинах, изображавших французского императора в треугольной шляпе. И конвоиры не осмелились вернуть его к установленному порядку движения.
В блоке для пожизненно заключённых его возвращение встретили приглушённым гулом голосов, который, усиливаясь, разбегался по коридору, как шум начинающегося шторма. Траоле вразвалочку шёл вдоль решеток, самой походкой демонстрируя, что он не ровня здешним обитателям: он здесь гость и заглянул ненадолго. Возбужденные выкрики заключенных звучали для него, как салют на церемонии чествования:
– Везунчик проклятый, оторвись там на воле за всех!
– Вспомни, как я выручал тебя пойлом и сигаретами! Вытащи меня отсюда! Буду служить тебе, как пёс!
– Хоть передачку передай, нормальную жратву…
Траоле остановился перед камерой Гвембеша. Охранники растерянно встали поодаль. Заключённым не разрешалось останавливаться в коридоре без команды. Но номер «24», похоже, уже не заключённый…
– Эй, Гвембеш! Иди, попрощаемся! Тебе нужна передача?
Прихрамывая, к решётке настороженно приблизился Гвембеш.
– Мне?! – он явно не знал – верить ли такому неожиданному и великодушному предложению. Хотя на радостях и вчерашний враг может сделать красивый жест… Он взялся двумя руками за решетку, прижался лбом к холодному железу.
– Конечно, нужна… Я ведь из одной деревни с Президентом и скоро выйду… Тогда и я тебя не забуду…
– Ну, давай поцелуемся! – Траоле просунул руки сквозь решетку, сцепил их на затылке заключенного и с силой рванул на себя. Раздался крик ужаса и боли. Голова Гвембеша с трудом проскочила между прутьями, уши или то, что от них осталось, залились кровью.
Умелые руки разжалованного полковника БББ перехватили глупую и жадную голову Гвембеша сверху и снизу, за подбородок. Мощный крутящий рывок, хруст позвонков – и крик оборвался. Охранники шарахнулись в сторону от противоестественного зрелища: Гвембеш, чуть согнувшись, выглядывал в коридор, но голова на перекрученной шее смотрела не в пол, а в потолок! Он медленно сползал вниз и, наконец, опустился на колени, отчего его поза не стала естественнее – скорее наоборот…
Теперь Траоле почувствовал себя свободным и властным, способным распоряжаться чужими жизнями. Как, собственно, было всегда до того, как он попал на Ферму. Можно было отправляться на поиски алмазных копей Архангелов, которые – что и говорить, к его великой удаче, – не были обнаружены в джунглях Борсханы.
– На свободу надо выходить с хорошим настроением, олухи! – громко сказал Траоле. И повернулся к охранникам:
– Что застыли? Шевелитесь! Меня ждут два полковника и масса важных людей на воле!
Антуан Вильре знал слово «дежавю», которое сейчас переживал: когда-то, целую вечность тому назад, он вот так же стоял в этом переулке у восточного склона Монмартра, ощупывая рукоятку ножа в кармане и настороженно прислушиваясь к раскатистым ночным звукам. С тех пор сменились вывески, в переулке появился умный фонарь, включающийся от датчика движения, в стене справа заложили нижний ряд окон. Но точно так же в просвете между крышами висела луна, точно так же он испытывал ощущение холодной собранности и готовности напасть на жертву и пойти до конца, если придётся. Предчувствие пролитой крови – чужой или своей – всегда действовало на Антуана бодряще, даже еще до вступления в Легион. Впрочем, он не считал себя кровожадным и никогда не пускал в ход оружие без крайней необходимости. Хотя, если припомнить все случаи, когда он это делал, то надо было признать, что либо он считал себя лучше, чем был на самом деле, либо крайняя необходимость встречалась на его пути гораздо чаще, чем у обычных людей.
