Колин Харрисон - Форсаж
— Папочка, они могут пересадить мне идеальные яйцеклетки какой-нибудь восемнадцатилетней, но стенки моей матки слишком тонкие. Яйцеклетки не приживутся.
— Понимаю.
— Я бесплодна, папа. Наконец-то я понимаю, что означает это слово. У меня не могут вырабатываться полноценные яйцеклетки, я не могу вынашивать ни своих, ни чужих детей.
Он наблюдал, как за окном в масленой воде отражались огни проплывающего танкера. Ну, попробуй, скажи ей что-нибудь хорошее, говорил он себе с грустью.
— Я понимаю, что еще слишком рано обсуждать возможность усыновления, но…
— Брайан против этого. По крайней мере, говорит, что не хочет, — она всхлипнула.
— Подожди, дорогая, — ответил Чарли, услышав в ее голосе отчаяние. — Брайан просто — понимаешь ли, усыновление ребенка…
— Нет, нет и нет. Брайан не хочет ни гватемальского, ни литовского ребенка — никакого другого ребенка, кроме своего собственного. Потому что все дело в его дурацком члене. Если это не его семя, никакой ребенок ему не нужен.
Чарли вполне разделял позицию ее мужа, но не мог сейчас ей об этом сказать.
— Джулия, я уверен, что Брайан…
— Я бы усыновила ребеночка уже год назад, два года назад! Но я согласилась пройти через весь этот ужас, все эти гормоны и иглы, которые мне втыкали в задницу, всех этих докторов, которые пичкали меня всякой дрянью, и все ради Брайана, ради него. Ты же знаешь, я проходила курс люпронотерапии девять раз, девять раз я становилась от этого люпрона сумасшедшей сукой, девять раз, папа. Пожалуй, чаще, чем любая другая женщина в Нью-Йорке. И теперь все эти годы — ой, папа, извини, у меня клиент. Поговорим, когда ты вернешься. — В трубке послышались помехи, как бывает при спутниковой связи, и после длинного гудка по-китайски его попросили повесить трубку.
Рейс был в восемь утра, до Нью-Йорка лететь семнадцать часов. Как всегда, ему хотелось домой, но он знал, что как только приедет, начнет скучать по Китаю. Китай проник в него, он стал его повторяющимся сном, возможно, лихорадкой. С ним были связаны его возможности, вроде той, что обеспечила ему восемь миллионов долларов. Он заполучил их законно. Хотя во всем этом был элемент авантюры. Если он пожелает, Элли никогда не узнает о деньгах; его брокерская и банковская документация была в ведении секретарши Карен, Элли же едва хватало на то, чтобы подписать налоговые декларации раз в году в апреле. Она уже давно перестала интересоваться финансовыми вопросами. Лишь бы хватало денег на бельгийский шоколад для лифтера на Рождество, свежих цветов два раза в неделю, содержание загородного дома и оплату номера в отеле с бассейном в Тоскане. Но, подобно внезапной вспышке молнии, новые деньги высветили вопросы, мерцавшие на краю его сознания годами. Он был уже давно богат, но сейчас — настолько богат, чтобы послать к чертовой матери предначертанное судьбой. Ждал ли он этого момента? Да, ждал до тех пор, пока не узнал про дела Джулии.
Он позвонил Марте Вейнрайт, своему личному адвокату.
— Марта, я наконец решился, — сказал он, когда она ему ответила.
— О, боже, Чарли, лучше не говори мне об этом.
— Да. Кстати, я только что сделал кое-какие деньги на бирже. Что сильно упрощает дело.
— Откажись от этого, Чарли.
— Я только что разговаривал со своей дочерью, Марта. Если бы у нее могли быть дети…
— Все это бредни, Чарли, мужские бредни.
— Это твое мнение как адвоката или что-то другое?
Суровая она женщина, старушка Марта.
— Мы с тобой серьезно поговорим об этом, когда ты вернешься, — пообещала она.
— Замечательно — я этого ожидал. А сейчас, пожалуйста, помести объявление в журналы и подготовь все документы.
— По моему мнению, только законченный извращенец может на такое решиться.
— Мы по-разному относимся к подобным вещам, Марта.
— Да, потому что ты подсел на тестостерон.
— Как и большинство мужчин. Что и делает нас такими козлами.
— У тебя проблемы с эрекцией, Чарли? Может, в этом все дело?
— Ничего подобного, Марта. Мой хрен как старая собака.
— Это как? Которая все время спит?
— Медленная, но надежная, — солгал он. — Прибегает, когда позову.
Она вздохнула.
