Гюннар Столесен - Навеки твой
Подошел лифт, я придержал для нее дверь. Она больше не улыбалась. Наверное, у них это не принято.
Кабина была похожа на гроб – длинная и узкая. Очевидно, она была приспособлена для перевозки пианино, кроватей, диванов до последнего, 12-го этажа. Женщина прошла в глубь кабины, я остался у дверей.
– Вам какой этаж? – спросил я.
– Седьмой, – ответила она хрипловатым пропитым голосом. Слишком частые выпивки и недосып: мешки под глазами.
Лифт пошел вверх, но между четвертым и пятым этажами остановился. Лампочка на потолке дважды мигнула и погасла.
Женщина тяжело вздохнула: «О боже милостивый, только не это!» Мне показалось, что она считает, будто я во всем виноват.
– Мы же застряли, – произнесла она.
– Да, я вижу, что мы застряли.
Виднелось всего 10 – 15 сантиметров двери лифта на пятом этаже. Все остальное было бетонной стеной.
Застрять в лифте – это особое душевное потрясение, ниспосланное людям, живущим в так называемых «цивилизованных» странах, то есть там, где строят дома выше четырех этажей. Когда ты застреваешь в лифте, мир останавливается.
Неважно, сколько тебе лет, пятьдесят или пятнадцать, – ты моментально чувствуешь себя стариком. Где-то может начаться война. Реки могут двинуться вспять, может разразиться землетрясение или пронестись смерч. Люди могут голышом бегать по улицам и кромсать друг друга ножами, огромный носорог может пронестись по городу в поисках девственниц. Тебя это не касается. Тебе это ни к чему: ты застрял в лифте.
Я никогда не страдал клаустрофобией, но все-таки почувствовал, как пот выступил у меня на лбу и где-то между лопатками. Никто не любит застревать в лифте. А если застрял – очень хочется выбраться; все очень просто.
По лицу своей спутницы я не заметил, чтобы ей это нравилось. Лицо ее будто расплылось: глаза, нос, рот и дыхание стали растянутыми, тяжелыми. У нее, видимо, ослабли ноги, и она оперлась о стенку лифта бледной ладонью. Другую руку она прижимала ко лбу.
– Нам пора представиться друг другу, – сказал я. – Моя фамилия Веум.
Она мне явно не верила.
– Я… но мы же застряли, застряли! – истерически выкрикнула она.
– Я слыхал, – продолжал я, – что люди, подверженные клаустрофобии, в аналогичных ситуациях начинают раздеваться. Не делайте этого, я еще достаточно молод – я этого не вынесу.
Она прислонилась спиной к стенке.
– Что такое вы там мелете? Лучше сделайте что-нибудь, чтоб нам отсюда выбраться. Я хочу домой! – Она повернулась к стене и маленькими кулачками стала бессильно барабанить по ней. – Помогите! Помогите!
Я нажал кнопку с надписью «тревога» и услышал где-то отголосок звонка. Я надеялся, что это был не просто так называемый «утешительный звонок», который слышно лишь на расстоянии в два метра – такие часто устанавливаются в лифтах, чтобы застрявшие не впадали в панику. Я надеялся, что он действительно звенит где-то, где есть люди, может быть у монтера, в его заоблачных высях, если здесь вообще есть монтер.
Женщина в потрепанных мехах сползла на пол. Она безутешно рыдала. Я присел на корточки рядом с нею и проговорил:
– Я уже позвонил монтеру и надеюсь, что теперь нам недолго ждать.
– Сколько мы сможем продержаться? Надолго ли хватит кислорода? – всхлипывала она.
– Кислорода? – Я огляделся. – Надолго. Мне рассказывали об одной шведской уборщице. Она просидела в лифте на какой-то фабрике сорок дней, то есть в течение отпуска всех служащих. И выжила. Правда, у нее с собой была мыльная вода для питья.
– Сорок дней! Боже милостивый! Господи! Я не думала…
– Нет, нет, нет. Я просто хотел сказать, что кислород – не проблема.
Я внимательно огляделся: мы были заперты в небольшом пространстве и было жарко, но тем не менее воздух – не проблема. Правда, я немного вспотел. Я посмотрел наверх. В потолке не было того привычного люка, какой бывал в старых лифтах. Его всегда можно было открыть изнутри и, выбравшись на верхнюю стенку-крышу лифта, почувствовать себя на дне кратера вулкана. Мысль о такой возможности всегда действовала успокаивающе.
К своему удивлению, я заметил, что потею все больше и больше. И я подумал: никогда не надо пользоваться лифтами. Надо пользоваться лестницами – это хорошая тренировка, она удлиняет жизнь. Лифт предназначен для стариков и малышей, а взрослые, сильные…
Что-то, как старая крыса, заскреблось в желудке. Я скользнул взглядом по стенам. Лифт показался меньше и теснее. Я вдруг заметил, как руки мои сжались в кулаки, и почувствовал, что готов барабанить в стены, ломать их и кричать: «Помогите! Помогите!»
