Марина Серова - По закону подлости
Время близилось к обеду, девчонки уже начали позевывать и нервничать; обе шмары, скучковавшись в углу, о чем-то перешептывались, искоса поглядывая на меня и Ольгу.
Меня все это волновало мало, но я тоже смотрела на Ольгу.
Мне нравился цвет ее волос и их длина, да и Ольгин рост тоже устраивал.
Только ее дурацкий прикид меня немного раздражал, но и в нем были свои плюсы, что я не преминула отметить.
Внезапно чумазая Света и костлявая Нина поднялись из своего закутка и неторопливо направились в мою сторону.
Нина встала слева у края моей кровати и сделала вид, что задумалась о чем-то высоком, словно ей очень нужно было в туалет, но она дала себе обет воздержания.
В руках у нее мелькнул металлическим блеском какой-то предмет. Но она его пока старалась прятать в ладони.
Светик же, выдержав паузу и состроив свою физию еще противней, чем она была от природы, подошла ко мне и, уперев руки в боки, стала нагло меня рассматривать.
Было ясно, что надвигается местная разборочка и все будет зависеть от моей тактики и быстроты движений.
В камере повисла напряженная тишина.
Ольга-байкерша сделала вид, что очень занята своими делами, спрятав и глазки, и голову.
— Ну ты, чувырла, чего лежим, отрывай задницу, базарчик есть! — сказала Светик и пнула ногой мой пружинный матрас снизу вверх.
— Правил, что ли, не знаешь, развалилась здесь, как у себя в блядовнике! — развязно произнесла она. — Днем на койках сидеть нельзя.
Я села на кровати и взглянула на нее, краем глаза держа во внимании стоящую слева Нину.
Все становилось ясно, как банан.
Пока я ругаюсь со Светиком, Нина нападает на меня сзади — просто, подло, но действенно.
Однако я решила сыграть по своим правилам.
Для начала нужно было дать возможность Светику подумать о своих перспективах.
Поднырнув под ее поднятую руку, я обошла Светика сзади и выпрямилась уже у нее за спиной.
Неловко повернувшись, Светик оказалась со мною один на один.
Нина, уже явно показав остро заточенную маникюрную пилочку, выругалась и бросилась в обход, низко пригибаясь и скалясь от перевозбуждения.
— Резкая ты, однако, — процедила Светик и без замаха попыталась ударить меня ногой в живот.
Поймав ее копыто на лету, я дернула за него снизу вверх, как на тренировке, но о страховке для спарринг-партнера даже не задумалась, и в результате Светик, взмахнув ручками и распахнув пасть, рухнула плашмя на пол, очень удачно приложившись затылком к бетонному полу.
Мне показалось, что временная анестезия ей никак не помешает.
Завизжав, как гиена, Нина бросилась на выручку подруге, выставив впереди себя шпильку.
Полуотвернувшись и отступив, я разрешила ей продолжить движение, но, сделав маленькую подсечку и дернув Нину за руку вперед, я только придала ей большее ускорение.
Нелепо размахивая руками, словно пытаясь спланировать помягче, Нина закончила свой эквилибр в кровати, стоящей напротив, очень качественно приложившись лобиком к металлической спинке, и затихла там.
Наверное, решила передохнуть.
Я осмотрела поле боя, оставшееся за мной, и, вернувшись на свою койку, села на нее, поигрывая мешочком для гадальных костей.
Я ждала продолжения, а оно не наступало.
Чтобы не так скучно было ждать у моря погоды, я закурила.
Но, как видно, этот фильм был короткометражным и односерийным.
Светик пришла в себя минут через пять и села на полу, мотая головушкой и держась за затылок. Пока она не очнулась, Нина вообще очень старательно изображала, что ее здесь нет и никогда не было.
Я курила и продолжала задумчиво смотреть на Светика до тех пор, пока она после некоторых попыток спрятать глаза все-таки была вынуждена ответить на мой взгляд.
— Ну, ты чего вылупилась? — пропыхтела она. — Крутая, что ли? Смотри, не попади на весло, сука.
«Весло» на собачьей фене означает заточенную алюминиевую ложку, я это знала, но знала и еще кое-что.
Я постучала ладонью по кровати рядом с собою.
— Пойдем перетрем малеха, мымра, — предложила я ей, слегка переходя на ее язык, чтобы было понятнее.
«Мымра» в данном случае не было оскорблением ни в коей мере. «Мымра» — это условный термин, означающий свою деваху в «доме».
Светик удивленно вытаращилась на меня, потом оглянулась на Нинку, которая пожала плечами и помотала головой, показывая, что сама не знает, как поступить.
