Артур Макаров - Ночной хищник
— Вы один, товарищ майор? — Инспектор с уважением посмотрел на машину за стеклами. — Может быть, я…
— Все в порядке, лейтенант, спасибо. Шувалов вернулся к машине и увидел, что Васин спит, полуоткрыв рот. На заднем сиденье, у одного из чемоданов, не вошедшего в багажник, так и не проснулась Елена Андреевна.
Он сел за руль и, бросив в рот сигарету, осторожно тронулся с места.
Приморское кафе под Ленинградом только что открылось. Единственный официант подошел к стойке, за которой натягивала халат дебелая буфетчица, деликатно прикрыл зевок ладонью.
— Все-таки при повышенной кислотности нельзя сухое пить… Изжога замучила, вчера весь вечер, вот здесь, рези невозможные! — Он приложил ладони к боку и скривился для наглядности.
Соды глотни… А я прямо такое удовольствие получила: вторую серию глядела… Ну совсем не ожидала, что сойдутся! Правда, его из начальников цеха в кузнецы разжаловали, зато конструктор от нее отступился. Так она с мальчиком сразу к мужу… Напереживалась я-а… Гляди, клиентов принесло.
Из подъехавшей «Волги» вышла женщина, за ней тесно следовали двое мужчин. Все уселись на легкие стулья.
— Добрый день, слушаю вас, — подойдя, официант небрежно обмахнул столик салфеткой.
— Добрый, считаете? — Один из мужчин, непонятно улыбаясь, взглянул на женщину против себя. — Что прикажете, Елена Андреевна? Чай? Кофе? Шампанское?
Его сосед, отвернувшись, глядел на серую воду залива.
— Я бы минеральной выпила, если есть, — тихо сказала женщина.
И официант, увидев ее усталое и печальное лицо, подумал, что эти клиенты особой выручки не принесут.
— Хорошо. А вы-с? — первый мужчина слегка повернулся к соседу.
— Все равно, — пожал плечами Шувалов. — Можно минеральной.
— Значит, так, — решился Васин, — две… нет, три бутылочки минеральной исполните и бутылку полусухого шампанского.
— Коньячку не желаете? — воспрял официант. — Армянский завезли. Есть миноги! Кроме того, — он оглянулся и понизил голос, — могу предложить дефицит: сигареты «Данхилл», четыре рубля пачка.
— Уговорил! — расхохотался Васин. — Три минеральной, шампанского и блок дефицитных… Гулять, так гулять!
Изображая рвение, официант ринулся восвояси и запнулся: огибая столик, он невзначай опустил взгляд — руки соседствующих мужчин соединяли наручники, на звеньях белого металла играли веселые блики.
Три спецмашины мчались по Приморскому шоссе. В первой, на заднем сиденье рядом с Таганцевым, сидел Таболов, брюзжал недовольно:
— Уже давались ему выволочки и не раз! Все сам и сам… Ну где была гарантия, что на лихую компанию не наскочит? Не было. Это я для тебя говорю, Таганцев, у тебя с языка Шувалов не сходит. Слышишь?
— Слышу, товарищ подполковник, — радостно улыбнулся старший лейтенант. — А все же хорошо, когда человек смелый!
— Хорошо, когда он умный… И опытный.
А такой и про смелость все знает. Как там у Толстого? «Смелый это тот, кто всегда поступает как надо…» За точность не ручаюсь, но смысл таков.
Сидевший впереди Шорохов дернулся, прижался лбом к боковому стеклу.
— Вон его машина… У кафе! Разворачивайся, Костя.
Три спецмашины одна за другой тормозили неподалеку от тента приморского кафе. Двое мужчин шли к ним от столиков, женщина осталась сидеть.
— Товарищ подполковник, — начал Шувалов, сначала разомкнув наручники, — задержанный Васин, Леонид Петрович…
— Знаю, что Васин, вижу, что задержан… Молодец! — сжал его плечи Таболов. Люди группы уже перегружали чемоданы из «Волги». — Сейчас скорей в город, до открытия аукциона три часа, может, им что подготовить надо… Садись, твою другой поведет.
— Разрешите самому? — Шувалов обернулся к столикам, и Таболов посмотрел туда же. — Я не задержусь, сразу буду.
— Ладно, действуй. Но учти, что я жду… Все разместили, Шорохов?
— Все, товарищ подполковник!
— Тогда едем. Ты потом рули поосторожней, Виктор Сергеевич, вон как лицо усохло.
В проезжающей мимо машине на заднем сиденье мелькнуло бледное, окаменевшее лицо Васина. Совпали их взгляды. Шувалов отвернулся.
Русанова видела, как отъехала милиция, и шла к «Волге».
— Садитесь, Лена… Я вас отвезу.
— Не надо. Я не хочу.
— Подождите… Что случилось?
— Случилось? Почти ничего… Просто все встало на свои места: один из обаятельных мужчин оказался уголовником, а другой сыщиком. И оба все время врали! Нет, — она невольно положила руку на его локоть и сразу отдернула, — не врали, а играли. Каждый свою роль. Теперь маски упали.
