Марк Гэтисс - Клуб «Везувий»
Я натянул на лицо мрачность.
– Джентльмены, я пытаюсь разобраться в некоторых странностях, связанных с этими похоронами. Скорее всего, вы оказали неоценимую услугу Короне. Мне нужно, чтобы вы показали мне этот мавзолей. Немедленно!
С большой неохотой Боб все же уступил, и несколько минут спустя мы втроем снова вышли в объятья влажной ночи.
Наши ботинки скрипели по гравию дорожек; фонарь, который нес Боб, сверлил маслянистую темноту воронкой желтого света.
Я устал как собака, но спешил вперед, хотя совершенно не знал, что я там найду и найду ли хоть что-нибудь.
Фамильный склеп Вердигри, размером с небольшой коттедж, был выполнен в знакомом до боли угрюмом стиле – коринфские колонны и свод над ними. В центре находились две массивные бронзовые двери, между ручками висел огромный, хорошо смазанный замок, напоминающий цепочку для карманных часов на жилете профессионального борца.
– Вот, – гавкнул Боб, носитель фонаря. – Теперь мы можем вернуться к своим делам?
Я подошел к мавзолею и вытянул шею, чтобы разглядеть фамилию, выбитую черным на белом мраморе. И принял барский тон, который так легко мне дается:
– Человек, быстро, ключ!
– Подожди-ка минутку…
– Дай ему ключ, Боб, – взвыл Льюки.
Ругаясь, толстяк начал возиться с огромной связкой ключей, висевшей у него на поясе.
– Быстрее! – закричал я.
Наконец он выбрал длинный и тонкий ключ и, кряхтя от натуги, подвинул брюхо вперед, чтобы вставить ключ в замок. Едва запоры щелкнули, я дернул за цепь и бросил ее на землю.
– Фонарь, Боб! – прошипел я. – Давай сюда!
Сказав это, я выхватил у него фонарь и, рывком открыв двери, ворвался в мавзолей.
Воздух внутри был удушливо затхлым. Мрачный черный прямоугольник нового гроба нахально стоял на своей полке, контрастируя с окружавшими его пыльно-серыми ящиками.
– Помогите мне, – скомандовал я, хватаясь за головной конец гроба.
– Ты чего? – завопил Боб, входя в здание.
– Нет времени объяснять, – пронзительно вскричал я. – Поставьте гроб на пол и снимите крышку.
– Делай, как он говорит, – сказал Льюки. – Он чего-то знает.
Мы вместе с Льюки спустили гроб на пыльный пол, и я начал искать то, чем открыть крышку.
– Боже мой, если семья об этом узнает… – пробормотал Боб.
– Не думай об этом, – рявкнул я. – Держи фонарь повыше.
Я повернулся, потом остановился, увидев с полдюжины деревянных стульев, сложенных в углу, – видимо, их использовали на похоронах. Без тени сомнений я схватил верхний и начал им сбивать с гроба крышку. После десяти или двенадцати ударов она с громким хрустом треснула пополам.
– Снимайте! – закричал я. – Откройте гроб!
Льюки сделал шаг вперед и, схватившись за крышку, оттащил ее в сторону. Боб тоже шагнул из тени – и тусклый желтый свет явил нашим взорам ужасное зрелище.
– Храни господь мою душу! – прошептал Льюки. Ибо в гробу лежало тряпичное чучело, набитое соломой: глаза и нос едва намечены стежками, как у пугала на огороде.
– Ха! – довольно воскликнул я. – Именно это я и ожидал увидеть!
Это, конечно, было наглое вранье, но что уж теперь.
VIII. Человек в очках цвета индиго
Я знаю, о чем вы думаете. Похитители тел! Трупокрады вновь принялись за дело в старом добром Лондоне! Неужели профессора (и его давнего коллегу – а поиск в склепе Саша на следующий день привел к таким же результатам) похитили пропахшие виски косоглазые анатомы, чтобы разделывать напоказ в больнице Уайтчепела.[25] Да вроде нет. Скорее всего – нет. По крайней мере, мне так не кажется. В конце концов, на дворе двадцатый век.
Нет, судя по всему, за этим странным делом скорее стоял Том Котелокс, эсквайр. Здание в Белсайз-Парке тут же было обыскано, но каким-то образом веселому гробовщику удалось избежать Домработников и скрыться в ночи, подобно беспризорнику. Я был полностью уверен в том, что знаю, где его искать, и купил билет на ближайшее судно до Неаполя, не дожидаясь вестей о том, удалось ли Чудоу обаять старого Софисма. Я уеду сразу. Ну, почти сразу. Было еще кое-что – летний бал У Чудоу. Разумеется, это деловой визит, мне нужно было подтвердить с Чудоу свою встречу. Ну и немного удовольствия.