Подумав или просто потянув время для солидности, Светик, стараясь не морщиться, поднялась с пола и, подойдя, села на краешек моей кровати.
— Ну, че надо-то? — осторожно спросила она.
Наклонившись к ней, я прошептала несколько слов по фене, и Светик чуть ли не прониклась ко мне сразу же «чисто» сестринской любовью.
Благодаря своему опыту я знала кое-что и слышала кое о ком. И после первых десяти минут разговора я так качественно забила мозги Светику своим якобы существующим авторитетом в уголовном мире, что этого тумана, которого я напустила, должно было хватить как минимум на сутки.
Ну а на большее мне просто было и не надо.
Через десять минут мы договорились, как мне кажется, к обоюдному удовольствию.
Мне был обещан даже не просто нейтралитет, а нейтралитет дружественный, как великой державе во время локального конфликта.
После чего я вплотную занялась переговорами с Ольгой. Здесь пришлось действовать не только обаянием, но и деньгами.
Отойдя в дальний правый угол комнаты, откуда нас нельзя было разглядеть со стороны двери, мы с Ольгой обменялись одеждой.
Я с отвращением нацепила ее кожаные причиндалы, в которых, как мне показалось, я стала похожа на стрип-герл, а не на байкершу, но пришлось с этим смириться.
А Ольга, между прочим, в моем костюмчике оказалась довольно-таки милой девочкой.
В приступе великодушия я даже подарила Ольге свою замечательную сумочку, вынув из нее все содержимое.
Байкерша с сумочкой от Гуччи смотрелась бы, конечно, не стильно, надо признать.
После краткого совещания с Ольгой я уже имела минимум необходимых мне познаний и о мире байкеров, и о процедуре раскрашивания пьяных милиционеров.
Теперь оставалось только смыть макияж, испоганить прическу и надеяться на удачу, потому что все, что я могла сделать сама, я уже сделала.
Мы успели организоваться почти вовремя, и минут через пятнадцать резко растворилась дверь и толстая тетка-контролер — то ли та, которая очень любит шашки, то ли ее коллега, я и не разобрала, — заглянув в камеру, сипло объявила:
— Обед, девчонки, а Ярченко — на выход с вещами!
Опустив голову, я взяла потертый полиэтиленовый пакетик с вещичками и, опустив голову еще ниже, вышла в коридор.
Дверь закрылась, но я продолжала вслушиваться в звуки, доносившиеся из камеры.
Было бы очень некстати, если бы вдруг Светик, например, передумала и решила устроить мне маленькую подлость — просто из любви к искусству.
Но все было тихо.
Мы миновали коридор и зашли в дежурку.
— Административно задержанная Ярченко Ольга Ивановна, — прочитал по бумажке скучающий старшина и с сожалением взглянул на меня.
— Ну, что же ты, дочка, так себя ведешь, как… Эх!
Значение этого «эх» я не поняла и с любопытством посмотрела на старшину. Оказалось, что он в ответ с любопытством пялится на меня.
Заметив мой взгляд, он нахмурился, опустил голову и махнул рукой.
— В машину иди и больше так не хулигань! Лучше найди себе нормального парня, ну и… сама знаешь, в общем…
Не закончив своей чудной речи, он снова махнул рукой, и меня в сопровождении уже двух толстых теток, похожих друг на друга, словно они были близняшками, вывели на улицу, во внутренний двор. Здесь стоял зеленый «уазик», и рядом с ним два милиционера с автоматами.
«Ой, блин, Танька, — подумала я, — а не сменила ли ты шило на мыло?»
Ближайший ко мне милиционер подошел, надел мне на руки наручники и похлопал меня по плечу, что, наверное, должно было означать пожелание не рыпаться и тогда хуже не будет.
Однако рыпаться уже было поздно, и я покорно зашла в машину.
Дверь со стуком закрылась за мной, и я оказалась в малюсеньком помещении, отделенном от кабины небольшим окошком с двойной металлической сеткой на нем.
Машина вздрогнула, и мы поехали.
Я протряслась в этой душегубке не очень долго; вскоре машина остановилась, и меня выпустили перед белым двухэтажным зданием.
Это было здание суда, по крайней мере, не верить целым двум красным застекленным табличкам слева и справа от двери не было никакого смысла.
Меня ввели внутрь здания, сняли наручники и посадили в деревянное кресло, одно из многих пустующих в длинном коридоре.
Слева от меня сел один из моих милиционеров, справа уже сидел другой, да не один. У его ног напрягалась во все стороны немецкая овчарка — рыжая с подпалинами, и, если судить по характеру, подлая сука, даже если это и был кобель.