— Почему бы тебе просто не нанять пару стриптизерш, чтобы они поерзали у тебя на физиономии? Это обошлось бы бесконечно дешевле.
— Речь идет совершенно о другом, Марта.
— О, Чарли.
— Я очень серьезно настроен. Очень.
— Элли будет ужасно оскорблена.
— Ей вовсе не нужно ни о чем знать.
— Но она узнает, поверь мне. Подобные вещи скрыть невозможно. — Марта не скрывала своего возмущения. — Она узнает, что ты что-то задумал, а после узнает, что ты дал объявление, чтобы найти женщину, которая родит тебе ребенка. И вот тогда она по-настоящему взбесится, Чарли.
— Ничего этого не произойдет, если ты хорошо выполнишь свою работу.
— Неужели ты так боишься смерти?
— Не смерти, Марта, а забвения. Мысль о забвении — вот что по-настоящему убивает меня.
— Ты ведь выше этого, Чарли.
— Объявление, просто помести объявление.
Он повесил трубку. Через несколько дней оно появится на последних страницах нью-йоркских еженедельников. Тактичное маленькое объявление, где будут указаны его условия. После этого Марта начнет отбор претенденток. Посмотрим, кто отзовется.
Он спокойно сидел, опечаленный и состоятельный американский чинуша. В дорогом костюме, седые волосы аккуратно подстрижены, все еще подтянутый, с дюжиной стальных шпилек, пластин и болтов, оставленных на память о себе хирургами.
Он провожал глазами проплывающие корабли. Одна из гостиничных евразийских проституток, не слишком скромно одетая, наблюдала за ним с другой стороны лобби, потягивая коктейль. Почуяв в его грусти некий шанс для себя, она скользнула к нему по мраморному полу, наклонилась и тихо спросила, не нужна ли ему компания. Он бросил на нее голодный взгляд, но сказал: «Нет!» И остался сидеть по-прежнему неподвижно, с той же отрешенностью во взгляде. Глядя на его застывшую позу, трудно было представить, что еще вечером этот человек пережил нешуточные страсти: был свидетелем скоропостижной смерти одного из богатейших людей мира, сделал на ней миллионы, узнал, что его род не будет продолжен. Казалось, что пожилой господин сосредоточенно размышляет о том, например, какие сюрпризы преподнесет новый век.
Женская тюрьма Бедфорд-Хиллз, Нью-Йорк
7 сентября 1999 года
Нарисуйте идеально синее небо, а потом обрамите эту невозможную голубизну двойным сорокафутовым проволочным забором с двойной обоюдоострой спиралью поверху. А по углам зоны добавьте вышки, на каждой охранник в серой форме, вооруженный AR-15, — скорострельность двести пуль в минуту, убойная сила 350 ярдов. Теперь взгляните внутрь этого ограниченного пространства, на газон, который подстригают несколько женщин в темно-зеленой униформе, и дальше на беспорядочное скопление кирпичных зданий, иные, вроде госпиталя, уже столетние, отчаянно требующие ремонта, с оконных рам сыплется краска, щербатые кирпичные стены… И дальше, на женщин в зеленом, толкающих тележки с бельем к психиатрическому отделению западного крыла. Там — другие женщины в зеленом: либо в депрессии, либо душевнобольные (включая мадам из северной части штата Нью-Йорк, лишившую жизни своих четверых детей). Сидят, смотрят телевизор, безостановочно раскачиваясь, — результат побочного эффекта лекарств. А теперь переведите свой взгляд, минуя здания, где эти женщины спят в крошечных комнатушках (украшенных картинками, вырезанными из журналов, письмами из дома, маленькими алтарями, посвященными детям и семье), на тюремный корпус, где ожидают своей участи самые горемычные в женской тюрьме. На верхнем этаже находятся камеры с приговоренными к смертной казни, возможность такого исхода для них вполне вероятна благодаря официальной кампании нынешнего губернатора штата Нью-Йорк. Этажом ниже — стерильные ясли. Здесь расположены шестнадцать комнат для женщин, которые попали в тюрьму уже беременными, и тех, кто забеременел от своих мужей во время тюремных свиданий (что противоречит правилам, но случается) или, тоже не бог весть какое чудо, тех, которые понесли от охранника в надежде добыть с его помощью сигареты, наркотики, еду, косметику и — только не путать с сердечной привязанностью — внести приятное разнообразие в плотские утехи с женским полом (лесбийские связи в тюрьме не в диковинку; поцелуи, объятия и ласки, даруемые языком и пальцами). Затем следуют маленькие отдельные комнаты, где размещаются женщины со своими новорожденными. Здесь они учатся нянчить, кормить, менять пеленки и баюкать их.
