Леонид Влодавец - Душегубы
Пока Валерка, стараясь особо не высовываться из двери вагона, проводил свою «рекогносцировку», Ваня копошился в углу у коробок. Точнее, у той, что была пробита пулей.
— Не лезь ты туда! — скорее посоветовал, чем запретил, Валерка. — Не суйся!
— Да чего уж, и посмотреть нельзя?! — обиделся Ваня.
— Ну, и чего ты там увидел? — краем глаза поглядывая на теплушку, спросил Русаков.
— Не знаю. Порошок какой-то высыпался. Белый, вроде муки.
— Руками трогал?
— Что я, дурак, что ли? Так, поглядел.
— А вообще-то, линять нам надо. И поскорее! Знать бы только — куда?
— А давай на машине? Она вон тарахтит, мотор работает. Я водить умею…
— И куда ты на ней? До первого гаишника? И какую ты путевку предъявишь?
— Ну, это как раз не обязательно. На ней вон номер военный. Мы в полной форме, поедем, не нарушая правил. С чего им нас тормозить?
— Ну, проедем мы километров сорок на ней, а что дальше?
— Дальше… Там придумаем. Все лучше, чем сидеть и ждать неизвестно чего.
Валерка согласился. Они и так уже двадцать минут тут проторчали. Правда, место тут уединенное, карьер глубокий, стрельбу мог никто и не услышать. Но все-таки ясно, эти валявшиеся сейчас чьи-то подручные. Опять же, как явствовало из обрывков разговора, они собирались перехватить груз, посланный какой-то другой «конторе». В самое ближайшее время сюда могли наехать и «законные» хозяева груза, и товарищи тех, кого перебили, и, наконец, милиция, если стрельбу все-таки кто-то услышал и сообщил, как говорится, «куда следует».
Ни с кем, конечно, встречаться не имело смысла. Даже с милицией, хотя она была самым меньшим из всех зол.
— Осторожнее надо, — сказал Ваня, опасливо поглядывая на расстрелянных, тот вон, у вагончика, живой… Может, еще кто спрятался…
— Давай так: ты приглядывай за теплушкой и кабиной «газона», а я сейчас выпрыгну по-быстрому — и к машине…
— А ты водить умеешь?
— Не-а…
— Тогда лучше я побегу, чудак. Я ее подгоню к вагону, а ты прикроешь, если что.
Валерка согласился. Он улегся на пол вагона и взял на прицел теплушку, одновременно приглядывая за окном кабины грузовика. А Ваня, взяв автомат двумя руками перед грудью, чуток разбежался и наискось сиганул из вагонной двери. Ну, спортсмен! Валерка только ахнул, увидев, как приятель сделал в воздухе кульбит и приземлился на две ноги, упал на бок, перекатился вправо и в два прыжка очутился под прикрытием грузовика. Класс! Такому у них в части не учили.
Теплушка на это каскадерство никак не отреагировала. Кабина — тоже. Правда, теперь Валерке не было видно, что там Ваня за грузовиком делает.
А Ваня уже подскочил к правой дверце, распахнул… От увиденного его как током передернуло. На баранке обвис человек, у которого был выломан кусок лба вместе с глазом, кровавой слякотью расплескавшимся по штанам. Бордовые ошметки налипли и на ветровое стекло. Соловьева аж замутило, он с трудом подавил подкатившую к горлу тошноту. Но все-таки собрался, справился. Влез в кабину, открыл левую дверь и прикладом — руками мертвеца побоялся тронуть — выпихнул труп на снег.
Валерка это увидел и спросил:
— Как там?
— П-порядок! — ответил Ваня, постукивая зубами. На сиденье кровавой грязи не было, но резиновый коврик на полу кабины замарало, чуялся запах крови. Да и ошметки на стекле с души воротили. Тем не менее Соловьев все-таки сумел переключить скорость на заднюю передачу и подкатить к вагону. Правда, при этом он проехал колесом по мертвецу, мерзко хрустнула раздавленная грудная клетка, но трупу было уже все равно. Теплушка тоже признаков жизни не подала. Тогда и Валерка рискнул спрыгнуть на снег.
— Садись! — сказал Ваня, морщась. У него хруст костей так и впечатался в уши…
— Погоди, — неожиданно отмахнулся Валерка и, уже ничего не боясь, подбежал к двери теплушки. Поддел стволом автомата, ворвался, держа палец на крючке.
— Братишка! Не стреляй! Я не с ними! — услышал он испуганный, умоляющий вопль.
