Владимир Рыбин - Убить перевертыша
— Ладно, уговорил, закругляйся…
— Вот тебе на! Я еще ничего не сказал, а уже закругляйся.
— А о чем же ты все говоришь-то?
— Община это — о-о!.. Сколько же тысячелетий мы жили в ней, что ее обычаи, нравы, убеждения все сидят в нас, как мы их ни выковыриваем. Вот ведь до сих пор говорят: русским нужен хозяин. Как ни обидно, а доля правды в этом есть.
— Ну ты уж совсем…
— И совсем не совсем. У русских вольность — в крови. В территориальной общине не было наследственного старейшины, князя или кого-то еще. Кто больше умел, лучше знал, того и выбирали, тому подчинялись. Свой ли, чужой в общине — все равно, лишь бы жил и работал как все. А чего? Земля большая, всем хватит, она, как вода в реке, как воздух, — всеобщая. Отсюда неискоренимая русская многотерпимость, интернационализм, если хочешь…
— А Иван Грозный? Ничего себе, многотерпимость.
— Не сбивай, сам собьюсь. В территориальной общине каждый и швец, и жнец, и землепашец, и воин. И дисциплинка, надо сказать, была аховая. Но вот в полном соответствии с обруганным нынче историческим материализмом началось классовое расслоение. В родовой общине это было просто: глава рода становился королем или кем там еще. А в территориальной все никак не могли отрешиться от выборности, от многосменяемости…
— Погоди, — взмолился Мурзин. — Дай передохнуть.
Помолчали минуту, подняли рюмки.
— Ну, будем.
— Будем, — заторопился Сергей. Выпил и заговорил, даже не закусив: Знаешь, в чем принципиальная разница между родовой и территориальной общинами? В первой на пришлого человека смотрели с опаской как на потенциального врага, а во второй в каждом новом человеке видели потенциального друга. В этом преимущества и недостатки. Отсюда великая притягательность для добрых соседей территориальной общины. Отсюда же отсутствие у членов территориальной общины иммунитета к коварству и предательству. Может быть, отсюда и непонимание некоторыми опасности своих действий. Человеку свойственно по себе судить о других, и порой до него не доходит, что поступки, совершаемые, как ему кажется, с добрыми или невинными намерениями, могут обернуться злом, даже предательством.
Мурзин вдруг вспомнил: нечто похожее говорил Миронов в ту роковую ночь. Только тот о предательстве говорил зло, а Сергей теоретизировал, искал объяснения.
— Ты вроде как оправдываешь? — удивился он.
— Просто анализирую, пытаюсь понять.
— Понять перевертышей?!
— Порой трудно отличить невинные намерения от враждебных…
— В былые времена!.. — резко выкрикнул Мурзин.
— Чтобы прогнозировать, нужно уметь анализировать, — столь же резко прервал его Сергей. — Может быть, мы потому и не сумели предвидеть сегодняшние беды, что не научились всесторонне оценивать былое… Но ты все же слушай до конца-то, слушай. Традиции территориальной общины стали помехой, когда началось образование государства. Когда подпирают недобрые соседи, без государства, без единовластия не обойтись. Сначала-то думали сами выбрать. Потом поняли: нужен третейский судья. И пригласили…
— Варяжская теория давно разоблачена.
— Это сложный вопрос, не будем сейчас о нем. А вот татарское нашествие всех убедило: нужен сильный владыка, нужно единовластие, иначе хана государству. И появился царь. Это была историческая потребность. Но традиции вольной общины все были живы. И сказывались ведь, ослабляли государство. И потому цари вели с ними борьбу. Царь Иван, Петр, даже Сталин…
— Ну, тут, пожалуй, другое.
— Ясно, что другое, но ведь и это тоже. Не культ личности, а единовластие. И было сопротивление…
— Какое сопротивление? Колхозы — полная ломка, а где сопротивление?
— Колхозы народ принял. Потому что в их основе были все те же традиции территориальной общины. Живи как все трудись, как все, и ты — свой. Извращений была пропасть, но корневой-то смысл именно такой…
Слушая Сергея, Мурзин думал о том, что положение государства и в самом деле критическое, если все уповают на сильную руку. Он встал, поправил половичок у кровати, все не дававший ему покоя, подошел к окну, сказал, не оборачиваясь:
— А может, ну их, теоретизирования? Сломать все и…
— Не выйдет, — живо отозвался Сергей. — Даже растение, иссеченное, передает свою боль подвою, и новый росток получается уродливым или погибает вовсе. А то ведь люди, общество. Не-ет, надо осмыслить, понять.
Мурзин промолчал. Перед ним, за окном, застыли в безветрии березы, белыми саркофагами замерли стандартные пятиэтажки, над которыми недвижно провисли пуховики облаков. И бетонка, убегающая к дальней лесополосе, была пустынна в этот час, ни машин, ни пешеходов. Сонное царство, ожидающее неведомо чего.
