Себастьян Жапризо - Убийство в спальном вагоне
Она по обыкновению запуталась, не в силах оторвать взгляда от темно-синего пальто сидевшего против нее инспектора, слишком тесного и местами вытертого на рукавах. Этот тоже был служащим, своего рода служащим. И не писал больше в своей книжечке, а наблюдал за тем, как она путается в объяснениях.
Но она знала, что ей надо сказать. Она почти не спала, а потом все утро на кухне вспоминала поездку и подготовилась отвечать на вопросы.
— Я должна сказать нечто важное, — заявила она внезапно. — Он повздорил с убитой.
Металлическое щелканье прекратилось. Она повернулась и встретила безразличный взгляд маленького блондина. Тот спросил:
— Кто? Служащий?
— Его зовут Кабуром, — сказал инспектор с костлявым лицом. — Что вы понимаете под словом «повздорили»? Он был знаком с жертвой?
Она сказала — нет, у нее не сложилось такого впечатления.
— Не знаю, в какой момент (я читала журнал), та захотела снять свой чемодан, чтобы взять что-то. И человек, похожий на служащего, Кабур, помог ей. Затем они поболтали немного в проходе, как двое, которые только что познакомились. Не думаю, чтобы они были знакомы прежде, я слышала начало их разговора. Это трудно объяснить.
— Понимаю, — сказал инспектор Грасио или Грасино. — А потом они повздорили? Почему?
Она выдержала его взгляд. У него были ясные, внимательные глаза, бледное, измученное лицо. И сказала, что догадаться нетрудно. Такое часто бывает в поездах.
Она чувствовала на себе взгляд молодого блондина, неприятный, тяжелый, быть может, несколько ироничный. Вероятно, он уже догадался, что ей доставила удовольствие эта перепалка, что она завидовала молодой брюнетке, за которой ухаживали в проходе поезда, ревновала и все такое.
— Поболтав с нею в проходе, мужчина, видимо, осмелел, что-то сказал или сделал неуместный жест… Так я поняла. Еще в купе он как-то странно посмотрел на нее… В общем, женщины это подмечают. Он явно нарвался. Говорила она. Очень громко. Дверь в купе была закрыта, я не различала слов, но интонации не оставляли сомнений. Спустя минуту она вернулась в купе одна и улеглась на свою полку. Он пришел много позже.
— Который был час?
— Не знаю. Когда я ходила в туалет переодеться на ночь, было 11 часов 30 минут. Ссора случилась примерно час спустя.
— Помните ли вы, было это до или после проверки билетов?
— После, в этом я уверена. В то время в купе уже находилась другая пассажирка, севшая в Авиньоне. Молодая блондинка, довольно красивая, в светлом платье и синем пальто. Должно быть, она читала, потому что когда контролеры открыли дверь и потребовали билеты, в купе горел только ее свет. Вы знаете, у каждой полки есть своя лампочка.
— Значит, это было после полуночи?
— Вероятно.
— Что произошло потом?
— Ничего, она легла. Позднее я услышала, как вошел мужчина и улегся на своей полке. Другой мужчина с нижней девой полки уже давно погасил свой свет. И я уснула.
— Вы ничего не можете добавить по поводу ссоры?
— Нет, думаю, я вам все рассказала.
— Не кажется ли вам, что Кабур был на нее сердит? Она вспомнила мужчину в поношенном костюме утром, во время прибытия поезда, его ускользающий взгляд, осунувшееся лицо, униженный голос, когда тот обратился к ней в дверях, прося прощения за беспокойство. Металлические щелчки возобновились. Она сказала — нет, у нее не было такого впечатления.
— По прибытии поезда он ушел сразу, не сказав ей ни слова, не взглянув даже. Чувствовалось, что ему стыдно, особенно перед другими, и он хочет поскорее нас оставить.
— А она?
— Наоборот. Ничуть не торопилась, не испытывала никакого стыда. Просто больше не думала о случившемся или хотела создать такое впечатление у других. Поболтала со мной, с девушкой из Авиньона. Человек в кожанке, попрощавшись, сошел тоже. Эти слова и «добрый вечер» накануне исчерпали весь его словарный запас.
— Значит, Кабур сошел первым. Затем мужчина по имени Риволани. Так?
Элиана Даррэс сказала — нет, Кабур сошел не первым, а после молодого человека с верхней полки. Маленький блондин внезапно прервал щелканье фишками, костлявый инспектор трижды потрогал карандашом губы.
— Молодой человек? — спросил Грасио или Грасино. — Почему молодой человек? О какой полке вы говорите?
— О верхней слева. В общем, молодой человек…
— Какой еще молодой человек?
Она, не понимая, поочередно поглядела на обоих. Взгляд маленького блондина был лишен всякого выражения, в глазах инспектора с бледным лицом читалось недоверие.
