Дональд Уэстлейк - Полицейские и воры
– Я не хочу, чтобы вы знали, кто я такой. Он снова кивнул, уже глядя мне в глаза:
– Но вы желаете кое-что сделать для меня?
– Я хочу вам кое-что продать.
– Продать? – Он слегка сощурился.
– Да, я хочу что-нибудь вам продать за два миллиона долларов наличными.
Казалось, он не знал – смеяться или воспринимать меня всерьез.
– И что же вы хотите мне продать?
– Все, что вы пожелаете купить, – сказал я ему. Я видел, что он готов рассердиться.
– Что еще за чушь?! Я быстро заговорил:
– Вы же покупаете разные вещи. У меня есть друг, он тоже коп. Пользуясь своим положением, которое дает нам доступ к информации, мы можем пойти в любое место в Нью-Йорке и достать там все, что вы пожелаете. Вы только скажите нам, за что вы готовы заплатить два миллиона долларов, и мы добудем это для вас.
Покачав головой, Вигано сказал почти про себя:
– Поверить не могу, что детектив может быть таким тупым. Этот трюк вы разработали сами?
– Разумеется, – сказал я. – Почему вы мне не доверяете? Ваши ребята обыскали меня по дороге сюда, при мне нет магнитофона. Вот если бы он был, значит, я вас надуваю. Я не настолько сумасшедший, чтобы всучить вам какую-то ерунду и взамен ждать два миллиона, поэтому мы должны будем разработать операцию, подумать о мерах предосторожности, чтобы вас не могли взять за укрывательство краденого.
Теперь он более внимательно изучал меня, пытаясь разгадать, что я за тип. Вигано сказал:
– Вы практически предлагаете украсть для меня все, что я пожелаю?
– Да, но только то, за что вы заплатите два миллиона долларов. И что мы сможем унести на руках – мы не собираемся красть для вас самолет.
– Самолет у меня есть, – сказал он и обернулся посмотреть на поставленные в конце желоба кегли.
Я видел, что он обдумывает мое предложение. Я чувствовал, что сказал недостаточно, не все объяснил, но в то же время понимал, что сейчас мне лучше помолчать и дать ему возможность самому подумать.
Фокус заключался в том, что Вигано ничего не терял, и он достаточно умен, чтобы это понять. Будь я ненормальным, тупым или просто дураком, все равно – ничто не мешало Вигано сказать мне, что он хотел бы купить у меня. Поскольку я не просил аванса, мафиози мог спокойно сыграть со мной в мою игру.
Я наблюдал, как он обмозговывал ситуацию, медленно и тщательно, ища ловушки и мины, которые любой в его положении должен был предположить. И я понял, что он наконец пришел к заключению, что здесь нет никакого подвоха. Я пришел сюда задать вопрос, ответ на который в любом случае ничего не будет ему стоить. А если я говорил правду, ему просто выгодно будет ответить. Так почему бы нет?
Он решительно кивнул своим мыслям, кинул на меня взгляд из-под тяжелых век и сказал:
– Секьюритиз.
До меня не сразу дошел смысл этого слова. Я подумал об охране в магазинах и банках и переспросил:
– Секьюрити?
– Государственные облигации, – пояснил он. – Ценные бумаги, но никаких именных акций. Можете вы это сделать со своим товарищем?
– Вы имеете в виду Уолл-стрит?
– Конечно, Уолл-стрит. Вы знаете кого-нибудь из тамошних брокеров?
Я-то надеялся, что речь пойдет о каком-нибудь заведении на территории нашего участка, где нам все известно.
– Нет, не знаю, – сказал я. – А нам они понадобятся? Вигано пожал плечами и махнул рукой. У него были на удивление огромные и толстые руки.
– Номера мы изменим, – объяснял он. – Только убедитесь, что бумаги не именные.
– Я вас не понимаю, – растерянно сказал я. Он тяжело вздохнул, показывая, какого терпения ему стоит говорить со мной.
– Если на сертификате есть имя владельца, она мне не нужна. Только ценные бумаги, где написано: “Уплатить по предъявлении”.
– Вы имеете в виду государственные облигации?
– Вот именно, – сказал он. – Их или какие-нибудь другие бумаги на предъявителя.
У меня возник интерес к этому вопросу. Я никогда не слышал о бумагах на предъявителя.
– Вы хотите сказать, – спросил я, – что они что-то вроде денег?
Вигано хмыкнул:
– Это и есть деньги.
Я почувствовал себя счастливым, как в тот раз, когда находился в роскошных апартаментах на Сентрал-парк-авеню.
– Это деньги состоятельных людей, – сказал я. Вигано усмехнулся. Я подумал, что нам обоим удивительно, до чего легко мы понимали друг друга.
– Правильно, – подтвердил он. – Деньги богатых людей.
