Пьер Буало - Неприкасаемые
Итак, я был у мсье Дидисхайма. И имел возможность убедиться в том, что Ваше письмо расположило его ко мне, ибо он меня принял чрезвычайно любезно. А ведь обычно просителей воспринимают скорее как нищих. Расспрашивал он меня довольно долго — правда, очень мило и тактично. Да это и понятно, поскольку ему нелегко придумать, как меня использовать. Я ведь не стал от него скрывать, что в торговле у меня нет никакого опыта. Впрочем, он и сам понимал это, так как Вы написали ему, откуда я, чем занимался и что желал бы делать. Из уважения к Вам он не хотел мне предлагать совсем уж низкую должность, а с другой стороны, он не имел права рисковать, давая мне место, намного превышающее мои возможности.
Короче говоря, он согласился попробовать меня на должности управляющего «супереткой», которую он вот-вот откроет на площади Жюля Жоффрена на Монмартре. Да будет Вам известно, что «супереткой» на профессиональном жаргоне называется небольшой магазин самообслуживания, так сказать, небольшой «всего понемногу». По словам мсье Дидисхайма, уследить за всем в магазине легче легкого. В целом моя работа сводится к тому, чтобы следить за спросом и выверять список наиболее ходовых товаров, поскольку в магазинах такого рода все строится на статистике. Не буду утомлять Вас объяснениями, которыми меня напичкали так, что голова идет кругом. К работе я приступаю на будущей неделе. От моего дома «суперетка» находится довольно далеко, но при наличии метро…
Мсье Дидисхайм повез меня туда. Над входом в магазин висят полотнища, возвещающие о скором его открытии; из громкоговорителя доносится музыка, от которой бросает в дрожь, но кажется, это необходимо. Внутреннее помещение Вы легко можете себе представить: продовольственный магазин, расчлененный проходами, вдоль которых вздымаются горы консервных банок, пирамиды бутылок, пестрые ряды разнообразных товаров. И всем этим я должен заправлять!.. Просто не верится. У меня под началом будет четверо служащих — три женщины и мужчина. Кроме того, в моем распоряжении будет небольшой кабинетик, пишущая машинка и маленький калькулятор, от одного вида которого меня уже прошибает холодный пот. Однако обещаю Вам, что буду стараться в меру моих сил. Ради Вас. И ради Элен. Из помощника Марсо Ланглуа стать продавцом кока-колы — что и говорить, головокружительная карьера. Я вспоминаю иных американских писателей, которые перебывали и учителями танцев, и сценаристами, и ковбоями, и водителями автобусов, и букмекерами, и барменами, прежде чем добиться успеха. Может быть, и я окажусь не глупее их. Вот что я говорю себе, думая с замиранием сердца о набитом продуктами бункере, которым мне предстоит командовать.
По счастью, рядом со мной будет работать одна опытная особа, некая Мадлен Седийо, переведенная сюда из большого супермаркета возле Итальянских ворот. Мсье Дидисхайм мне ее представил. Лет пятьдесят. Чуть оскорбленное выражение лица — вдова, весьма опытный работник. Не очень, судя по всему, сговорчивая, зато толковая. Она сразу увидела во мне ставленника начальства — похоже, наши отношения будут отнюдь не безоблачны. Но я, повторяю, приложу все старания.
Элен счастлива, что я наконец чем-то занят. Она купила мне белый халат, вроде тех, что носят аптекари, — одежду, от которой за версту пахнет серьезным отношением к делу, компетентностью, профессионализмом. В магазинах стандартных цен, в магазинах самообслуживания Элен чувствует себя как рыба в воде. Как только у нее выдается свободная минутка, она отправляется в поход — на поиски удачи. «Я помогу тебе. Вот увидишь, — говорит она. — Самое трудное — запомнить хорошенько расположение стоек».
Разумеется, мне пришлось объяснить ей, что место это мне предложили благодаря Вам: я только не признался, что когда-то был Вашим учеником на католическом факультете. «Като» ей ровным счетом ничего не говорит. Хватит с нее и того, что Ваши студенты встречаются понемногу везде, что среди них есть врачи, адвокаты, инженеры и священники и что Вы по-прежнему оказываете на них сильнейшее влияние — больше ее ничто не интересует. Она просит поблагодарить Вас, не преминув добавить: «Провидение вняло моей молитве. Я была уверена, что оно меня услышит». Я хочу, чтобы слова эти послужили Вам вознаграждением. Я же скажу лишь, что благодаря Вам в наш дом вернулась искорка радости. Скоро расскажу, как прошло мое вступление в должность.
Еще раз спасибо. С дружескими чувствами Жан-МариДорогой мой друг!