Второй объяснил ей, что обнаружен пассажир верхней полки, что им оказалась женщина по имени Гароди. Говоря, он внимательно и устало наблюдал за ней почти с разочарованием: думал, что она ошибается, и что, значит, могла ошибиться и по поводу всего остального, и что нельзя доверять ее показаниям. Безработная пожилая актриса, слегка страдающая манией величия, немного болтливая.
— Как выглядел этот молодой человек? — спросил он.
— Довольно высокий, худой. По правде говоря, я его даже не разглядела…
Маленький инспектор в шотландской куртке почти нагло коротко вздохнул, а его коллега сощурился и разочарованно усмехнулся. Она смотрела на старшего, потому что под взглядом того, другого, совсем бы растерялась.
— Послушайте, господин Грасино, похоже, вы мне не верите, но я знаю…
— Грацциано, — поправил инспектор.
— Извините — Грацциано. Я говорю, что не видела его только потому, что он вошел в купе очень поздно, когда было темно, и не зажег свой свет, когда ложился.
— Вы же сказали, что спали.
Это заметил маленький блондин. Она повернулась к нему, но тот не смотрел в ее сторону и опять занялся головоломкой, которая вызывала в ней ненависть. И у него был красивый дерзкий рот. Вот кого бы она с удовольствием ударила, так этого мальчишку. Его бы она сразу узнала, целуя этот безразличный красивый рот, потому что хорошо знала таких типов, даже слишком хорошо, у них у всех были одинаковые вкусы.
— Я спала, — объяснила она, не в силах справиться со своим голосом. — Но он споткнулся в темноте о вещи, стоявшие в проходе, ведь было тесно, и… я проснулась.
Она думала: я знаю, о чем говорю, я знаю то, что знаю, он почти упал на меня, проходя мимо, я их узнаю из тысячи, даже в темноте, у них красивый влажный рот, безразличный, как у детей, они еще почти дети, они прелестны и злы. Я их сразу узнаю, я их ненавижу.
— Это была женщина, — сказал Грасио (нет, Грацциано, он еще скажет, что я ошиблась, что я сумасшедшая). — Вы просто ошиблись…
Она отрицательно покачала головой, не зная, какими словами ответить, и думая: я не ошибаюсь, я его не видела, но я знаю, он был именно такой, как они все, как ваш маленький коллега, не похожий на инспектора, как маленький студент из бистро напротив кинотеатра «Дантон» год назад, как актеры, которых ставят в первый раз перед камерой и которым наплевать, если они поворачиваются к ней спиной. Спокойные, безразличные, владеющие чем-то, от чего можно сойти с ума, с нежной кожей, такие молодые. Входя в купе поезда, разбудив всех, шаря руками, они не извиняются. И тот не сказал «извините», а выругался, спросил, что я тут делаю, почти упал на меня. Он был, наверно, высокий, худой и неловкий, как они все, полез на верхнюю полку напротив. Засмеялся, побеспокоив девушку из Авиньона, и та рассмеялась тоже.
— Я слышала его голос. Он долго болтал с девушкой. Я могу вас заверить, что это был парень, очень молодой, не могу вам объяснить, но я знаю, что это так…
Человек по имени Грацциано встал, закрыл записную книжку со спиралью, оставив карандаш между страницами. Зачем ему эта записная книжка? Он почти ничего не записывал. Стоя, он казался еще выше, еще костлявее, огромный скелет в потертом на обшлагах пальто, с бледным и измученным лицом Пьеро.
— Другой свидетель, по имени Кабур, тоже слышал, как эта молодая женщина разговаривала с девушкой со средней полки. Вы могли ошибиться относительно голосов.
Он говорил ровным и усталым голосом, не столько для того, чтобы ее убедить, сколько для того, чтобы поставить точку и перейти к другому вопросу.
— Кстати, мы ее нашли.
Она снова отрицательно покачала головой, взглянув на маленького блондина, по-прежнему смотревшего в сторону. Сказала — быть может, не знаю, и, тем не менее, я уверена. Но одновременно думала: нет, я не ошиблась, я не могу ошибиться, женщины не ругаются, упав на вас и разбудив, надо только все как следует объяснить.
Следовало объяснить им столько разных вещей, что это заняло бы слишком много времени, и поэтому она лишь продолжала упрямо качать головой, подняв глаза на инспектора с острыми скулами. Ей снова вспомнился забитый перед отправлением проход вагона, белокурый подросток лет пятнадцати, печально стоявший рядом с купе и посторонившийся, чтобы пропустить ее. Конечно, это был не тот, но светловолосый и черноглазый мальчик в твидовом сером костюме был, конечно, связан с ночным происшествием, с голосом, который шептал что-то на верхней полке, отчего смеялась девушка из Авиньона, смеялась приглушенным смехом, вызывавшим у нее такую же ненависть, как и головоломка этого инспектора в шотландской куртке.