– И вы их у нас купите?
– Да, по двадцать центов за доллар.
– Так это всего только пятая часть? – удивился я. Он пожал плечами:
– Только потому, что вы собираетесь провернуть крупную сделку, я даю вам такую хорошую цену. Обычно это стоит по десять центов за доллар.
Мне все же показалось, что предлагаемый им процент не так уж высок, и я сказал:
– Если по этим бумагам деньги выплачиваются предъявителю, почему я сам не могу их продать?
– Потому что вы не знаете, как изменить номера бумаг. И у вас нет связей, чтобы пустить эти деньги в законный оборот. С обеих точек зрения он был прав.
– Хорошо, – сказал я. – Значит, мы должны взять десять миллионов долларов, чтобы получить у вас два миллиона.
– Но билеты не должны быть очень крупными. Бумаги выше чем на сто тысяч мне не нужны.
– А на какую они бывают сумму? – спросил я.
Честно говоря, от всего этого у меня голова закружилась.
– Американские облигации бывают на сумму до миллиона долларов. Но их невозможно разменять.
Этого я уже не мог выдержать! Мною овладел благоговейный ужас.
– Миллион долларов! – потрясенно прошептал я.
– Вы должны охотиться за мелочью, от ста тысяч и ниже. Сто тысяч для него были мелочью! При мысли о таком отношении к деньгам у меня пополз по спине восторженный холодок. Несколько дней назад на Бродвее шло шоу под названием “За гранью возможного”, а потом по телевизору показывали отрывки из него, один из которых я случайно увидел. (Я никогда не смотрю бродвейские шоу.) Это был монолог английского шахтера, и там прозвучала приблизительно такая фраза: “В детстве меня окружала не атмосфера богатства и роскоши, а обстановка нищеты и убожества. Моя проблема заключается в том, что я рос не в той обстановке”. Эта мысль надолго запала мне в душу, потому что полностью соответствовала тому, что я сам чувствовал: меня окружала не та обстановка. И каждый раз, когда я оказывался в соответствующей моему внутреннему складу атмосфере, я чувствовал себя счастливым. Вигано наблюдал за мной.
– Теперь вы представляете свою задачу? – спросил он. Дело, нужно вернуться к делу, подумал я, с сожалением отвлекаясь от приятных размышлений.
– Да, – сказал я. – Достать акции на предъявителя, не крупнее, чем на сто тысяч каждая.
– Правильно.
– Теперь относительно оплаты.
– Сначала добудьте бумаги, – сказал он.
– Дайте мне номер телефона, чтобы сообщить вам, когда дело будет сделано. Только такой, чтобы он не прослушивался.
– Это вы дайте мне свой номер...
– Ни в коем случае! – отрезал я. – Я уже сказал, что не хочу, чтобы вы знали мое имя. Кроме того, моя жена ничего об этом не знает.
Он посмотрел на меня с удивленной усмешкой.
– Ваша жена ничего об этом не знает, – медленно повторил он и вдруг расхохотался. – Ваша жена ничего об этом не знает! Вот только теперь я поверил, что вы – честный человек!
И сразу все изменилось. Он заставил меня почувствовать себя дураком, но я еще не понимал почему. Рассерженный, но стараясь это скрыть, я сказал:
– Да, я честный человек.
Его усмешка погасла и уступила место серьезности и деловитости. Дотянувшись до столика, он взял шариковую ручку и листок бумаги для записок. Протянув все это мне, произнес:
– Вот, я дам вам номер телефона, запишите его. Он не хотел оставлять образец своего почерка даже при записи цифр. Я принял ручку и клочок бумаги и ждал. Он сказал:
– Это в Манхэттене. 691-9970. Я записал.
– Звоните по этому номеру только из Манхэттена. Не по междугородному и не из какого-нибудь другого района города. Спросите Артура, вам скажут, что его нет. Лучше звоните из телефонной будки или с какого-нибудь телефона, в котором вы уверены. Оставите свой номер, Артур вам перезвонит. Вы получите от меня звонок через пятнадцать минут. Если я не звоню, значит, меня нет на месте. Постарайтесь позвонить попозже.
– Хорошо, – кивнул я.
– Когда будете звонить, назовитесь мистером Коппом. Через два “п”.
Я слегка усмехнулся:
– Это легко запомнить.
– Только не звоните мне, чтобы о чем-нибудь спрашивать. Или вы это делаете, или нет. Я узнаю из газет, если вы возьмете на Уолл-стрит десять миллионов в бумагах. Но если я получу это сообщение от вас, я вам не отвечу.
– Конечно, – сказал я. – Все понятно.
– Приятно было потолковать с вами. – И он снова взялся за свой стакан.
Мне Вигано пива не предложил. Стало ясно, что разговор окончен, и я встал.
– Вы обо мне услышите, – сказал я.