В теплушке, по площади почти вдвое меньшей, чем вагон, на котором приехали Валерка с Ваней, стояли печка-«буржуйка», столик, табуретки и солдатская койка. На столике высились две бутылки водки, одна пустая, другая до половины недопитая, три эмалированные кружки, валялись куски сухой колбасы, соленые огурцы, ломти черного хлеба, складной нож. А на солдатской койке, крепко привинченной к полу, лежал здоровенный, мордастый, небритый детина в распахнутой дубленке, под которой проглядывался теплый джинсовый костюм. Ноги детины, обутые в крепкие и дорогие ботинки на меху, были прочно связаны и прикручены к одной спинке койки, а руки, скованные стальными наручниками, пристегнуты к другой. Морда у детины была здорово покарябана — видать, его дубасили по ней без особого человеколюбия.
Следом за Валеркой в теплушку вбежал и Ваня.
— Не стреляйте, сдаюсь! — провыл мужик. — Зовите начальника, братаны! Сдаюсь! Все скажу, бля буду! Начальника зови!
— А мы сами начальники, — сказал Валерка, постаравшись придать своему хоть и охрипшему, но все-таки немного пацанячьему голосу надлежащую солидность. Говори, чего хотел.
— Фиг вам, не доросли еще, — окрысился привязанный, — говорю же: начальников позови!
— Ты, блин, лучше не выступай! — Валерка замахнулся прикладом. — «Не доросли»! Заеду по мозгам — сразу узнаешь, кто дорос, а кто нет!
До привязанного гражданина дошло, что в его положении лучше быть вежливым и почтительным.
— Да вы все равно ни хрена не поймете, — сказал он жалобно, — на фига мне вам колоться? Где опера-то?
Тут Валерка повернулся к пленнику рукавом бушлата, на котором был пришит шеврон с трехцветным флажком, и разбитая рожа детины изумленно вытянулась.
— Так вы не вэвэшники? Не ОМОН?
— А тебе не однохренственно? — спросил Ваня. — Пошли, на фиг он нам нужен…
— Как не нужен? — испугался мужик. — Я же сдохну здесь, солдаты! Вы чего, в натуре?
— Ничего, — небрежно бросил Валерка, припомнив обмен фразами между теми, кто так неудачно принимал груз, — приедет Фрол, разберется…
— Фрол?! — Тут у привязанного в глазах отразился самый натуральный ужас. Не надо сразу Фрола, мужики! Не надо! Мамой прошу!
— Пошли, пошли! — Ваня потянул Валерку за рукав. — Поехали отсюда! Чего мы, за милицию вкалывать будем? Тем более что она, того гляди, приедет…
Это самое «того гляди», прозвучавшее в Ванином выступлении, привело зафиксированного дяденьку в полное недоумение. У него все шарики-ролики в голове вынуждены были закрутиться, чтобы осознать и осмыслить непонятную ситуацию. Но к чести этого, пока еще не назвавшегося гражданина, он все-таки пришел к верному выводу.
— Вы это, дезертиры, что ли? — вырвалось у него. Ваня хотел обидиться, но Валерка ответил:
— Допустим…
— Мальчики, родные! — взвыл от восторга привязанный товарищ. — Да вы мне только помогите! Я вам и ксивы чистые сделаю, и гражданку по размеру найду!
Почему-то и у Валерки, и у Вани одновременно возникло понимание двусмысленности слов «гражданка по размеру». Они дружно заржали, несмотря на всю напряженность ситуации.
— Как тебя звать, благодетель? — спросил Валерка, отсмеявшись.
— По паспорту? — На битой морде опять возникло беспокойство.
— Вообще, — неопределенно сказал Русаков.
— Тятей назовете — не обижусь.
— «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца…» — Ваня с выражением процитировал классику.
— Не надо, пацаны, — испуганно пробормотал Тятя, который давненько, должно быть, не перечитывал Пушкина. — Я ж говорю — все для вас сделаю!
— Это все, пока связанные, обещают, — заметил Ваня.
— Ты насчет ксив и гражданки всерьез? — спросил Валерка.
— Раз плюнуть — и будет. Товар-то цел?
— В смысле?
— Коробки, которые в вагоне стояли.
— Одну пулей порвало. Тятя аж просиял.
— Мальчики, — проникновенно произнес он, — да если мы это довезем озолотимся!
— Ладно, — вдруг сказал Валерка, — хрен с тобой, поверим.
— Ты что? — вскинулся Ваня. — Это ж банда! Они нас пристукнут, это как пить дать! Мы и так до фига узнали того, чего не надо.
— Как хочешь. Я тебя с собой не зову. Иди в город, сдавайся комендатуре, зарабатывай себе Чечню. А мне туда не надо, я в тюрьму всегда сесть успею.
Ваня припомнил, как стрелял, и ему сразу стало не по себе. В тюрьму он тоже не хотел.
Валерка взял со стола складной нож, разрезал веревку на ногах Тяти.
— Ключ от наручников где?
— Чиж унес… — с досадой припомнил Тятя.
— Какой он из себя?
— Да такой, главный у них… В норковой шапке.
В норковой шапке, как помнилось Валерке, был только один — тот, что стрелял и свалился последним.
— Покарауль, — коротко бросил Русаков и выскочил на свежий воздух.