У меня закружилась голова.
Я прокашлялся, чтобы успокоиться, и сказал:
– Теперь недолго, скоро нас выпустят. Потерпите, мадам.
Она была совершенно подавлена. Она сидела, подтянув под себя колени, и тупо глядела в пол. Я видел ее черные трусики под коричневыми колготками, и я заметил, что она гораздо полнее, чем можно было предположить по ее ногам.
Я отвернулся. Я человек порядочный и никогда не позволю себе воспользоваться женской беззащитностью. А может, это просто боязнь, страх перед женщиной? У меня была возможность постоять, подумать и проанализировать. В свое время я был вполне на уровне, что касается женского пола. Это было до того, как женщины стали спать со мной по своей собственной инициативе.
Я прислушивался к звукам окружавшего нас дома. Бетон проводит звук особым образом. Я слышал шум водопроводных труб, какие-то перестукивания, как в тюрьме, похожие на кодовые сигналы, передаваемые из камеры в камеру. А может быть, кто-то застрял и в другом лифте? Может, дом полон лифтами, в которых сидят люди по двое, может быть, это и есть ад?
Я снова посмотрел на женщину. Провести с нею вечность? Пот градом катил с меня, и я уже не мог размышлять спокойно. Но я старался. Я вспомнил о лете: светлый солнечный пляж, безграничное сине-зеленое море, высокое голубое небо и воздух – воздух! – и людей, говорящих по-датски… Я подумал о пиве: золотистое в высоких с широкими краями стаканах с шапкой белой свежей пены, скатерти в красную клетку, открытая веранда, женщины… Я вспомнил Беату. Но это меня не Успокоило. Я подумал о Венке Андресен.
– Алло!
– Алло! Алло! – Только при третьей попытке мне удалось выкрикнуть вслух: – Алло!
Кто-то стучал в дверь лифта на пятом этаже.
– Есть тут кто-нибудь? Вы что, застряли? – донесся до нас низкий голос монтера.
– Да, – отозвался я. – Мы застряли. Вы не можете нас отсюда выпустить?
Что-то произошло, и я перестал потеть. Женщина на полу подняла голову и прислушалась.
– Опять эти проклятые подростки. Они вытащили предохранитель… Подождите пять-десять минут, и все будет в порядке.
– Спасибо, – прошептал я вслед тяжелым удаляющимся шагам.
Прошло еще минут пятнадцать. У меня с этой женщиной не было ничего общего, о чем мы могли бы поговорить. Нас объединяло одно: желание поскорее выбраться на свободу. Я посмотрел на часы: интересно, дома ли Венке?
Внезапно без предупреждения лифт двинулся вверх. Пятый, шестой, седьмой этаж. Здесь мы остановились.
Женщина уже поднялась, быстрым движением пригладила волосы, помахала перед носом кружевным платочком, чтобы освежиться. Глаза ее покраснели, но это было не очень заметно. Она опять выглядела примерно так, как когда входила в лифт, ну, может, чуточку старше, но и я выглядел постаревшим. Когда застреваешь в лифте – быстрее созреваешь. И даже можешь упасть.
Прежде чем покинуть меня, женщина дотронулась до моей руки и тем же пропитым голосом сказала:
– Сольфрид Бреде.
– Да… спасибо, – ответил я.
Она ушла, а я поднялся еще на два этажа. Здравствуй и прощай, Сольфрид Бреде, может, и увидимся когда-нибудь в каком-нибудь лифте, в аду или где-нибудь еще. Никогда не знаешь наперед, Сольфрид Бреде, никогда не знаешь…
Я открыл дверь и вышел из лифта.
За дверью стояла Венке Андресен. Она была не одна. С ней рядом стоял мужчина.
14
Это был высокий, крепкий, атлетически сложенный мужчина, лет под пятьдесят, а может, немного больше, по лицу было видно, что он многое повидал в жизни. Живые, глубоко посаженные темные глаза, слегка прикрытые густыми черно-серыми бровями; волосы тоже были сероватыми, и в сочетании с сутулостью это придавало ему сходство с волком. На нем была военно-морская форма. Он был капитан, и вид его требовал, чтобы я тотчас же встал по стойке «смирно».
Венке была смущена.
– Ва… Веум? – сказала она и поглядела сперва на меня, потом на капитана.
– Я пришел узнать, как дела у Роара, – сказал я.
– О, все прекрасно, но мне надо на работу. Это мой шеф, капитан… – Она нечетко произнесла имя.
Он сам повторил его, делая ударения на каждом слоге, будто разговаривал с недоразвитым.
– Рикард Люсне, – сказал он и сдавил мне руку крепкими мускулистыми пальцами.
– Веум, – представился я.