Мне следовало бы написать Вам раньше, но с тех пор, как открылся мой магазин, я перестал замечать время. Живу я теперь буквально на износ, хотя моя работа не кажется слишком сложной. Быть может, для кого-нибудь другого это было бы действительно так. Но я до крайности скрупулезен. И мне все кажется, что я делаю недостаточно. Когда я вижу покупательниц, медленно толкающих перед собой тележку и переходящих из ряда в ряд, когда я вижу, как горят у них глаза, а руки так и тянутся схватить что-нибудь, у меня возникает чувство, будто меня вот-вот обкрадут… будто меня уже обокрали. Это шалости психики. Но я ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, будто обчищают мои карманы! Мне хотелось бы быть одновременно всюду. Я наблюдаю за одной, за другой… особенно за теми, у кого объемистые сумки или на ком широкое пальто. Мадам Седийо утверждает, что профессионалов распознать довольно просто. «Надо только нюх иметь!» — говорит она. Ну, значит, его у меня нет. Любой жест, пусть самый безобидный, кажется мне подозрительным, а вот молниеносное, едва заметное движение от меня ускользает. Ну, скажем, эта — как ее узнаешь? — она вертит в руках банку сардин, замечает, что я на нее смотрю, ставит банку на место и идет дальше с полупустой тележкой, не спеша, словно няня, прогуливающая ребенка. Если я пойду за ней следом, она вообразит бог знает что! Но стоит мне повернуться спиной — хоп! — и что-то исчезнет.
Ведь воруют вовсю! Это неизбежно, это запланировано. Мадам Седийо предупредила меня, что покуда воровство не превышает 1,5 процента от общей прибыли, волноваться нечего. Но если эта цифра станет выше, можно снова оказаться на улице. Так что я сторожу; несу вахту около товаров, особо предлагаемых вниманию публики. Здесь, с моей точки зрения, наилучшее место для охоты, потому что в этом секторе всегда царит необычное возбуждение. Я начинаю уже безошибочно ориентироваться в топографии магазина, как лесник, который назубок знает свой участок.
За отдел замороженных продуктов волноваться не приходится. Там покупательницы не тащат, туда они ходят за едой. Там они особенно и не выбирают. Главное, чтоб было из чего приготовить еду, верно? А вот в бакалейном отделе соблазна больше — мизерная упаковка стоит дорого. Возьмите, скажем, кофе. Реклама по телевизору приучила публику видеть, как пробуют «Максуэлл» или «Фабр». А это предметы роскоши. Так что приходится держать ухо востро. Я пока никого еще не схватил за руку. А если вдруг, к великому несчастью, со мной такое случится, прямо не знаю, что буду делать. Во всяком случае, наверняка почувствую себя глубоко несчастным! Наказывать — это не моя стихия.
«Не показывайте, что вы следите, — советует мне мадам Седийо. — Клиенты этого не любят. Они приходят сюда не только купить, но и развеяться». Однако, если нужно следить незаметно, лично я объявляю себя банкротом.
Словом, профессия эта не из легких. Бесконечно снующая толпа, оглушительный грохот громкоговорителей, а ты тупо ходишь взад-вперед вдоль рядов, где место каждой вещи должно быть определено заранее, так, чтобы она привлекла внимание покупателя и вызвала желание приобрести ее, все это крайне истощает нервную систему и иссушает мозг. А потом еще нужно сверить чеки, составить отчетность. И надо всем довлеет внутреннее убеждение, что ты занимаешься ерундой, что ход мироздания никак не изменится оттого, что сегодня без всякой видимой причины печенье «Панзани» имеет больший спрос, чем печенье любой другой марки.
«Но всякая работа утомительна, — возражает мне Элен. — Ты что думаешь, мне очень весело слушать, как мамаша Гранмезон рассказывает о коликах своей немецкой таксы. Однако же я должна быть обходительной!»
Не хочу лукавить, дорогой мой друг. Да, я нередко жалею о прежней жизни в Ренне, которая текла так спокойно. Я предпочел оазису пустыню, полагая, что оазис лишь мираж. Впрочем, я и сейчас так думаю. Но даже если животворная вода — только плод воображения, она все равно освежает. Довольно! Хватит жаловаться. Платят мне неплохо. Я — «начальник». Выражение, конечно, дурацкое — как, впрочем, смехотворен весь административный жаргон. Но быть «начальником» — это все равно что иметь маленький галун на рукаве. И Элен это льстит. Тем лучше!
Прощаюсь ненадолго, дорогой друг. Весь Ваш Жан-МариДорогой мой друг!
Я не даю Вам ни минуты покоя. Простите меня. Мне пришла в голову мысль, которая очень меня мучает. Совершенно очевидно, что в «суперетке» от меня пользы мало. Я вижу, что мадам Седийо переведена сюда не случайно. То и дело я замечаю ее за своей спиной. И мне кажется, будто она все за мной подмечает, будто ей вменено в обязанность докладывать обо мне. Так что я нет-нет да и задумаюсь, а не доверил ли мсье Дидисхайм мне этот пост исключительно для того, чтобы сделать Вам приятное? Не оказывается ли мне таким путем своего рода вспомоществование? Не бывает ли у мсье Дидисхайма и мадам Седийо тайных разговоров обо мне, когда она говорит: «Это мертвый груз. Он никогда и ничем не будет нам полезен», а он отвечает: «В известном смысле мне его навязали. Потерпим!»