— Трагичный рассказ. — Шувалов прихватил зубами фильтр сигареты, спохватившись, выдернул ее и откинул. — Кстати, моя фамилия действительно Шувалов. Имя-отчество те же. И когда я был с вами, то…
— Не надо, пожалуйста… — покривилась Русанова. — Я так поняла, что чем-то помогла вам, не ведая сама?
— Да. Когда рассказали о прогулке на катере. Он был очень общителен, делился самым разным, но ни разу не упомянул, что завзятый катерник. Из всех форм лжи люди чаще всего выбирают умолчание, это обычно… Но ведь всякая ложь имеет цель, и я взял на заметку. Дальше было проще.
— И опасней! Не знаю, возможно, эта работа и благородна по сути, но мне кажется, человек с вашими… данными мог выбрать другое дело.
— Если дело — твое, то оно выбирает тебя, — Шувалов осторожно улыбнулся. — Видите, я начал изрекать сентенции… Видимо, от зажатости, хотя она мне не свойственна. Давайте поедем! Дорогой поговорим, а вечером я позвоню, с вашего разрешения.
— Я не поеду с вами, Виктор Сергеевич, — устало сказала Русанова, и он понял, что не поедет ни за что. — Я вернусь на электричке. И вообще, хватит красивой жизни: лихих кутежей, разъездов на машинах, дачных пикников и комедий плаща и шпаги. Пора жить дальше. Прощайте.
Елена Андреевна удалялась в наглухо застегнутом плаще, сунув руки в карманы. Уходила из его жизни, и он знал, что она не оглянется. И все же смотрел, пока видел ее.
Потом пошел к машине, хлопнул дверцей, уехал.
В торговом зале стоял неумолчный гул, прорезаемый выкриками и стуком аукционного молотка.
— …раз! Двенадцать тысяч семьсот, два!
— И три тысячи! — раздался азартный голос.
— «Дельта Трейдинг Корпорейшн», пятнадцать тысяч семьсот, раз! Пятнадцать тысяч семьсот, два! Пятнадцать тысяч семьсот, три! Продано, господа!
— А теперь, — встал председательствующий, — идут на торгах куньи шкурки в количестве пяти тысяч штук! Партия отобрана и оценена экспертами международной категории. Желающих прошу предварительно ознакомиться на стенде…
И началось столпотворение. Вокруг стенда отталкивали и теснили друг друга.
С трудом выбравшийся оттуда Барков оправил пиджак, подойдя к стоявшей у стены Зое Георгиевне, сказал обиженно:
— И слушать ничего не хотят! Только и вопросов… «Эта та? Та самая? Это ее украли?» Глупость какая…
— Зато подскочит в цене… Радоваться надо, дурачок?
Радоваться? Ну я радуюсь, конечно. Хотя как-то это… Все равно скверно на душе.
— Вечером никаких банкетов! Отдыхать будешь… А что я Русановой не вижу?
— Она на складе. Завтрашние партии готовит… Надо бы и мне присмотреть, да на нее можно положиться. Я пойду. Зоечка, ты уж сама тут, ладно?
И его снова скрыла толпа, вскрикивавшая на разные голоса.
Начальник Управления так осторожно прикрыл дверь за собой, что и Таболов, и Костин не сразу заметили его.
— Сидите, сидите, — жестом остановил их Захаров. — И я послушаю. Продолжайте.
— Продолжайте, Васин, — сказал Николай Кузьмич. — Вы остановились на листке из календаря Баркова…
Миновав вестибюль, Шувалов проталкивался среди возбужденно беседующих, жестикулирующих, улыбающихся и мрачных людей. Едва не столкнувшись с ним, секретарша Люся обрадовалась как родному:
— Ой, здравствуйте!.. Я просто голову потеряла: все Леонида Петровича ищут, а его нет и нет! Не видели? Он такой хитрый: как самая горячка начинается, так обязательно надолго слиняет куда-нибудь!
— Он хитрый, — согласился Шувалов. — И как раз поэтому, видимо, очень надолго слинял…
Неподалеку, пропуская одетых к очередному показу манекенщиц, расступалась толпа: Регина, Рита, Жанна и Таня проходили с не меньшей манерностью, чем их зарубежные товарки… Шувалов заметил Эдстрёма, усмехнувшись, понаблюдал за ним и, повернувшись, пошел вверх по лестнице на следующий этаж.
Здесь было пусто и тихо, по коридору справа и слева соседствовали закрытые двери с табличками фамилий. Он шел уверенно, однако прежде чем открыть ту дверь, к которой шел, постоял перед ней, как бы решаясь…
Русанова сидела в кресле у окна, отвернувшись к стеклу, поза ее выражала усталость, печаль и одиночество. Услышав звук притворившейся двери, она обернулась, молча смотрела па вошедшего, и ничего не изменилось в ее лице.
