Светлана Алешина - Все началось с нее (сборник)
Дочь Ирина наблюдала за всем происходящим достаточно безучастно – алкогольное опьянение действовало на нее умиротворяюще. Сын Панаевых, Николай, молча сидел в кресле и мрачно смотрел на разворачивающуюся разборку.
Тон в ней, естественно, задавали эмоциональные женщины. Мария Ильинична причитала, а Нонна Леонидовна, казалось, торжествовала и чуть ли не хлопала в ладоши от радости. А сама Лариса Котова удивлялась, как это родилось такое стадное чувство, что они поверили именно ей в том, что Панаев – убийца, и даже не потребовали никакой аргументации. Хотя в принципе это было понятно: присутствие нервных женщин, да еще имеющих – каждая свой – зуб на Сергея Панаева сдвинуло атмосферу в совершенно неконструктивном направлении.
Ларису неожиданно потянуло на глобальные обобщения. «Да, некоторые сборища сродни толпе, которая в свою очередь напоминает пороховую бочку. Только поднеси к ней спичку, как она взорвется всплеском экстремизма, – подумала она. – И удивляйся потом, откуда в обществе такая агрессивность!»
– Ура! Наконец-то его посадят! Лет десять о нем ничего не услышу! – восклицала Нонна Леонидовна.
– А может быть, и расстреляют, – мерзко подблеял ей верный муж Александр Иванович.
– Тем лучше! Представляешь, Сашенька, какие мы теперь счастливые! – не унималась Харитонова. – Сама судьба пришла на помощь.
И она чмокнула на радостях своего супруга в лобик. Вероника и Либерзон вели себя более сдержанно, негромко перебрасываясь между собой какими-то фразами. Что касается Панаева, то он после того как выкрикнул, что он ни в чем не виноват, вдруг махнул рукой и снова опустился на свое место.
– Господа, я думаю, что надо вызвать милицию! – вновь напомнила о себе Лариса, пытаясь перекричать мать и тещу Панаева.
Она старалась не встречаться взглядом с Сергеем, поскольку понимала, что сейчас отношение его к ней может быть только негативным.
– Я думаю, что детали случившегося установят именно органы, – добавила Лариса.
– Ура, еще раз ура! Виновник будет наказан! – Торжеству Нонны Леонидовны не было предела.
– Какая ты подлая! – с горечью произнесла Мария Ильинична, глядя прямо в лицо свахе.
– Чья бы корова мычала! – огрызнулась та. – Воспитала убийцу!
– Да пошла ты! – неожиданно вялым голосом возникла в разговоре Ирина, которую, видимо, задели эти слова.
Но главным в конфликте все же было противоборство родителей Сергея и Вероники, поэтому на вежливый посыл на три буквы в исполнении алкоголички Ирины никто не обратил внимания. Нонна Леонидовна и Мария Ильинична готовы были вцепиться друг в друга. Чуть было не началась женская драка, бессмысленная и беспощадная. Однако подоспевшие Панаев-старший и строгий адвокат Либерзон стали растаскивать женщин по разным местам.
Когда свара улеглась, Вероника спросила Ларису:
– Неужели мы сдадим его в милицию? Представляешь, какие пойдут разговоры?! Ведь он по закону еще мой муж.
– Сама виновата, – гаркнула из своего угла Нонна Леонидовна. – Сколько раз тебе говорила – разводись, разводись! А тебе хоть кол на голове теши… Впрочем, и новый твой муж мне не очень нравится.
Роман Исаакович скептически взглянул на потенциальную тещу, усмехнулся уголками рта, но ничего говорить не стал и дипломатично промолчал. Должно быть, он понимал, что в ее словах не было ни грана здравого смысла.
– Да, надо звонить в милицию, – подал голос Дмитрий Федорович.
Он, пожалуй, был единственным, кто сохранял невозмутимость и спокойствие, если не считать Ларису и не принимавшего никакого участия в разборке пятнадцатилетнего Николая.
– И так уже подозрительно будет выглядеть, почему мы так долго не звонили.
Либерзон, поймав взгляд старшего Панаева, кивнул и подошел к телефонному аппарату.
А Лариса продолжала наблюдать за Сергеем. С одной стороны, его вялое поведение могло показаться изощренным хладнокровием и желанием якобы скрыть свое нервное состояние. Но Лариса все-таки больше видела во всем этом следствие усталости.
Тут Котову тронула за рукав Вероника и улыбнулась загадочной улыбкой, по которой сложно было понять, что у нее на уме.
– Мама просто раздражена, – сказала она. – В последнее время она вообще ненавидит мужчин.
– Это почему?
– Как бы тебе это сказать… Бывшим красавицам нелегко думать, что у них не будет больше поклонников, любви и счастья. Знаешь, какая она была в молодости – грациозная и изящная!
