Рустам Ниязов - Решение Смольникова
— Помним-помним! — отвечают все в разнобой.
— Вот об этом и будет мой следующий рассказ...
Саша не выдерживает и направляется в коридор, чтобы постоять немного на лестничной площадке. Он достает из кармана сигареты, открывает дверь и... просыпается.
3 часа после инфицирования...Ему с трудом удается разлепить веки. Вязкая слизь налипла на ресницы, и Саша инстинктивно заморгал глазами, чтобы прочистить их. Он нашел себя лежащим на полу, лицом вниз. Рядом кто-то хрипел, жалостливо, как уставший плакать ребенок. «До чего же холодно!» — подумал Смольников, ощущая болезненный озноб, от которого хотелось подобрать ноги и сжаться в клубок.
Когда он повернул голову — а это далось ему тяжело — он увидел Омарова, совсем близко от себя, лежащим на спине. Значит, пока они спали, оба свалились на пол. Губы у Жантика покрылись сероватой корочкой, по лицу разлился нездоровый румянец. Он лежал без памяти или был в бреду, потому что голова его непроизвольно подергивалась, а грудь вздымалась тревожными беспорядочными рывками.
— Маша! — позвал хозяйку Смольников, пытаясь приподнять и развернуть лицо. Но сделал это слишком резко, и на голову накатила волна тупой ноющей боли. Тогда он попытался выбросить вперед руку. Ему это удалось, но он понял, что нарушил сейчас какое-то потайное равновесие своего организма, грубо качнув одну чашку весов. Нечто тяжелое и чужое всколыхнулось в животе, медленно поползло по груди, затем по гортани и вывалилось наружу пенной рвотной массой.
— Маша! — опять позвал он на помощь, уткнувшись лицом в горячую лужицу. Закрыл глаза и вдруг почувствовал, что опять засыпает и уходит в свою жаркую шумную гостиную, где уже слышит музыку, ощущает запах сигарет. Ему становится плохо при мысли, что он опять окунется в эту тошнотворную духоту. Смольников делает нечеловеческое усилие, чтобы удержаться на плаву, не дать лихорадке увлечь его в свой гибельный омут.
— Что здесь происходит? Саша! Жантик! — услышал он чей-то голос. Не сразу понял, что кричит Маша, голос казался очень далеким. Она тронула его плечо.
— Саша, что с тобой? Что с вами?!
Она схватила его за руку, пытаясь перевернуть лицом вверх.
— Руслан! Сюда, быстрее! — раздался ее голос, но Саша уже неминуемо ускользал от нее, снова поднимаясь по воображаемой лестнице и открывая знакомую дверь.
— Саша, ну куда ты сквозанул?! Не отрывайся от коллектива! — звучит голос Омарова. Смольников вернулся в квартиру и стоит теперь в коридоре, не решаясь войти в гостиную. Он видит часть стола, где сидят толстяк и близнецы-братья. Кажется, теперь он догадывается, кто они такие. Эти люди сегодня ночью принимали у них товар и расплачивались с ними за работу. Вот этот лысый, он сидел в машине, а эти двое грузили ящики. Он отсутствовал в гостиной как минимум час, потому что гости уже изрядно были пьяны, судя по надсадному смеху и беспорядочной жестикуляции. Ему не хочется идти туда, но оставаться в коридоре он тоже не может. Лучше, все-таки, сидеть с людьми, чем врозь.
— Ну, пацаны, чпокнем по сто грамм! — говорит толстяк, подсовывая Жантику свой маленький граненый стакан. Он яростно утирается платком, глядя, как золотая струйка напитка заполняет собой стекло.
— За что пьем? — слышится чей-то голос.
— Предлагаю за женщин! — заявляет один из близнецов, здоровенный русский парень.
— Блин, Смола, ты идешь или нет?! — голос Омарова звучит уже требовательно.
Саша делает над собой усилие и входит в гостиную. Жантик тут же наливает ему коньяку.
— Хеннеси, черт побери! — говорит он таким голосом, будто объявляет на аукционе цену за антиквариат.
— Вот так всегда! — это Мамед кричит из своего закутка. — Стоит набухаться, так сразу тянет на баб!
— На то мы и мужики! — бодро, с подъемом звучит голос Омарова. Он решительно закладывает рюмку, и мягко шарит рукой по столу, выбирая закуску.
— Слушайте еще одну байку! — говорит он, отдуваясь от горечи.
— Про баб? — интересуется толстяк, закусывая консервированным ананасом.
— Ну а про кого еще?!
Омаров садится, подтягивает к себе блюдо с мантами, вонзает в него вилку и говорит, улыбаясь:
— Была у меня в бригаде девчонка одна, смышленая такая, работала маляром...