Впрочем, последние три налета обошлись без крайностей: жертвы не строили из себя героев, не лезли на рожон и остались в целости и сохранности, не потеряв ни капли крови, разве что намочили штаны, но кровь здесь была ни при чём…
Он никогда не вернулся бы к забавам молодости, если бы не проклятый Бальтазар. Из-за каких-то четырех сотен он развернул на него охоту, подобную корсиканской вендетте, которая практически всегда заканчивается смертью кровника.
Рафаил чувствовал себя затравленным волком. О ночлеге у Милены пришлось забыть. На следующее же утро после побега от преследователей через «Сову» к ней нагрянули громилы Бальтазара. Повезло – на лестнице, когда они поднимались, незваных гостей облаяла болонка старухи с нижнего этажа. Это разбудило чутко спавшего Рафаила. Вслед за лаем собаки раздалась отборная ругань, которую прервал чей-то приглушённый окрик – и Рафаила как пружиной подкинуло с кровати. Он словно увидел воочию, как чужаки поднимаются по лестнице – один, напуганный собакой, разражается бранью, другой его одёргивает: «Тише, олух!»
В мгновение ока напялив одежду, – навыки Легиона намертво впечатаны в подкорку, не пропьёшь, – Рафаил метнулся на балкон и соскользнул вниз по водосточной трубе. Милене наверняка повезло меньше – нагрянувшие к ней парни не отличались хорошими манерами и сдержанностью. Но она сама виновата: могла бы и догадаться, что пускать в свой дом мужика с такой биографией, как у Рафаила – серьёзный риск.
С тех пор он ночевал в дешёвых мотелях на окраинах Парижа, обедал в забегаловках за пять евро или покупал в лотках багет с сыром, колбасой и листьями салата, чтобы съесть прямо на улице, как начинающий клошар. Ещё никогда самый страшный кошмар его жизни – судьба грязного бездомного – не подкрадывался так близко. Впрочем, временами он начинал думать, что опуститься на дно – лучший вариант, чтобы скрыться от погони. Денег на то, чтобы уехать в глубинку, у него не было. Ресурсов, чтобы организовать и провернуть налёт с большой добычей – тоже. Об алмазах, спрятанных в борсханских джунглях, он уже и не мечтал. А бандиты Бальтазара дышали в спину, и его поимка была лишь вопросом времени, это Рафаил понимал слишком хорошо.
Вчера он сделал пробную вылазку в четвертый округ – поближе к центру. Заявился в бистро «Мадам Кураж» – одно из тех, где раньше можно было отсидеться за несколько евро – и вдруг физически ощутил запах опасности. На входе он столкнулся со знакомым таксистом. Вместо того чтобы поздороваться лёгким кивком, таксист непроизвольно отшатнулся и, внезапно передумав, в бистро заходить не стал. Усевшись спиной к барной стойке, Рафаил вынул смартфон, включил фронтальную камеру и принялся незаметно наблюдать за барменом. То, что он увидел, подтвердило его опасения: бармен, рано облысевший молодой коротышка, уже кому-то звонил. Пришлось уходить. Он снова бежал, заметая следы и задыхаясь в волнах смешанных эмоций – страха и гнева. Только доскональное знание Парижа выручало его до сих пор.
Мысль о том, где раздобыть денег, чтобы удрать из столицы и отсидеться в безопасности, сверлила его мозг круглосуточно. Остатки денег закончились, а новых поступлений нет и не предвидится. Наркосбытчики, вышибалы долгов и прочие недавние работодатели Рафаила перестали иметь с ним дело. «Туристический налог», как это называлось в его кругах, стал его единственным источником пополнений бюджета.
Горькие раздумья Рафаила оборвал холодный голубоватый свет, внезапно хлынувший сверху, – сменив положение затекших ног, он пошевелился слишком сильно, заставив среагировать инфракрасный датчик. Минута неподвижности – и фонарь отключился, снаружи стало так же темно, как в мыслях Рафаила.