— Ну, поймем, а дальше что? Нет, надо делать, де-лать. Хоть что-нибудь. Каждый в меру своих сил. Вот ты, к примеру, мог бы помочь не только разговорами.
Сергей пристально посмотрел на Мурзина.
— Сашок, я ведь тебя знаю. Что ты задумал? Если пришить кого, то я пас. Куренку голову отрубить не могу. Жена тут привязалась: на даче сарай пустует, разведи кроликов. И ведь все подсчитала, бизнесменка липовая, какой приплод, почем кроличьи шапки. И знаешь, на чем погорел ее бизнес? Я спросил: а кто шкуры с кроликов драть будет?..
Мурзин сел напротив Сергея, откинулся на стуле.
— Гляжу на тебя, слушаю и удивляюсь. Умница ведь, а лопух лопухом. Да оглядись, неужели не видишь, что нынешние властипредержащие всех нас за дураков держат. И так будет до тех пор, пока не разозлимся.
— По-моему, все уж разозлились. Вот будут выборы…
— К выборам готовиться надо.
— Что ты предлагаешь?
— Тебе в Германию надо поехать.
— В командировку, что ли?
— Считай, что так.
— И командировочные дашь?
Мурзин покачал головой.
— Все будут пиво пить, а мне лапу сосать?
— Ехать придется за свой счет. Или за мой. Пусть это будет первой нашей жертвой во имя Отечества. Минину и Пожарскому люди последнее отдавали…
— Та-ак, первая жертва ясна. А вторая?
— Ну вот, кажется, понял.
— Понял, понял, давай выкладывай.
— Выложу. Только налей сначала. Ты поговорил, теперь я буду говорить…
Мурзин рассказывал о документах, припрятанных у кого-то в Германии, расхаживая по комнате. То и дело подходил к кровати, поправлял коврик, все время не дававший ему покоя. Что-то с этим ковриком было связано, о чем следовало поразмыслить. Это была интуиция, а к ней, таинственной незнакомке, он привык относиться всерьез.
— Ты посиди, — сказал Мурзин, прервав себя на полуслове. — Ничего пока не трогай, я сейчас.
— А закусывать можно? — удивился Сергей.
— И выпивать. Хотя, чего ж без меня? Погоди.
Он вышел и позвонил к соседке. Валентина Ивановна вышла в одном халатике, раскрасневшаяся, с мокрыми волосами, — видно, мылась.
— Кто был этот электрик? — спросил он. Наш?
— Новенький, я его раньше не видела.
— Когда он у меня счетчик смотрел, вы были возле него?
— Я ему табуретку принесла, а потом забрала.
— И ни на минуту не отходили?
— Только за квитанциями бегала. Когда он начал ругаться. А что? — Она побледнела. — Что-нибудь пропало?
— Все в порядке. Я так.
Вернувшись, Мурзин остановился на пороге и опять стал осматриваться. Беспокойство, возникшее в нем, когда увидел сдвинутый коврик, и приглушенное Серегиной болтовней, теперь переросло в чувство тревоги. Сергей вскочил, собираясь растормошить непонятно отчего вдруг загрустившего друга-приятеля, но Мурзин прикрикнул на него так, что тот опешил.
— Сиди, не двигайся. Не нравится мне это.
— Что?
— Не знаю. Сиди.
Он знал, как и где может быть спрятан жучок для подслушивания, перетрогал все, что только можно, ничего не нашел и остановился возле кровати. Внимание привлекла подушка. Обычно, заправляя постель, он просто бросал ее, по курсантской привычке поддергивал за уголки и так оставлял. Теперь же она была аккуратно положена, а два из четырех углов наволочки вмяты внутрь.
— Тебе в туалет не надо? — спросил он Сергея.
— Нет, а что?
— А я часто бегаю. Простатит проклятый.
— Говорят, он у половины мужиков. Особенно у тех, кто с бабами редко спит. А у тебя что, до операции дошло?
— Пока нет, но по ночам часто вставать приходится.
— Ну, напомнил. Схожу, пожалуй.
Он встал, потянулся и вышел в прихожую. Мурзин кинулся за ним, закрыл дверь и, вернувшись к кровати, осторожно приподнял подушку. Под ней лежала пачка «Мальборо».
Курил Мурзин мало — две-три сигареты в день, — но никогда «Мальборо». Из принципа. И теперь он смотрел на эту пачку с удивлением и, что уж от себя-то скрывать, — со страхом тоже.
— Ого! Закурим?
Неслышно подошедший сзади Сергей, протянул к пачке руку, и Мурзин не рассчитанным резким движением схватил эту руку, вывернул.