Саша пытается слушать его, но ему плохо и гадко сидеть в этой парилке. Он мельком бросает взгляды на сидящих и понимает, что между ними есть какая-то связь. Неспроста они здесь собрались, в этом пекле, прея, отдуваясь, постепенно задыхаясь без кислорода. Ни один из них не испытывает неудобства, все словно сговорились сидеть здесь до скончания века. Он поднимается со стула и медленно прохаживается по комнате. Неожиданно для себя замечает, что чем дальше отходишь от двери, тем гуще воздух и сильнее жар. Стоять у окна вообще невозможно, полуденное солнце вот-вот прожжет занавески.
— Саша? — подозвал его кто-то тихим голосом.
— Вы меня?
— Да-да, подойдите, пожалуйста, поближе!
Саша послушно подходит к какому-то старику, сидящему на диване, чуть поодаль от остальной компании. Это тот самый человек, лица которого он всё никак не мог разглядеть. Перед ним предстает аккуратный такой пенсионер, сухопарый, смуглый, с прямой спиной. Так, наверное, выглядел бы известный советский актер Талгат Нигматуллин, если бы дожил до старости — крепкий, с решительным скуластым лицом. У ног старика, на стеклянном журнальном столике стоят закуски и прохладительные напитки.
— Я вижу, вы тоже здесь не в своей тарелке? — произносит старик тихим голосом.
— Говорите, пожалуйста, погромче! — просит его Саша, показывая рукой на включенную магнитолу. Старик понятливо кивает.
— Я говорю, вы тоже незваный гость? — повторяет он, немного изменив первоначальную фразу.
— Ну, почему же незваный? — возражает Саша, присаживаясь рядом. Впрочем, старик не пытается с ним спорить. Он поддевает вилкой белую, как снег, дольку ашлям-фу, макает ее в острый соус и проглатывает.
— Я специально попросил накрыть мне отдельный столик, — говорит он, запивая еду горячим зеленым чаем.
— Почему?
Старик не спешит отвечать, он старательно дует на чай, пытаясь охладить его.
— Потому что не должен был здесь оказаться! — отвечает он, не глядя на Сашу.
— А кто вы, извините?
— А вы разве еще не поняли?
Смольников отрицательно качает головой. У него хорошая визуальная память, но он точно знает, что в первый раз видит эти старческие глаза и этот высокий, раздвоенный как у слона, лоб. Лоб умного расчетливого человека.
— Когда я хожу по улицам, я вижу много таких людей, как вы и ваш Жантик, — говорит старик.
— И что с того? — недоумевает Смольников.
— Знаете... — старик опускает руку с пиалой и тщательно вытирает рот салфеткой. — Мы ведь все жили не для того, чтобы собраться в этой комнате! И вы, и я.
— А кто вы, собственно, такой? — теряет терпение Саша.
— А зачем вам знать мое имя?
Смольников вздыхает, чувствуя, что со стариком разговор не получится. Темнит он что-то, или просто не в себе. Взгляд случайно падает на рубашку старика. Под воротником Смольников видит черные засохшие пятна крови. Такие же пятна чернеют на ширинке его светлых летних брюк. Но не это привлекает его внимание, нет! Белый листок бумаги, в синюю клеточку лежит на столике! Смольников, увидев этот листок, чуть не подпрыгивает от внезапно нахлынувшего озарения. Это тот самый план здания института, который показывал ему Омаров!
— Извините, мне пора! — бормочет Смольников и нерешительно поднимается с дивана, не зная как поступить с увиденным и понятым. Теперь все становится ясно, и больше нет повода что-либо скрывать от себя и от других. Он инстинктивно потирает грудь сквозь размокшую материю рубашки.
— Я не хотел, чтобы мы все здесь оказались! Я сожалею! — говорит старик, провожая его взглядом. Саша останавливается и, после секундной паузы, возвращается к старику. Он опускается на корточки и берет листок бумаги.
— Можно глянуть? — поднимает он глаза на старика.
— Конечно, смотрите, — равнодушно или просто устало отвечает тот, делая приглашающий жест ладонью. Смольников раскрывает сложенный вдвое листок, узнает его содержимое и бросает бумагу на столик.
— Значит, вы дважды писали схему? Один раз для нас, и еще один раз — для кого-то еще?
Старик молчит, не говорит ни слова. Смольников подавляет в себе желание сделать с этим человеком что-нибудь нехорошее. Он бросает взгляд на своих подельников, которые ничего не подозревают, и пируют посреди этого пекла. Он вскакивает и решительно направляется к Омарову.
— Вы меня слышите?! — раздается за спиной крик старика. — Я не хотел этого!
Смольников не слушает его. Он хватает Омарова за руку:
— Жантик, пошли!
— Стой-стой-стой! — тараторит лысый толстяк, перехватывая Сашу. — Куда ты его тащишь?