Котова удивленно подняла брови. Сейчас, глядя на эту тумбообразное мясное желе, сложно было себе это представить. Но она не стала спорить и, кивая в такт словам Вероники, продолжала наблюдать.
Либерзон, уже было собравшийся набрать номер телефона, вдруг обратил взгляд на Панаева. – Серега, конечно, положение не ахти какое веселое, – произнес он. – Но я постараюсь тебе помочь. Мы спишем все на психическую недееспособность. У тебя же есть в конце концов статья 8Б, по которой ты не служил в армии. Ведь так, Мария Ильинична? – он обратился к матери.
– Что такое 8Б? – удивленно спросила Вероника.
– А ты разве не в курсе? – в свою очередь удивилась Лариса.
– Что он не служил в армии – в курсе. Только не знала почему. Меня это не очень интересовало.
– 8Б означает невротическое развитие личности с неустойчивой компенсацией, – с энциклопедической точностью процитировал Либерзон. – В принципе, ничего особо страшного. Но помочь в системе защиты может. Кстати, ты мне ничего не говорила о том, что твой муж состоял на психиатрическом учете.
– Но я не знала об этом!
– А Роман знает… – заметила Лариса.
– Роман – его лучший друг, – со смешанным оттенком гордости и зависти произнесла Вероника. – Вернее, бывший друг.
– Ладно, сейчас не время рассуждать об этом.
Панаев, совершенно раздавленный, в том числе и заявлением Либерзона, сидел, обхватив руками голову. Вдруг он повернулся к Ирине.
– Ты мне тоже не веришь, сестренка?
– Я ничего не знаю. Я боюсь… – сделала круглые глаза Ирина.
Потом она вдруг встала и порывисто, насколько позволяло ей состояние опьянения, убежала в соседнюю комнату. Некоторое время спустя оттуда донеслись сдавленные рыдания.
– Понятно, – зловеще прошептал Сергей. – Никто мне не верит. Даже ты, мама.
Вдруг неожиданно в его поведении проскользнули элементы экзальтации и даже какой-то театральности, и Сергей с надеждой и каким-то отчаянием посмотрел на Марию Ильиничну.
– Я, сынок, всегда верю в тебя. Даже если ты и виновен, мать всегда поймет и всегда простит. Мать, Сереженька, бывает одна, – Мария Ильинична посмотрела на сына умиленным и одновременно трагическим взглядом.
В глазах у нее стояли слезы… А Либерзон тем временем вызывал милицию, предварительно оговорив со всеми присутствовавшими, что на месте преступления, то есть в квартире Панаева, они появились только что.
Котова вздохнула и посмотрела на часы. С момента звонка в милицию прошло двадцать минут. Похоже, первая часть расследования подходит к концу. И прошла она довольно насыщенно – в течение нескольких часов, не выходя из помещения, в английском, так сказать, стиле, она узнала многое. Но еще многое предстоит узнать. И для этого, конечно, придется слегка подвигаться. Но это будет скорее всего завтра – Лариса почувствовала, что от умственной работы она устала. Ей было необходимо побыть одной и подумать.
В этот момент на лестничной площадке послышались торопливые шаги мужских ног, обутых в тяжелые ботинки.
Нонна Леонидовна, заслышав звонок в прихожей, радостно рванула навстречу милиционерам.
– Наконец-то. Здравствуйте. Проходите и забирайте его! – с привычным для себя театральным пафосом воскликнула она.
– Возьми себя в руки, мама! – прикрикнула на нее Вероника.
– Совсем в моей семье меня не понимают, – махнула рукой Харитонова и стала объяснять молодому, еще зеленому офицеру, как она, такая порядочная и законопослушная женщина, оказалась в одной квартире с убийцей и маньяком.
Она так много разглагольствовала, что не забыла рассказать между прочим о какой-то любовной интрижке из ее святой молодости, когда она была недоступной и умопомрачительной, чем вызвала неуместные в данном случае циничные улыбки милиционеров. Впрочем, «железная леди» расценила это как комплимент.
– Я всегда была полна жизненной энергии, – заключила Харитонова. – Сашенька, принеси что-нибудь поесть. Мне надо восполнить калории.
С этими словами она уселась в кресле, закинув ногу на ногу, ожидая в голодном достоинстве, пока верный Александр Иванович принесет ей десерт.
А Сергей не сопротивлялся. Молча дал одеть на себя наручники и увести. На прощание он бросил Ларисе:
– Я надеюсь, что все прояснится. Это кто-то подстроил. Кто – я не знаю. Больше всего мучаюсь мыслью, что подумает мой сын. А так я ничего не боюсь…
…Котова возвращалась домой сквозь сумерки вечернего города, а в голове все еще проносились неприятные видения: люди в штатском, очерчивающие по контуру недвижимое тело полуголой женщины в ванной, отчаяние в глазах Сергея, крик отчаявшейся матери, Марии Ильиничны, и грохот, бесконечный грохот тюремных засовов.