Вечеринки моего друга уже стали легендой. На самом-то деле именно великолепный дом Чудоу в Белгрейвии выступил в прошлом декабре сценой для соблазнения Авриль Мопсер. В конце концов, Рождество – время давать. Я вдруг понял, что с нетерпением жду этого бала. С одной стороны, это станет вожделенным отдыхом от проблем, с другой – я буду сопровождать на бал очаровательную Беллу Пок и смогу произвести на нее впечатление фразами вроде «боюсь, я вынужден нынче же вечером отбыть на Континент».
Времени для еще одного урока рисования не нашлось, но мы постоянно общались при помощи писем и телеграфа. Я рассказал ей про бал, и она с радостью приняла приглашение. Будет ли мне позволено заехать за ней? Нет, она предпочтет сама зайти на Даунинг-стрит. Восемь часов – удобно?
Большую часть второй половины дня я провел, выбирая цветок в петлицу. Джо Чемберлен[26] сделал выращивание орхидей невероятно модным, и нежный фиолетовый цветок, который я выбрал как бутоньерку, самым выгодным образом оттенял мою бледность. Я пока не был готов признать, что все еще живу без слуги, поэтому лично открыл Белле дверь – восхитительное видение в алом, – тут же развернул ее и помог сесть обратно в кэб.
Пока мы ехали, я отметил, насколько она взволнована предстоящим балом. У нее сверкали глаза, а выражение лица, когда он повернулась ко мне, было почти хищным.
– Не буду ли я там совершенно не к месту, мистер Бокс?
Я взял ее руку в перчатке.
– Моя дорогая, вы затмите их всех.
– А мистер Чудоу. Какой он? Говорят, весьма привлекателен.
– Еще бы не говорили. Он вам понравится, я в этом убежден.
Однако, что любопытно, когда мы появились в доме Чудоу, нашего хозяина нигде не было видно. Казалось, вечеринка проходит под руководством леди Констанс Тутт-Хаффеншаффт, подруги Чудоу с богатым опытом в делах подобного сорта.
Леди Констанс – из австрияков, вдова кого-то очень важного в трансатлантическом телеграфе. Необычайно душевная и приятная старушенция, пережившая катастрофу на мосту через Тей,[27] вследствие чего у нее развилась патологическая боязнь паровозов. К всеобщему постоянному замешательству, у нее появилась привычка изображать эти паровозы в самые неподходящие моменты. Похоже, Чудоу, которому всегда было наплевать на условности, взял ее под свое крыло, когда остальное общество стало ее избегать.
Сверкая драгоценностями, леди Констанс, замотанная в тафту, подлетела к нам.
– Ах! Как приятно видеть тебя, Люцифер! – возопила она. – А не знаешь ли, где прячется молодой Чудоу? Его тут нет. Чух! Чух! Я приехала пораньше, да? Чтобы помочь с приготовлениями, но где же мальчик? Я не знаю. Так что – чух! чух! – мне приходится отвечать за все! Но кто это? Что за прелестный цветок?
– Леди Констанс Тутт-Хаффеншаффт, – сказал я. – Мисс Белла Пок.
– Мисс Пок! Я очарована. О-чух-чух-рована.
Белла слегка отступила назад и удивленно моргнула. На лице леди Констанс промелькнула улыбка.
– Вы крайне удачно выбрали себе компанию на сегодняшний вечер, мой дорогой Люцифер, – восторженно прокаркала она.
– Так же, как и я, – сказала Белла, глядя на меня.
Я буквально засиял от удовольствия.
– Понятия не имела, что ты будешь со спутницей, – сообщила леди К., сверкая зубами. – Пок. Необычное имя. Чух! Чух! Вы издалека?
– Сегодня – нет. Но по происхождению я датчанка.
– Надеюсь, вы прибыли в Лондон не на одном из этих жутких паровозов?
Белла покачала головой:
– Нет. На корабле.
– Слава богу! Поезд – игрушка дьявола! Я слышу их даже сейчас! Чух! Чух!
Леди Констанс на мгновение прижала руку ко лбу, затем выдохнула, будто пар рвался наружу из ее больших ноздрей. Еще мгновение – и все вроде бы прошло.
– Простите меня. А теперь идите и налейте себе выпить. Боюсь, мне надо пообщаться с мистером Боксом тет-а-тет.
Я кивнул Белле, и она, удивленно улыбаясь, прошла в бальный зал, где вскоре затерялась среди миазмов шелковых платьев и черных визиток.
– А ты шалун, – сказала леди Констанс, ущипнув меня за руку.
– Я?
– Ты же знаешь, что такое количество одиноких девушек появляется на вечеринках Кристофера лишь из-за того, что ты – один из самых очаровательных лондонских холостяков. Чух! Ты должен быть один.
Она хихикнула, и ее дородное тело заколыхалось.
Я снисходительно погладил старую свиноматку по руке.
– Я все еще весьма свободен, дорогая моя леди Констанс, и к тому же вы знаете, что во всем мире для меня существует всего одна женщина. – И я одарил ее нахальным взглядом, который должен был очаровать ее еще на год.
